Евгений Елизаров - Сколько будет 2+2?
Можно от простой механики, физики, химии восходить и к более высоким уровням строения вещества, но и там мы обнаружим все то же. В результате любого осуществляемого нами синтеза необратимым образом изменяются сами слагаемые. Иначе говоря, по завершении того объединяющего действия, которое может быть описано математической операцией сложения, они оказываются уже совсем не теми, чем были до нее. Но все следствия производимой операции не ограничиваются одним только этим: в конечном счете происходящие изменения затронут самое широкое окружение вещей, вовлекаемых нами в какой-то процесс. Необратимо изменяется гораздо более широкая реальность. В свою очередь, это означает, что и раскрыть подлинное содержание, и расчислить действительно полный результат сложения можно только в том случае, когда будут учтены все – как внутренние, так и внешние, перемены.
Пусть нас не убаюкивает то обстоятельство, что все эти изменения могут носить настолько микроскопический характер, что ими можно пренебречь. Пренебрегать в исследовании нельзя вообще ничем, здесь уже говорилось о том, что науку интересует только абсолютный результат. Что же касается его микроскопичности, то что в начале двадцатого века могло быть незначительней атомного ядра? Но ведь именно его исчезающе малые размеры, как оказалось, таили в себе те силы, которые перевернули весь наш мир.
Мы тронули законы сохранения. Но ведь и кроме них существуют влияния, которые сказываются на результатах всех совершаемых нами действий. Поэтому в конечном счете на всех уровнях строения вещества мы рано или поздно обнаружим, что затверженные в детстве истины далеко не столь однозначны и бесспорны, как это когда-то казалось нам. Но вместе с тем мы обнаружим и другое: ограничиться одним только этим наблюдением, значит, не увидеть самого главного во всем том, что окружает нас. А именно того, что все явления этого мира тесно взаимосвязаны между собой, и никакие изменения, происходящие с ними, не могут быть до конца осознаны там, где анализ ограничивается покровом только их собственной вещественной оболочки. Словом, даже самые банальные вещи, мимо которых мы часто проходим, не останавливаясь и не задерживая взгляда, на самом деле скрывают в себе многое из такого, что способно заставить нас пересмотреть привычные представления о мире.
Неспособность выйти в более широкий контекст – категорически несовместима с методологически выдержанным научным исследованием. Собственно, наука – это в сущности и есть постоянное движение куда-то «вширь» и «вглубь». Там, где это движение останавливается, миру является лишь «труп истины», бессмертная же душа ее ускользает от нас, ибо сама истина, как мы уже имели возможность увидеть, – это вовсе не застывшее умосостояние ученого сообщества, но бесконечный развивающийся по спирали «отрицания отрицаний» процесс.
Обратимся под конец к совершенно иному, значительно более сложному, чем те, которые описываются физическими или химическими формулами, классу явлений.
В 1906 году в Англии был спущен на воду новый корабль, имя которого стало нарицательным, дав название новому классу боевых судов. «Дредноут» стал воплощением высшей военно-морской мощи первой морской державы мира. Он учел не только все достижения передовой кораблестроительной мысли, но и все уроки крупнейшего по тем временам Цусимского сражения, в котором погибла русская эскадра.
Новый линкор превосходил по своей мощи все, что плавало по морям в те годы. Так, например, если «типовой» эскадренный броненосец того времени вооружался четырьмя двенадцатидюймовыми орудиями, расположенными в двух бронированных башнях, то «Дредноут» обладал десятью. Правда, с учетом того, что на одни борт могли стрелять только восемь, общее его превосходство по артиллерии не превышало двух крат. Если лучшие броненосцы того времени могли развить скорость 18–19 узлов, то турбины «Дредноута» сообщали ему 21 узел. Между тем скорость – это тоже оружие, ибо превосходство в ней означало, что он легко мог уклониться от боя с превосходящей его соединенной эскадрой боевых кораблей и, напротив, навязать бой любому, кто не обладал преимуществом над ним. Кроме того, значительно большее водоизмещение нового линкора позволило поставить на нем гораздо более мощную и развитую, чем та, которой защищались жизненно важные центры броненосцев того времени, броню. Словом, это был синтез всего самого передового, что только могла обеспечить и промышленность самой могущественной империи, и кораблестроительная наука. В результате образовавшаяся здесь сумма качеств сформировала собой нечто неслыханное.
