Ромена Августова - Говори! Ты это можешь
Вот несколько примеров адаптирования.
Стали думать да гадать,
Как бы вора соглядать.
Стали думать да гадать,
Как бы вора им поймать.
Братья ну ему пенять,
Стали в поле прогонять.
Принялись его ругать,
Стали в поле прогонять.
Побегай в дозор, Ванюша.
Вора нам поймай, Ванюша.
Озираючись кругом,
Огляделся он кругом.
Вдруг о полночь конь заржал,
Караульщик наш привстал.
Вдруг о полночь конь заржал,
Наш Ванюша тут привстал.
Тут Иван с печи слезает,
Малахай свой надевает.
Тут Иван с печи слезает,
Свою шапку надевает.
На спине с двумя горбами
Да с аршинными ушами.
На спине с двумя горбами
С очень длинными ушами.
И балясы начал снова.
И болтать он начал снова.
Гей! Хозяин! Полно спать!
Время дело исправлять.
Эй! Хозяин! Полно спать!
Надо птицу нам Поймать.
Все бока его изрыты,
Частоколы в ребра вбиты.
Все бока его изрыты,
И заборы в ребра вбиты.
«Конька-Горбунка» любят все без исключения дети, занимающиеся в моей группе. Вот как отвечает на вопросы по тексту 5-летний Ваня Алексеев. Напоминаю — он начал заниматься, когда ему было 2 года 8 месяцев.
Я. Где был перстень?
Ваня. В море, под китом, глубоко.
Я. Кто достал?
Ваня. Ёрш. Кит ему велел.
Я. Почему другие рыбы не достали?
Ваня. Силы не было.
Я. Чей был перстень?
Ваня. Царь-девицы.
Я. А пшеницу кто мял?
Ваня. Кобылица.
Я. А можно это делать?
Ваня. Нет. Надо муку делать, перетирать в больших камнях (жерновах. — Р. А.)на мельнице. Потом делать тесто, потом пироги.
Я. Царь хороший был?
Ваня. Злой. Ивана губил.
Я. Конек-Горбунок чей сын?
Ваня. Кобылицын. Ивану друг.
Я. Зачем Иван перо жар-птицы в конюшню отнес?
Ваня. Вместо фонарика.
Я. Куда царь Ивана посылал?
Ваня. Туда-сюда. Иди за перстнем. А потом — в котел. Обижал его все время.
Не меньшим успехом пользуется и «Сказка о рыбаке и рыбке».
Жадная старуха в который раз посылает старика к золотой рыбке: то ей требуется корыто, то изба, то одно, то другое. Ваня корыта никогда не видел и не знает, для чего оно вообще нужно. «Вот раскололось корыто, дырявое стало. В чем стирать? Стиральной машины нету», — говорю я. Ваня тут же указывает пальцем на картинку: «В море!»
Я уже должна привыкнуть к тому, что он в состоянии мгновенно оценить ситуацию, и все-таки всякий раз на секунду замираю от удивления — до чего сообразительный мальчишка!
Идем дальше. До чего же эта старуха привередлива. Все время ей что-то нужно. Никак ей не угодишь. Я ввожу новое слово и записываю его на страницах книги. Рассматривая старухину землянку, вспоминаем погреб, где во время урагана пряталась вместе с родителями Элли из всем известной повести О. Волкова. А вот еще кое-что знакомое:
На него прикрикнула старуха,
На конюшню служить его послала.
«Ваня, скажи, что старичок будет делать на конюшне?» — «За лошадьми ухаживать». — «А кто еще ухаживал?» — «Иван, он конюх был». — «Но ведь старик-то рыбак. Он к коням-то, может, и подойти боится, не знает, как ухаживать, как за дело взяться. А почему на море постоянно возникали сердитые волны?» — «Надоело ему! Старуха все просит и просит».
И т. д. и т. п. Ваня слушает сказку о рыбаке и рыбке не в первый раз, и мои комментарии к ней даются понемногу и постепенно. Ведь основное для нас на данном этапе — это именно пушкинский текст, его нельзя чересчур загромождать своими рассуждениями.
Но рассуждать Ваня любит. И с некоторых пор у него самого появились вопросы.
Я. Шли зайчик с ежиком и весело смеялись…
Ваня. Откуда шли?
