Эрих Фромм - Революционный характер
Проблема каждого индивида состоит именно в том, какого уровня свободы он достиг. Вполне пробудившийся, продуктивный человек – это и есть свободный человек, потому что он способен к подлинной жизни; источник этой жизни – его собственное Я. (Конечно, это вовсе не значит, что независимый человек есть изолированный человек; личность растет только в процессе связи и заинтересованности в других и во внешнем мире. Но эта связь совершенно отлична от зависимости). В то время как Маркс, исходя из проблемы независимости и самореализации, пришел к своей критике буржуазного общества, Фрейд рассматривал ту же проблему в рамках своей теории, в терминах эдипова комплекса.
Фрейд, видя путь к психическому здоровью в преодолении инцестуозной фиксации по отношению к матери, утверждал, что психическое здоровье и зрелость основываются на эмансипации и независимости. С его точки зрения, этот процесс начинается страхом кастрации со стороны отца, завершается же внедрением приказаний и запретов отца в собственном Я (суперэго). Таким образом, независимость остается лишь частичной (освобождение от матери); зависимость же от отца и общественной власти сохраняется при посредстве суперэго.
Революционный характер присущ тому, кто отождествляет себя с человечеством и поэтому переходит узкие границы своего собственного общества, кто способен поэтому критически рассматривать свое или другое общество с точки зрения разума и человечности. Он не скован провинциальным преклонением перед культурой, в которой ему довелось родиться, считая ее лишь случайностью времени и географии. Он способен смотреть на свое окружение открытыми глазами пробудившегося человека, находящего критерии для суждения о случайном в том, что не случайно (разум), в нормах, существующих в человеческом роде и для человечества.
Революционный характер отождествляется с человечеством. Ему присуще также глубокое «благоговение перед жизнью», пользуясь выражением Альберта Швейцера, – глубокое сродство с жизнью и любовь к жизни. Конечно, все мы, подобно другим животным, цепляемся за жизнь и боремся со смертью. Ноцеплятьсяза жизнь – это совсем не то же самое, что любить жизнь. Это становится особенно ясным, если принять во внимание тип личности, влечения которой направлены не к жизни, в к смерти, разрушению и распаду. (Ярким историческим примером этого является Гитлер). Такой тип характера можно назвать некрофильным; мы пользуемся здесь выражением Унамуно из его известного ответа в 1936 году франкистскому генералу, избравшему своим девизом «Да здравствует смерть».
Влечение человека к смерти и разрушению может быть бессознательным, но обнаруживается по его поступкам. Задушить, раздавить, погубить жизнь доставляет ему такое же удовольствие, какое находит любящий жизнь, помогая жизни расти, расширяться и развиваться. Некрофилия есть подлинное извращение, цель которого состоит в уничтожении всего живого.
Революционный характер мыслит и чувствует в «критическом настроении» – пользуясь музыкальным выражением, в критическом ключе. Важной частью его реакции на мир является латинский девиз “Omnia dubitare est” (надлежит сомневаться во всем). Критическое настроение, о котором идет речь, ни в коем случае не надо представлять себе чем-то вроде цинизма; это подлинное ви’дение действительности, в противоположность фикциям, изготовляемым взамен действительности. [Ср. более подробное обсуждение этого вопроса в книге Э Фромма «Вне цепей иллюзии» (E. Fromm, Beyond the Chains of Illusion, New-York, Simon and Shuster,Inc., 1962)]
Нереволюционный характер особенно склонен верить тому, что провозглашается большинством. Человек же, настроенный критически, реагирует прямо противоположным образом. Он занимает особенно критическую позицию, когда слышит суждение большинства – глас рыночной площади, суд власть имущих. И если бы встречалось больше истинных христиан среди людей, предъявляющих на это претензии, такая позиция была бы для них вполне естественной, потому что именно этот критический подход к принятым стандартам был подходом Иисуса. То же критическое настроение было у Сократа. Оно было настроением пророков и многих людей, перед которыми мы, так или иначе, преклоняемся. Их можно безопасно восхвалять лишь когда они давно мертвы – достаточно давно и надежно мертвы.