Понятно, что все флоты того времени бросились в погоню за Англией, и после 1906 года военно-морская мощь держав, претендующих на то, чтобы и их голос учитывался при разделе мира, стала исчисляться уже только количеством дредноутов.
Цусимское сражение отделяет от первой мировой войны менее 10 лет. Но и за эти неполные десять лет военно-морской флот сумел пережить еще одну революцию, ибо появился новый класс суперлинкоров (типа «Королева Елизавета»), который превосходил «Дредноут» в такой же степени, как тот эскадренные броненосцы времен Цусимы. Корабли такого же класса появились и на вооружении основного противника Великобритании – Германии.
Но вот что поразительно. Результат сложения самых высоких боевых качеств обнаружил, что их концентрация в кораблях такого класса делает флоты не только более могущественными, но и более уязвимыми. Ударная сила флота резко возросла, но и состав его сократился в несколько раз. А значит, контролировать мировой океан стало невообразимо сложнее, чем раньше. Действительно, потеря одного двух кораблей додредноутного типа еще не делала погоды, и та же Англия (если, конечно, не считать морального ущерба) легко пережила гибель старых крейсеров, практически расстрелянных, ибо это был неравный бой, немцами у города Коронель, что расположен на чилийском побережье Южной Америки, 1 ноября 1914 года. Гибель же одного современного линкора становилась эквивалентной гибели целой эскадры, она сразу пробивала заметную брешь в боевых порядках целого флота. Посылка двух линейных крейсеров через Атлантический океан, чтобы отомстить в еще более неравном бою (сражением гигантов с карликами назовут его современники) «Шарнхорсту» и «Гнейзенау» за поражение у Коронеля, обставлялась глубокой тайной не только для того, чтобы не дать тем возможность уклониться от столкновения, но и потому, что нужно было скрыть ту брешь, которая образовалась в оборонительных построениях военно-морских сил Британии.
И вот первый результат такого сложения мощи: суперсовременные линейные корабли «Гранд Флита» практически всю войну простояли у причальной стенки под защитой вспомогательных сил, препятствовавших проникновению на рейды германских подводных лодок. Но вот что удивительно: линкоры «Флота открытого моря», все это время стояли в точно такой же позиции по другую сторону Ла-манша. Ни одна из великих держав не рисковала подвергнуть случайностям морского боя свои ударные силы. Лишь один раз линейные корабли двух крупнейших флотов мира сошлись в открытом бою у Ютландского полуострова. Но и там, когда германские линкоры вдруг были встречены успевшей развернуться английской эскадрой, они тотчас же отвернули и вышли из-под огня. К слову сказать, и британцы не рискнули преследовать отступающий немецкий флот, опасаясь за свои линкоры. Менее часа за всю мировую войну продолжалось боевое столкновение линкоров, строительство которых стоило фантастических расходов. Ни один из этих левиафанов не был уничтожен артиллерией своего визави.
Позднее, в годы уже второй мировой войны в Японии, обладавшей двумя самыми огромными линейными кораблями, построенными за всю историю флота, появится даже поговорка о трех никому не нужные вещах: египетских пирамидах, Великой китайской стене и линкоре «Ямато» (имя одного из них). Эта пословица вполне могла бы родиться и в годы первой мировой, ибо именно такими бессмысленно омертвившими в себе огромное количество человеческого труда и представали бронированные чудовища.
Однако и в политике, точно так же, как в механике, физике, химии, тоже есть скрытый от поверхностного взгляда дилетантов более широкий контекст явлений, здесь так же действуют какие-то свои законы политического сохранения. И вот в контексте их действия история утверждает, что линейный флот Британии выполнил-таки свое предназначение, несмотря даже на формальное поражение в Ютландском бою. Ведь он не просто все годы войны стоял на швартовых, но нависал смертельной угрозой военно-морской блокады над Германией в то самое время, когда сухопутные армии великих держав истекали кровью на континенте, когда один дополнительный батальон мог решить исход великих сражений. Известно ведь, что один линейный корабль стоил вооружения нескольких пехотных дивизий. Как знать, может быть, именно тех, которых так и не хватило Германии для военного разгрома Антанты.
