С Московичи - Наука о массах
Такой вождь приходит к власти без династийной необходимости, без обязанностей перед кем бы то ни было, и никто не может сказать: "Ты являешься тем, кто ты есть по праву твоих предков и твоего имущественного положения". Это лидер selfmade[*Сам себя создавший (англ.) - Прим. пер.], а не звено в потомственной линии, и Де Голль высказался определенно: "Я не являюсь ни предшественником, ни преемником". И это ему дает исключительную почти неограниченную власть. Но узурпатора легко может оттеснить другой узурпатор. Отсюда и его предельная слабость, необходимость беспрестанно завораживать толпу, чудесами или победами доказывать, что он по-прежнему обладает своим даром, из-за которого она остановила на нем свой выбор, и что его авторитет безупречен, подобно тому, как атлет заставляет себя улучшить собственный рекорд. Наполеон не раз признается: "Если и был порок в моей личности, недостаток благородства, то это возникновение вдруг из толпы. Я чувствовал свое одиночество. Вот почему я бросал спасительные якоря в глубину моря". Но его якоря находили почву только в местах его побед.
Если бы 20 января 1800 г. в Париж пришло послание с поля битвы при Маренго, сообщающее, что Бонапарт разбит и французская армия потерпела поражение, каждый тогда счел бы невозможным оставить за побежденным генералом титул первого консула и ему немедленно нашли бы преемника. В более близкие времена относительная неудача референдума, организованного после студенческого бунта в мае 1968 г., морально вынудила генерала Де Голля преждевременно уйти на пенсию.
Не имея возможности опереться на закон наследования, авторитет лидера толп основывается на законе успеха. Его власть длится ровно столько, сколько он преуспевает. Как только его предвидения или действия терпят неудачу, его сила, не имея другой поддержки и другого подтверждения, тотчас же слабеет. Вождь должен, как матадор на солнечных аренах Испании, победить или исчезнуть.
Все происходит так, как если бы мистический дар, полученный им, исчерпал себя, утратил свою волшебную силу:
"Авторитет, - пишет Ле Бон, - всегда исчезает вместе с неудачей. Герой, которому толпа накануне устраивала овацию, назавтра уже освистан ею, если судьба была к нему неблагосклонна. Реакция будет тем более резкой, чем выше был авторитет. Теперь масса воспринимает павшего героя как равного и мстит ему за то, что преклонялась перед его превосходством, которого больше не признает. Робеспьер, заставивший отрубить голову своим соратникам и многим своим современникам, обладал огромным авторитетом. Перемещение нескольких голосов немедленно стоило ему утраты этого авторитета, и толпа препроводила его на гильотину с теми же проклятиями, которыми она накануне награждала его жертвы. Верующие всегда с яростью разбивают статуи своих прежних богов".
Исключение стало правилом. В век толп даже избранный, и избранный большинством голосов, вождь по существу является узурпатором. Этот факт определяет природу его авторитета и власти, качества этого разнородного типа, с которыми мы уже знакомы. Вспомним компоненты, составляющие его формулу: способности гипнотизера, модель пророка и императора (с одной стороны Робеспьер, с другой - Наполеон). Это то, что создает то восхищение толп, от которого все зависит. Что утешает, однако, - существование типа не предполагает ни одинаковых вождей, ни сходных политических режимов. Вовсе не безразлично, жить ли в стране, руководимой Муссолини или Де Голлем, Салазаром или Рузвельтом, Пол Потом или Фиделем Кастро. Но разнообразие видов не мешает им принадлежать к одному и тому же роду.
Глава восьмая
СТРАТЕГИИ ПРОПАГАНДЫ И КОЛЛЕКТИВНОГО ВНУШЕНИЯ
I
Итак, теория масс и вождей, а значит, политики в целом согласуется с психологией толп, которую мы рассматриваем. Предыдущие рассуждения заставили нас признать важнейшую роль коллективного внушения или пропаганды как формы воздействия первых на вторых. Его роль далеко превосходит простое средство коммуникации или убеждения большинства внизу меньшинством наверху. Программы или идеи человека или партии определяются внешними экономическими, историческими условиями и интересами класса или нации. При этом метод, используемый для того, чтобы заставить их превратиться в действия и преобразовать в верования всех, выражает природу отношений между вождями и толпами. Именно он один и является решающим.
