Гарри Гантрип - ШИЗОИДНЫЕ ЯВЛЕНИЯ, ОБЪЕКТНЫЕ ОТНОШЕНИЯ И САМОСТЬ
«Маленький котенок родил котят, которые были совсем крошечными, слабыми и беспомощными».
В этот день он хотел принять дополнительное количество таблеток, рационально объясняя это желание чувством голода и тем, что он съел три порции пудинга. (Ср. анализ сенной лихорадки.) Он заметил: «Я впервые связал лекарство с голодом. Мать недостаточно кормила меня грудью». Я высказал предположение, что за его симптомами скрывается тяжелая травма отучения от груди и что отказ от антидепрессантов подвергает его повторному переживанию депрессии в связи с отнятием от груди.
После этого в течение трех недель он ощущал першение в горле, и у него было сновидение, которое пробудило в нем сильное желание принимать лекарства и чувство, что без этого он попадет в госпиталь и никогда не выйдет оттуда.
«Я стал хроническим пациентом в том госпитале, где я находился (где он ощущал поддержку). Но там было грязно и непривлекательно, и пища была тяжелой и отвратительной».
Я предположил, что данное сновидение описывает его депрессию после отнятия от груди, когда он был «заточен» вместе с матерью, которая была к нему несправедлива, в грязный мир с тяжелой пищей. Антидепрессант препятствовал возвращению в сознание этой инфантильной депрессии. Затем он вспомнил, что в том сновидении была врач, которая приняла решение о его долговременном пребывании в госпитале и которая носила девическое имя матери. В мае он внезапно рассказал два сновидения, повествующих о том, как ранняя травматическая утрата кормящей грудью матери оставила его сексуально чрезмерно возбужденным и привела к инфантильной мастурбации. Ему приснилось, что у него была ночная эмиссия, он заметил по этому поводу: «Я гордился, что мог вызывать эрекцию еще до того, как пошел в школу. Начиная с тринадцатилетнего возраста, у меня было три или четыре ночных эмиссии в неделю, и это напугало меня». Затем второе сновидение:
«Я мастурбировал и подумал, что семя выглядит как молоко.
«Я проснулся, желая узнать, не заменил ли я мастурбацию грудным кормлением».
К июню его беременная жена должна была родить, и он начал сильно тревожиться в связи с ее предстоящим пребыванием в госпитале. Его мучило постоянное чувство, что она была ему неверна, и я смог указать ему на то, что таково было в действительности его чувство по отношению к собственной матери, реактивированное и перенесенное на жену вследствие растущей у него сепарационной тревоги в связи с близким рождением ребенка. Я далее высказал ему свое предположение, что его, вероятно, столь сильно расстроило в детстве не само отучение от груди, а то, что он почувствовал радикальное изменение в отношении к нему матери. Ее первичное материнское чувство к нему, вероятно, быстро увяло, и это привело к тому, что она отняла его от груди травматическим образом. Он сказал: «Я точно помню, что, когда я болел в детстве, в первые два или три дня мать хорошо обо мне заботилась, а затем она внезапно меняла свое отношение, и если я в чем-либо нуждался, она говорила: “Ну, подожди! Я занята”». На следующий день он проснулся, горько рыдая, и не мог остановиться. Его жена позвонила мне, и я говорил с ним, однако лишь спустя два часа его рыдания стихли. Затем он заметил, что напевает про себя песенку, которую знал много лет тому назад, о парочке, которая любила друг друга в прежней жизни. Он сказал своей жене: «В идеале, мне следовало бы жениться на девушке, которую я знал с младенчества», т.е. на своей матери.
Наконец его длительное время вытесняемая инфантильная депрессия возвратилась в сознание, проявившись в характерном состоянии его изолированного «эго младенчества», которое и было всю жизнь причиной его заметно выраженной зависимости, слабости, неспособности противостоять ударам судьбы в одиночку, панике при любой угрозе утраты поддерживающей фигуры и постоянного пристрастия к пище, сладостям и лекарствам. Он вовремя выявил эту травму и смог хорошо справляться с возникшей ситуацией. Страх распада эго и повторное переживание инфантильной материнской депривации были здесь связаны не только с маниакально-депрессивными наклонностями, но в первую очередь с тяжелым регрессивным заболеванием, определяющим радикальный уход от реальной жизни и человеческих контактов; реальная шизоидная «слабость» объектных связей поверхностно перекрывалась его интенсивной потребностью иметь кого-то, на кого он мог бы положиться. Мы позднее рассмотрим дополнительные клинические данные, свидетельствующие об этой базисной проблеме крайней слабости эго, обусловленной тяжелой и ранней неудачей объектных связей, необходимых для подпитки роста инфантильного эго.
