Александр Нилл - Саммерхилл — воспитание свободой
Меня однажды попросили посмотреть школьницу, у которой была фобия дождевых червей. Я попросил ее изобразить червя, и она нарисовала пенис. Потом она рассказала мне о солдате-эксгибиционисте[36], которого она часто встречала по дороге в школу. Это ее напугало. Страх был перенесен на червей, но задолго до того, как фобия сформировалась, девочка уже испытывала чрезмерный, невротический интерес к источнику фобии. Невротический интерес — результат ее воспитания (или отсутствия такового) в вопросах пола. Таинственность и секретность, которыми окружали такие вопросы взрослые, вызвали в ней ненормальный интерес к ним. Конечно, лучше бы ей вообще никогда не встречаться с этим солдатом, но, получи она правильное воспитание в вопросах пола, оно помогло бы ей пройти испытание без невротической реакции, без закрепившейся тревоги по поводу мужского полового органа.
Довольно часто фобии возникают у совсем маленьких детей. У сына строгого отца может развиться фобия лошадей, львов или полицейских. Фобия связана с этими или какими-нибудь другими очевидными символами отца. И снова мы видим ужасную опасность внедрения в жизнь ребенка страха перед властью.
Самый мощный источник страхов у ребенка — идея вечного проклятия.
Нередко на улице приходится слышать, как мать говорит сыну: «Прекрати это, Томми, вон идет полицейский». Наименее значительные последствия подобных высказываний состоят в том, что ребенок рано обнаруживает: его мать — лгунья. Главное и самое скверное последствие — полицейский становится для ребенка дьяволом, человеком, который может забрать и запереть в темноте. Ребенок всегда связывает страх с худшими своими прегрешениями. Так, ребенок, который занимается мастурбацией, может вдруг проявить нездоровый ужас перед полицейским, когда тот застанет его за бросанием камней. На самом деле он страшится наказующего бога и наказующего дьявола.
Немало страхов возникает и из мыслей о наших прошлых проступках. Мы все когда-то убивали людей в своих фантазиях. Я допускаю, что пятилетний ребенок убивает меня в своих мечтах, когда я мешаю исполнению его желаний.
Как часто мои ученики радостно наставляют на меня водяные пистолеты с криком: «Руки вверх, ты убит!», таким символическим образом лишая жизни человека, олицетворяющего власть, и высвобождая свои страхи. Я иногда нарочно по утрам веду себя авторитарно, чтобы посмотреть, как это повлияет на частоту стрельбы в течение дня, — и действительно, в таких случаях меня убивают гораздо чаще. Но на смену фантазиям приходит страх: а если вдруг Нилл вправду умрет, виноват буду я, ведь я хотел этого.
Одна из наших учениц приходила в восторг, затягивая других ребят под воду во время купания. Позднее у нее развилась фобия в отношении воды. Хотя она хорошо плавала, она никогда не заходила в воду там, где глубина превышала ее рост. А произошло вот что: она столько раз в фантазиях топила своих соперников, что теперь боялась возмездия — в наказание за мои мысли я утону. Маленький Альберт обычно приходил в ужас, когда наблюдал с берега за тем, как плавал его отец. Альберт боялся, потому что часто желал отцу смерти. Это страх нечистой совести. Понимание того, что ребенок в своих фантазиях убивает людей, не столь шокирует, если мы осознаем: для ребенка смерть — просто удаление с его пути человека, которого он боится.
Мне приходилось видеть взрослых, бессознательно убежденных в своей ответственности за смерть отца или матери. Страхов такого рода было бы меньше, если бы родители воздержались от возбуждения в ребенке ненависти — криками и битьем — и вытекающего из нее чувства вины. Так что сотни школ, в которых до сих пор применяются телесные или другие суровые наказания, наносят детям непоправимый вред.
Многие люди в глубине души уверены, что если детям нечего бояться, то они не станут хорошими. Но хорошие качества, вызванные боязнью ада, полицейского или наказания, вовсе не достоинство, а просто трусость. Достоинства, которые проявляются лишь в надежде на вознаграждение, похвалу или рай, — род взяточничества. Современная мораль делает детей трусами, заставляя их бояться жизни. Именно этот страх лежит в основе хорошего поведения дисциплинированных учеников. Тысячи учителей прекрасно делают свою работу без всякой необходимости устрашать учеников наказанием. Остальные — некомпетентные люди, неумехи, которых надо гнать из профессии.
