Гунтхард Вебер - Практика семейной расстановки. Системные решения по Берту Хеллингеру
Но если здесь тоже объективно рассмотреть происходящее, мы обнаружим, что этот человек говорит тут только о себе, а вера, которой он требует, является в конечном счете верой в него самого. Тем самым он ставит себя выше не только своих приверженцев, но и провозглашенного им Бога, поскольку утверждает, что никого другого Бог подобным откровением не одарит, что все другие от подобного откровения отстранены и что сам Бог на веки вечные должен этому откровению подчиниться. Поэтому в просвещении и очищении нуждаются в первую очередь религии откровения.
Религиозное сообщество
Если внимательно проследить религиозное развитие отдельного человека, мы увидим, что его религиозное чувствование, вера и делание начинаются с его привязанности к семье. То есть первые религиозные представления задаются нам семьей. Раньше религия входила в число условий, выполнение которых давало право принадлежать к семье. Его нарушение воспринималось как отступничество и влекло за собой соответствующую кару. Поэтому раньше — а отчасти и сегодня — отступничество от религии семьи воспринималось не столько как отступничество от религии, сколько как отпадение от семьи, и связывалось со страхом потери права на принадлежность. При более глубоком рассмотрении этот страх не имеет никакого отношения к содержанию религии, поскольку сходным образом проявляется в семьях, принадлежащих к разным конфессиям, независимо от их учения и практики. Слабее или сильнее он переживается в зависимости от того, насколько серьезно относится к своей религии семья. То же самое касается и так называемой религиозной позиции и позиции атеистической. Они точно так же обязательны — в той степени, в какой являются условиями сохранения права на принадлежность к семье.
Эти религии являются религиями группы. Своей религией группы часто отграничивают себя от других. Благодаря ей они чувствуют себя выше других групп и стремятся за счет других расширить влияние своей религии и своей группы. Иногда религией они оправдывают угнетение других групп. С аналогичным религиозным пылом отстаиваются и некоторые политические убеждения, и влияние они имеют аналогичное.
Эти группы являются неким расширенным «Я» и действуют как расширенное «Я». Поэтому групповая религия в еще большей степени является религией «Я». Для нее речь идет не только о том, чтобы овладеть скрытой действительностью, но еще и о власти над другими людьми и группами.
Естественная религия
Однако внутри разных религий существует выходящая за рамки привязанности к семье и группе глубокая личная набожность, хотя и уважающая внешние требования из верности к собственной группе, но внутренне намного перерастающая их содержание. К примеру, мистические течения в христианстве и исламе близки друг другу настолько, что кажется, будто различий между религиями, из которых они происходят, уже не существует.
Следовательно, над тем, что разделяют традиции, содержания веры и религиозные ритуалы, есть религиозный опыт и религиозная позиция, которые являются личными, не зависящими от религии группы. Она связана с общим для всех людей познанием мира и тех пределов, которые он для нас устанавливает. Поскольку эта религиозная позиция одинаково доступна каждому, ее можно назвать естественной религией. Ей не нужны ни учение, ни практика. В противоположность другим религиям здесь нет превосходства одной религии над другой, нет притязаний на власть, нет пропаганды. Здесь каждый сам по себе. Поэтому естественная религия объединяет там, где другие разъединяют.
Естественная религия — это личное достижение, и, может быть, наивысшее. А какого рода, я покажу на примере зарождения философии. Первым философам, о которых нам на Западе известно, так называемым досократикам, удалось внутренне отказаться от доставшихся им от предыдущих поколений представлений о человеке и природе и вверить себя действительности, такой, как она перед ними лежала, без оговорок и страха. Первое, что они при этом испытали, было удивление — удивление, что что-то есть. Что жизнь возникает из чего-то, что остается скрытым, и что она снова в это скрытое опускается.
Такое удивление перед лицом реальности, какой она себя являет, — это благоговение перед тем, что есть, лишенное стремления этого избежать или как-то истолковать. Это смирение перед тайной без желания знать больше, чем она сама нам показывает. Это согласие с границами, которые устанавливает для нас познаваемая действительность, без желания их уничтожить или переступить. Это в высшей степени религиозно, но при этом естественно и смиренно.
