Гарольд Гринвальд - Знаменитые случаи из практики психоанализа
Я закурил, ожидая ее ответа. Но от первой же затяжки я закашлялся. Лора снова повернулась ко мне.
— Вам что-нибудь нужно? Может быть, принести стакан воды?
— Нет, спасибо, — ответил я.
— Меня беспокоит ваш кашель, — сказала она, когда спазм прошел и я успокоился. — Вам нужно бросить курить. Вы знаете, я уже бросила. Уже два месяца не беру в рот сигареты. И мой кашель совсем улетучился. Я теперь превосходно себя чувствую. Нет, правда, вам нужно попробовать — это стоит того.
Я продолжал молча курить, размышляя, что она связывает с этой темой. Очень скоро мне стало ясно.
— Это было нелегко. Первые две недели были мучительны, но я решила не сдаваться. В конце концов, у меня был резон...
— Избавиться от кашля? — предположил я, позволяя себе маленькое удовольствие отыграться за ее намеренно провоцирующее поведение в прошедшие полчаса.
— Конечно же, нет! — воскликнула она. — Вы же знаете, что у меня были веские причины для того, чтобы бросить курить — как, впрочем, и во всем остальном.
— Какие же это причины?
— Вам это должно быть известно лучше, чем кому бы то ни было.
— Скажите мне.
— Ну, я просто хотела стать другим человеком, стать лучше. Если вы только слушали то, о чем я вам рассказывала на протяжении этих прошедших недель, вы знаете, как я себя вела. Теперь я хочу искупить свою вину, хочу измениться...
— И вы думаете, что если вы бросите курить и тому подобное, то это поможет вам стать лучше?
Она замолчала. Глядя на нее, я почувствовал, что все ее тело как-то странно напряжено. Ее руки, которые до этого момента расслабленно лежали на ее животе, сжались в кулаки. Я посмотрел на часы и мысленно назвал себя дураком. Осталось только десять минут. Надо было спешить на поезд! Зачем я позволил поймать себя на эту приманку? Зачем позволил этому разговору затянуться так, что его вряд ли можно было сейчас закруглить? Можно ли было найти какой-то выход, какой-то способ избежать бури, которую я сам накликал? Я решил положиться на того бога, который хранит всех идиотов, и сделал глубокий вдох.
— Ну? — спросил я.
— Все, что я делаю, — все плохо, — безжизненно произнесла она, — нет никакого смысла стараться. Я только делаю хуже.
— О чем это вы?
— О себе, — сказала она. — О себе и вообще обо всем, что я делаю. Я стараюсь поступать так, как нужно — но только глубже и глубже запутываюсь. Это слишком для меня, это слишком...
Время сеанса истекло, я поднялся, открыл для нее дверь.
— Увидимся в понедельник.
Ее глаза поблескивали.
— Желаю приятно провести время, — вздохнула она.
В поезде я думал о Лоре и только что закончившейся беседе, слово за словом прокручивая ее в памяти и думая, где же я допустил ошибку. В том, что я совершил серьезную ошибку, у меня не было никаких сомнений, и в этом убеждала меня не только внезапная перемена в настроении Лоры. Нагнетать чувство вины и тревоги перед перерывом в терапии было уже само по себе неразумным. В данном случае я еще усугубил свой промах тем, что потерял контроль над собой и ответил, что со мной редко случается во время лечения, на критику и провокацию. Я спрашивал себя — не затронула ли она какой-либо чувствительной струны во мне? Неужели я столь чувствителен к придирчивости? Или, может быть, дело (как я подозревал тогда и уверен сейчас) в том, что я принял решение подготовить изменение направления анализа Лоры, но неожиданная демонстрация ею своего восприятия происходящего как бессмысленного заставила меня нарушить расписание терапии?
В тот вечер я пообедал с друзьями и провел запланированный семинар, после которого многие из нас собрались для того, чтобы пропустить на ночь по паре рюмок и продолжить дискуссию у одного из коллег. К тому времени, когда я вернулся в гостиницу, я уже совершенно забыл о Лоре, и когда служащие передали мне сообщение о том, чтобы я перезвонил в Балтимор через оператора какой-то междугородной связи, решил, что это либо связано с чем-то личным, домашним, либо звонили из офиса. Я был очень удивлен, услышав в телефоне голос Лоры.
— Доктор Линднер?
— Да, Лора. Что случилось?
— Я уже несколько часов пытаюсь до вас дозвониться.
— Мне очень жаль. Но что же случилось?
— Я не знаю. Я просто хотела поговорить с вами.
— О чем?
— О том, что я чувствую...
— И что же вы чувствуете?
— Я боюсь.
— Боитесь чего?
— Не знаю. Просто боюсь. Ничего определенного — просто всего... Мне трудно быть одной.
— Но большинство других ночей вы проводите в одиночестве, разве не так?
— Да... Но сегодня я чувствую себя как-то по-другому.
— Почему?