«Критическое настроение» делает человека чувствительным ко всяким штампам, имеющим хождение под именем «здравого смысла», того здравого смысла, который повторяет без конца одну и ту же нелепость, смысл которой лишь в том, что ее повторяют все. Может быть, это критическое настроение, о котором я говорю, с трудом поддается определению; но путем экспериментов над собой и другими людьми очень легко обнаружить, у кого есть такое критическое настроение и у кого нет.
Например, много миллионов людей верит, что гонка атомных вооружений может послужить делу мира. Но это противоречит всему опыту прошлого. Множество людей верит, что при звуке сирен они смогут спастись в убежищах – поскольку в крупнейших городах Соединенных Штатов убежища, в самом деле, построены. Они знают, впрочем, что на это у них будет не больше пятнадцати минут. Не надо быть особенным пессимистом, чтобы предвидеть, что за эти пятнадцать минут Вас задавят насмерть при попытке достигнуть убежища. И все же, по-видимому, миллионы людей способны верить, что наши прославленные подземные убежища спасут их от бомб в 50 и 100 мегатонн. Почему же? Потому что им чуждо критическое настроение. Если рассказать ту же историю пятилетнему мальчику, он, наверное, усомнится (дети этого возраста обычно занимают более критическую позицию, чем взрослые). Взрослые, в своем большинстве, слишком «воспитаны», чтобы настраиваться критически, и потому принимают нечто совершенно бессмысленное в качестве «разумных» идей.
Сверх критического настроения, революционному характеру свойственно особое отношение к власти. Он не мечтатель, не ведающий, что власть может убить Вас, принудить к повиновению и даже извратить Вашу личность. Его отношение к власти особенное, но в другом смысле. Он никогда не придает власти священного значения; никогда власть не заменяет ему правду, мораль и добро. В этом одна из важнейших, если не самая важная проблема наших дней: именно в отношении людей к власти. Дело не сводится к пониманию сущности власти. Дело также не в том, что недостает реализма, недооцениваются функции и мораль власти. Вопрос состоит в том, освящается власть или нет; находится ли человек под моральным давлением власти. Кто морально подавлен властью, тот никогда не настроен критически, у того не может быть революционного характера.
Революционный характер способен сказать «Нет». Иначе говоря, революционный характер – это человек, способный к неповиновению. Для такого человека неповиновение может быть добродетелью. Чтобы разъяснить это, начну с несколько парадоксального утверждения: История человека началась с акта неповиновения и может кончиться актом повиновения. Что я хочу этим сказать? Говоря, что история человека началась с акта неповиновения, я имею в виду еврейскую и греческую мифологию. История Адама и Евы состояла в том, что бог запретил им вкушать некий плод, а человек – если уж честно говорить, женщина – оказалась способной сказать «Нет». Она оказалась способной не повиноваться, и даже убедила мужчину разделить ее неповиновение. К чему же это привело? Согласно мифу, человек был изгнан из рая – иначе говоря, из до-личного, до-сознательного, доисторического, если угодно, до-человеческого состояния, которое можно сравнить с состоянием зародыша в материнской утробе. Изгнанный, таким образом, из рая, человек должен был вступить на путь истории.
На языке мифа, ему недозволенно вернуться в рай. Но, в действительности, он вернуться не может. Потому что с того момента, когда в человеке пробудилось самосознание, с того момента, когда он ощутил себя чем-то отдельным от людей и от природы, человек не в состоянии вернуться к первобытной гармонии, предшествовавшей его пробуждению. Этим первым актом неповиновения начинается история человека, и этот первый акт неповиновения есть первый акт свободы.
У греков был другой символ – символ Прометея. Прометей, укравший у богов огонь, совершает этот преступный акт неповиновения; и когда он приносит огонь людям, начинается человеческая история – или человеческая цивилизация.
И евреи, и греки учат нас, что дерзание человека и история человечества начались с акта неповиновения.
Что же я хочу сказать, говоря, что история человека может окончиться актом повиновения? К несчастью, здесь речь идет не о мифологии, а о вполне реальных вещах. Если через два-три года атомная война уничтожит половину населения Земли, что приведет к периоду полного варварства – или если это случится через десять лет, что может привести к полной гибели всей жизни на этой планете, – то это произойдет в результате акта повиновения. Повиновение людей, которые нажмут на кнопку, другим людям, которые отдадут приказ; повиновение идеям, допускающим столь безумный ход мыслей.