Однако анализ данного пациента продолжался в направлении развития спокойного, последовательного аналитического обнаружения и реинтеграции его регрессировавшего инфантильного эго. Возникающий в ходе дальнейшего лечения паттерн был следующим: появлялось какое-либо незначительное расстройство, которое порождало ощутимую тревогу, в ответ на нее у него возникали бессознательные реакции во сне, о которых он затем рассказывал мне. Он пришел к пониманию того, что регрессировавшая секретная сердцевина его личности могла проявлять себя двояким образом. Во-первых, (I) она прорывалась подобно неконтролируемому извержению, которое подрывало его взрослую личность, и влекла его к болезни, которая привела его ко мне, а до этого вынудила лечь в госпиталь. Эта стадия давно уже была преодолена, и его взрослая самость становилась все более сильной. Теперь (И) она повторно возникала в ходе постепенного внутреннего самопознания, протекая сравнительно тихо в течение длительной аналитической психотерапии, без какой-либо серьезной угрозы для его взрослой жизни. В этом процессе он приводил эту утраченную сердцевину своей самости во все более полную связь со мной и вновь объединился со своей сознательной самостью. Это была финальная стадия его лечения, которая протекала спокойно и надежно до тех пор, пока он, наконец, не увидел, что более не реагирует с повышенной тревожностью на незначительные угрозы его безопасности, и перестал быть чрезмерно зависим от материнских заместителей.
Три нижеследующих сновидения были типичны для этой последней фазы анализа:
«Я ступил на борт корабля Королева Мария. Корабль очень сильно качало. Мать была там с несколькими крошечными детьми, и все они роняли на палубу вещи».
Это было просто выражением нестабильности жизни при ненадежной матери.
«Я стоял на палубе небольшого моторного судна, которое сильно качало, так что я спустился в каюту. Там было тепло, уютно и безопасно. В каюте я не ощущал никакой качки».
Здесь мы видим утверждение о бегстве от пугающей нестабильности ненадежной матери, о регрессии к матке, фактическому уходу вглубь, в собственное бессознательное, где его сердцевина оставалась вне соприкосновения с жизнью.
«Я был в отеле и почувствовал себя в постели в полной безопасности. Никто не знал, где я, и никто не мог меня потревожить. Затем в дверь постучали. Я открыл дверь, и за ней стояли несколько клиентов моего коллеги, которые искали моей помощи. Я им помог, и они ушли».
Здесь он обнаружил глубоко внутри себя, что теперь чувствует себя достаточно сильным, чтобы противостоять воздействию взрослой жизни внешнего мира и не быть снедаемым тревогой. В действительности, он уже и раньше намеревался попросить своего коллегу дать ему работу, однако испытывал колебания, потому что коллега никогда не обращался к нему с подобным предложением, как ему бы хотелось. В сновидении он осуществил это свое желание и понял, что может выдерживать взаимоотношения на равных.
ЧАСТЬ II. ПЕРЕОРИЕНТАЦИЯ ПСИХОДИНАМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ
IV. ЧЕТЫРЕ ФАЗЫ РАЗВИТИЯ ПСИХОДИНАМИЧЕСКОЙ ТЕОРИИ6
На шестом международном конгрессе по психотерапии в 1964 г. Фоулкс высказал следующее утверждение:
«Психоанализ — это биологическая теория, которая крайне неохотно была вынуждена стать социальной теорией под давлением психотерапии. Психоанализ не является групповой терапией».
Это высказывание поднимает жизненно важные проблемы для обдумывания. Психотерапия социальна в том смысле, что она рассматривает связи индивида с другими людьми, и поэтому она в равной степени является как индивидуальной, так и групповой терапией. Верно ли второе предложение? Оно означает, что психоанализ перестает быть психоанализом, если он изменяет своей первоначальной биологической ориентации, для того чтобы справиться с возникающими в ходе психотерапии проблемами. Это вряд ли здравая позиция. Психоаналитическая теория возникла в ходе усилий, предпринятых Фрейдом как практикующим врачом, чтобы найти пути излечения психоневрозов. Его первая попытка была чисто неврологической и была им оставлена, потому что не могла помочь в решении тех психологических проблем, с которыми он сталкивался. Его вторая попытка была психобиологической и дала больший простор для психологического подхода. Но психоанализ не мог оставаться на этом этапе своего развития, с течением времени Фрейд сам нашел психобиологическую теорию неадекватной и перешел к рассмотрению чисто психологических проблем теории эго.