Религия как бегство
И напротив, очень многое в унаследованной нами религии представляет собой попытку уклониться от действительности, какой она себя являет, и искать от нее избавления. Попыткой изменить познаваемую действительность согласно собственным представлениям и желаниям. Дать ей иное толкование, вместо того чтобы принять ее вызов. Раскрыть ее тайну, вместо того чтобы ее уважать. Но прежде всего это попытка устоять вопреки потоку исчезновения. Это попытка «Я» овладеть непостижимой действительностью и подчинить ее себе.
За этими представлениями стоят архаичные, магические надежды и страхи из тех времен, когда человек убеждался в том, что по-прежнему во всех отношениях зависим, и при помощи магических средств пытался заклинать жуткое и опасное. Из этой архаичной глубины души происходит потребность в жертвовании, умилостивлении, искуплении и возможности оказывать влияние. Со временем привычка цементирует эту потребность в убеждения, хотя ничто не указывает на то, что за этими убеждениями стоит реальность. Эти архаичные образы, несомненно, в значительной степени являются переносом человеческого опыта на то, что скрыто. Поскольку такая религиозность переносит опыт уравновешивания, умиротворения, искупления и влияния с человеческих отношений на скрытое другое, о котором мы догадываемся, но которого не знаем.
Тем яснее становится на этом фоне, какой отдачи требует от человека естественная религия, какого очищения духа, отказа от желания влиять и властвовать.
Философия и психология
Безусловной заслугой философии и психологии является то, что они проложили путь к беспристрастному созерцанию действительности и ее границ и тем самым помогли снова обрести признание религии в ее естественной форме. В области психологии нужно указать на Фрейда, который во многих религиозных представлениях распознал проекции. Или на К. Г. Юнга, обнаружившего в божественных образах идеалы «Я» или заданные архетипы.
Самый радикальный анализ иудейско-христианской религии, ее основ и последствий я нашел у Вольфганга Гигериха в его книгах «Атомная бомба как психическая реальность» и «Борьба драконов. Посвящение в ядерную эпоху» [«DieAtombombealsseelischeWirklichkeit» (Giegerich 1988), «Drachenkampf. Initiation ins Nuklearzeitalter» (Giegerich 1989).]. Они посвящены глубокому исследованию духа христианского Запада. Гигерих доказывает, например, что современные естествознание и техника — всего лишь продолжение основных стремлений христианства и, будучи очень далеки от того, чтобы поставить эти стремления под вопрос, упорно их используют и доводят до конца.
Я сам, сравнивая опыт отношений в семье с религиозными представлениями и религиозным поведением, имел возможность наблюдать, как отношение к религиозной тайне выстраивается по хорошо знакомым образам и опыту. Уже поэтому одно только представление о Боге как личности кажется сомнительным. Этот Бог наделяется качествами, намерениями и чувствами, заимствованными из опыта, связанного с королями и властителями. Поэтому он, к примеру, наверху, а мы внизу. Поэтому мы приписываем ему озабоченность своей честью, считаем, что его можно оскорбить, что он вершит суд, награждает или осуждает в зависимости от того, как мы себя ведем по отношению к нему. Как идеальный властитель, он должен быть справедливым и благодетельным, защищать нас от невзгод и врагов. Поэтому мы еще абсолютно чистосердечно зовем его нашим Богом. Как у короля, у него есть свои придворные — ангелы и святые, и мы сами, быть может, надеемся оказаться однажды в их числе.
Другие модели, которые мы переносим из нашего опыта на свое к нему отношение, — это ребенок и родители, сообщество избранных в семье или роде, деловые отношения к обоюдному интересу и уравновешивание «давать» и «брать», отношения между мужчиной и женщиной, к примеру, в представлении о священном браке и любовном единении, и, что может быть самое странное, отношение родителей и детей, когда мы, как родители своим детям, предписываем ему, что делать и как себя вести, чтобы он мог быть нашим Богом.
Я наблюдал также, что многим богоискателям не хватает отца, и когда они находят своего настоящего отца, их поиски Бога прекращаются. Или что многим аскетам не хватает матери, как, например, Будде.