Случается, дети принимают наши ценности только потому, что боятся нас. И что же это за ценности у нас, у взрослых! На этой неделе я купил за три фунта собаку, за десять фунтов инструменты для моего токарного станка и табаку на пять гиней. И хотя я много размышляю о пороках нашего общества и осуждаю их, мне не пришло в голову отдать свои деньги бедным. Поэтому я и не внушаю детям, что трущобы — мерзость мира. Раньше я это делал, пока не осознал, какую чушь несу.
Самые счастливые из известных мне семей — те, в которых родители честны и откровенны с детьми и не морализируют. В таких семьях детям неведом страх. Отец и сын там друзья, и такая атмосфера благотворна для любви. В других семьях любовь убивают страхом. Надутая важность одних и принужденная уважительность других не пускают любовь в семью. Навязанное уважение всегда связано со страхом.
У нас в Саммерхилле дети, которые боятся своих родителей, вечно толкутся в учительской. Дети действительно свободных родителей никогда к нам не пристают. Запуганные дети все время пытаются вывести нас на чистую воду. Один мальчик 11 лет, сын очень строгого отца, открывает мою дверь по 20 раз на дню. Заглядывает, ничего не говорит и закрывает снова. Иногда я ему кричу: «Нет, я еще не умер!» Мальчик отдал мне любовь, которую его отец не способен принять, и боится, что его идеальный новый отец может исчезнуть. В действительности за этим страхом прячется желание, чтобы его настоящий отец, совсем не похожий на идеал, куда-нибудь исчез.
С детьми, которые вас боятся, жить гораздо легче, чем с теми, которые вас любят, — в том смысле, что с первыми жизнь течет гораздо спокойнее. Это происходит потому, что когда дети боятся, то стараются обходить вас стороной. В Саммерхилле дети любят нас с женой и всех преподавателей, потому что мы их принимаем, а это все, что им нужно. Они знают, что мы их никогда не осуждаем, и именно поэтому наслаждаются близостью к нам.
У наших малышей мне почти никогда не приходилось наблюдать страха перед грозой. Они спокойно спят в маленьких палаточках в самые суровые бури. Точно так же не обнаруживаю я и страха темноты. Порой восьмилетний мальчишка расставляет свою палатку на дальнем конце поля и спит там один много ночей подряд. Свобода порождает бесстрашие. Сколько раз я видел, как маленькие робкие мальчишки вырастают стойкими бесстрашными юношами. Однако не следует все обобщать, потому что есть интровертированные[37] дети, которые никогда не становятся храбрыми. Призраки некоторых людей сохраняются на всю жизнь.
Если ребенок воспитывался без внешнего запугивания, но, несмотря на это, страхи у него все-таки есть, можно предположить, что он принес свои страхи в мир вместе с собой. Главная трудность в отношении таких страхов заключается в нашем незнании пренатальных условий. Никому не ведомо, может или нет беременная женщина передать еще не рожденному ребенку свои страхи.
В то же время ребенок почти неизбежно приобретает какие-то страхи из окружающего мира. Сегодня даже маленьких детей невозможно уберечь от разговоров о грядущих войнах со всеми их атомными ужасами. Испытывать страх перед такими вещами более чем естественно. Но если вполне естественный страх перед реальными бомбами не усугубляется неосознаваемым страхом секса или ада, то он примет нормальные формы и не превратится в фобию или навязчивый ужас. Здоровые свободные дети не боятся будущего, они смотрят вперед с радостью. В свою очередь, их дети тоже встретят жизнь без болезненного страха перед завтрашним днем.
В свое время Вильгельм Райх[38] указал: при внезапном испуге мы все на мгновение задерживаем дыхание, а ребенок, который живет в страхе, как бы задержал дыхание и так и остался в этом состоянии на всю жизнь. Признаком правильного роста и воспитания ребенка является его свободное, ненарушенное дыхание, оно показывает, что он не боится жизни.
Я должен сказать кое-что важное отцу, который хотел бы вырастить свое дитя свободным от страхов, рожденных ненавистью или недоверием:
Никогда не становись для своих детей начальником, цензором или людоедом, которым пытается выставить тебя жена, когда говорит ребенку: «Вот подожди, придет папа!» Не допускай этого! Иначе тебе достанется вся ненависть, которая в тот момент была бы направлена на твою жену. И не возноси себя на пьедестал. Если сыновья спросят тебя когда-нибудь, мочил ли ты постель или мастурбировал, скажи им правду — мужественно и искренне. Если ты — начальник, ты приобретешь их уважение, но совсем не того типа, какой нужен, — уважение, смешанное со страхом. Если же ты встанешь на один уровень с ними и расскажешь им, каким трусливым мальчишкой был в школе, ты приобретешь их истинное уважение, состоящее из любви, понимания и полного отсутствия страха.