— Ну, из-за одного обстоятельства. Вы не в Балтиморе.
Настала тишина, так как я ждал, что она скажет дальше.
— И потом, — сказала она, — мне кажется, вы сердитесь на меня.
— Почему вы так думаете?
— Это из-за моего поведения сегодня. Я знаю, это было нехорошо с моей стороны. Но я ничего не могла с собой поделать. Меня как будто подстрекало что-то внутри меня.
— Что же это было?
— Я не знаю. Я этого еще не поняла. Что-то...
— Давайте поговорим об этом в понедельник, — сказал я.
Снова тишина. Я услышал какой-то отдаленный звук, в котором, казалось, различил ее крик.
— Вы меня прощаете? — услышал я всхлипывание.
— Мы разберем все, что произошло в этот час, в понедельник, — сказал я, пытаясь найти выход из этой неловкой ситуации. — А сейчас вам лучше всего лечь спать.
— Хорошо, — сказала она кротко. — Извините, что я побеспокоила вас.
— Никакого беспокойства, — сказал я, — Спокойной ночи, Лора, — и я с облегчением повесил трубку.
В пятницу днем я отчитал лекцию и вернулся в свой номер, чтобы немного соснуть перед тем, как начнется мой выходной с обедом в любимом ресторане и долгожданным вечером в театре. Я принял ванну и лег в тихой комнате. Только я задремал, как зазвонил телефон. Звонила моя жена из Балтимора. Она сказала мне, что Лора перерезала себе вены: мне лучше вернуться и побыстрее...
Я и врач сидели в углу комнаты и шепотом разговаривали. На кровати шумно дышала Лора, которую нам с трудом удалось успокоить. Даже в неярком свете можно было заметить, как она бледна. Я видел легкую белую линию, очерчивающую ее губы. На одеяле лежали ее вялые руки. Белые бинты на ее запястьях как обвинение приковывали к себе мое внимание. Время от времени ее руки вздрагивали.
— Я сомневаюсь, чтобы это была серьезная попытка, — говорил мне врач, — хотя, конечно, трудно сказать наверняка. Это гораздо труднее, чем можно подумать, — уйти из жизни. Нужно этого действительно хотеть — хотеть достаточно сильно. Не думаю, что она к этому стремилась. Порез на левом запястье не очень глубок, а на правом — почти царапина. И крови было не очень много.
— Я думаю, вы приехали очень быстро, — сказал я.
— Довольно быстро, — ответил он. — Все произошло так: сразу же после того, как она перерезала себе вены, она начала кричать. Немедленно прибежал сосед и тут же позвонил мне. Мой офис — в том же доме, на первом этаже, и как раз так получилось, что в это время я был там. Я бросился наверх, взглянул на запястья, увидел, что порезы не глубокие, и ...
— Она резала лезвиями? — прервал его я.
— Да, — сказал он и продолжал,— потом я наложил пару жгутов, позвонил в больницу, куда собирался ее отправить, и вызвал скорую. А потом приехал к ней сюда. К этому времени ей уже наложили швы в отделении несчастных случаев. Она все еще была очень возбуждена, поэтому я решил подержать ее здесь день или два. Я сделал ей укол морфия и послал ее наверх.
— Кто позвонил мне домой? — спросил я.
Он пожал плечами.
— Не знаю. До того, как приехала скорая, сосед Лоры позвонил ее сестре и рассказал ей о том, что случилось и что я собирался делать. Наверное, сестра попыталась связаться с вами.
— Наверное, — сказал я. — Она знает, что Лора лечится у меня.
— Я вам не завидую, — сказал он. — Таких поискать.
— Что она наделала?
Он пожал плечами и, подойдя к кровати, сделал неопределенное движение рукой.
— Ну, во-первых, само по себе это происшествие. Потом она ужасно себя вела до того, как подействовал укол.
— Что она делала?
— Ну, — неопределенно сказал он, — она кричала, металась по комнате. В общем, вела себя довольно дико. — Он поднялся. — Не думаю, что вам есть о чем беспокоиться, по крайней мере, в том, что касается ее физического состояния. Утром все будет в порядке. Может быть, будет некоторая слабость, но не более того.
— Я вам очень благодарен, — сказал я.
— Не за что, — проговорил он, выходя из комнаты. — Вероятно, утром нужно будет уладить формальности с полицией. Позвоните мне, если я понадоблюсь.
Лора все-таки добилась того, что сеанс в субботу состоялся, — в больнице. Во время этой и многих последующих бесед мы обсуждали причины ее экстравагантного, саморазрушительного поступка. Как указал врач, это была не более чем драматическая демонстрация без серьезного намерения, хотя в подобных случаях могут быть гораздо более серьезные последствия. Ее целью было сорвать мне выходной и вызвать меня для того, чтобы снова пробудить во мне то сочувствие, которое, как она полагала, она сама подорвала своим провоцирующим поведением в четверг. В целом же, причины, как мы потом поняли, лежали гораздо глубже.