Я (Ваниному дедушке): Мой племянник Тимур прилетел вчера поздно вечером из командировки…
Ваня (мгновенно). Как это — прилетел???
Я. Ну, на самолете. Ты видел когда-нибудь самолет в небе? Вот вырастешь и тоже полетишь. Люди не летают, а самолет летает..
Ваня. Я не полечу. Привяжу самолет к столбу и не полечу.
Надо сказать, Ваня у нас несколько трусоват. Он старается поскорее перевернуть страницу, где изображены мохнатый паук, страшный великан и прочее.
Быстрота его реакции иной раз просто поражает.
Я. Ваня, дедушке ты кто?
Ваня. Внук.
Я. А маме?
Ваня. Сынок.
Я. А мне?
Ваня. Друг.
Я ожидала другого ответа. Конечно, мы друзья, но прежде всего он мне ученик. Наконец догадываюсь. «Друг мой, — говорю я иной раз. — Что-то ты здесь заблуждаешься», «Ну, друг мой, примемся за дело…» и т. д.
Мы постепенно заучивали с ним: много птиц — стая, много людей — толпа (он упорствует— «удавка»), много собак — свора. Все это встречалось на картинках — стаи, своры, толпы, стада. И вот новый вариант вопроса.
Я. Когда много пчел, это как называется?
Ваня. Рой.
Я. А большое скопление народу?
Ваня смотрит на меня, и по его лицу я вижу — он соображает, ищет ответ. Я отчетливо наблюдаю работу мысли.
Ваня. Удавка.
Это типичный пример контаминации, столь характерной для детского речевого творчества.
Вот Ваня сидит с книжкой где-нибудь в сторонке, но не просто рассматривает картинки: он сам себе рассказывает сказку, самостоятельно ее комментирует. А вот он одну за другой вытаскивает из коробки карточки. И я слышу:
— Жук как будто. Жук-олень. Рога. Ноги кривые. Хорошо, хорошо, замечательно.
— Сковородка. Жарить омлет. Куда кладем? На тарелку.
— Сова. Похожа на филина. Улетает в темноту.
— Ромашка. Лицо полоскать.
Спрашиваю: Как это — полоскать лицо?
Ваня делает вид, что протирает ваткой лицо и глаза, полощет горло.
Вопросы, которые я задаю ребенку и на которые он так уверенно отвечает, неслучайны. Мы восстанавливаем в памяти, закрепляем и дополняем то, что встречалось не раз. В книге О. Волкова «Волшебник Изумрудного города» ураган унес домик Элли, а в сказке Пушкина «вздулись сердитые волны», воют воем — шторм. Девочку зимой послали в лес за подснежниками — поднялась метель. У нас, кстати, и репродукция «Девятого вала» Айвазовского есть, и слайды имеются: бури, метели, штормы, ураганы на картинах известных художников.
Изобразим перекличку старика и рыбки. Ветер все сильнее и сильнее, море грозно шумит. Приложив ладони ко рту, взываем: «Смилуйся, государыня ры-ы-б-ка!» Не слышит. Давай позовем громче. Ага, приплыла: «Чего тебе на-а-доб-но стар-че-е???» Всякий раз маленький спектакль.
Старуха какая? Жадная, злая, привередливая, неблагодарная. Поступает как? Несправедливо. А что это за круглые топорики на длинной палке-рукоятке? Мы таких топориков не видели. Это секиры.
Такого рода работа имеет смысл в том случае, если она ведется постоянно, если от книги к книге будет тянуться все удлиняющаяся цепочка сопоставлений, новых определений, если новые слова не канут в вечность, а будут закреплены постоянным повторением oт книги к книге. Всем предыдущим опытом ребенок должен быть подготовлен к восприятию нового, ни один вопрос не должен задаваться с бухты-барахты. И конечно, если ребенок занимается от случая к случаю, выстроить такую систему невозможно.
Глава VII
«В науках точных не силен,
Люблю волшебные виденья…»
С самого начала мы приучаем малыша вглядываться, вдумываться, вслушиваться. Вот нарядная муха, в лапке у нее — крохотная сумочка, а на дороге — огромная, с колесо телеги, монета. Как же она понесет такую монету на базар? «Потащит ее на голове, будет держать как кувшин», — отвечает образованный Гриша.