Авторитет, рычаг этих отношений, предполагает и политику, основанную на авторитете. Как вождь должен взяться за это, чтобы сдвинуть массу с места и утвердить свое влияние на нее? Два пути ему заведомо закрыты: сила и разум.
Сила предполагает физическое порабощение, подавление оппозиционных сил. Она гарантирует внешнее подчинение посредством страха. Но сердца не будут тронуты, умы останутся безучастными и выразят лишь внешнее согласие. Массы не испытают к вождю той внутренней преданности, того поклонения, без которого он не сможет их увлечь за собой оставшись лишь ненавидимым тираном.
В таком случае может ли он попытаться убедить их правдоподобными рассуждениями, дискуссией, неоспоримыми доводами? Массы нечувствительны к рассудочным доказательствам, а любая дискуссия подрывает доверие к власти вождя. Они не стремятся знать правду - к счастью для него, поскольку его авторитет создан из тайн и иллюзий. Только ученые-теоретики, не зная психологии толп, полагает Ле Бон, воображают, что разум меняет людей и правит миром. Он подготавливает идеи, которые изменят его позже, а сейчас, в ближайшее время, воздействие разума остается ничтожным.
Если сила исключается, а разум неэффективен, настоящему вождю остается третий путь: обольщение.
"Обыкновенный оратор, боязливый полицейский умеют только раболепно льстить массе и слепо принимать ее волю. Настоящий руководитель начинает посредством обольщения, и обольщаемый субъект, толпа или женщина, располагает теперь только одним мнением - мнением обольстителя, живет одной волей - его волей".
Авторитет обольщает, а вождь - обольститель: эти несколько слов резюмируют его неизбежную политику по отношению к толпам. Здесь то же основание, что в действиях магнетизера или гипнотизера, оборудующего помещение, в котором он принимает пациентов, инсценирует ритуал сеанса, управляет физическим контактом, играет взглядом и произносит формулы таким образом, чтобы получше привлечь внимание больного к своей персоне и заставить его отказаться от своей воли и сознания. Как только это обаяние начинает действовать, больной превращается в сомнамбулу. Выздоровление, если оно имеет место, происходит через эту привязанность и этот уход, любовную иллюзию, которую они часто создают.
Как и гипнотизер, вождь использует в качестве метода приспособление внешних атрибутов так, чтобы правдоподобным заменить настоящее. Он держит толпу на расстоянии, уводит ее от действительности, чтобы представить ей лучшую действительность, более красивую, соответствующую ее надеждам. Его талант состоит в превращении событий, коллективных целей в представления, которые потрясают и возбуждают. С ним банальное становится необычным. И он думает об этом ежеминутно. Наполеон или Цезарь в суматохе полей сражений всегда думают о зрелище, которое они представляют о формулировках, способных его зафиксировать в умах всех. Знаменитое "Солдаты, сорок веков смотрят на вас с высоты этих пирамид" придает присутствию французских войск в Египте миссию вечности.
Греческий философ Горгий учит, что с помощью логики обольщения (его исследование в области политики остается действенным!) слово становится "могущественным властелином, который, обладая маленьким и совершенно невидимым телом, успешно осуществляет свои в высшей степени чудесные деяния". Исторические слова, хлесткие формулы, образцовые поступки имеют, конечно, собственную реальность. Но они были задуманы и точно просчитаны, инсценированы, обращаясь к одной лишь обманчивой внешности, для того чтобы воспламенить убеждения - например "Да здравствует свободный Квебек", окончание речи генерала Де Голля, обращенной к французским канадцам, - и укрепить преданность масс.
Обольщение вождя, как всякое обольщение, не стремится себя скрыть. Оно проявляется открыто и использует уловки, которыми оперирует на виду у всех. Эта иллюзия настолько полная, что она приобретает силу реальности. Обольщением можно восхищаться подобно произведению художника, когда оно имеет успех, но, если оно хоть немного не удается, создается ощущение издевки. Горе тому, кто порвет этот прочно сотканный покров коллективных иллюзий, он сильно рискует натолкнуться на массовый гнев, обернувшийся против него самого, но пощадивший соблазнителя. Не один политический деятель из Brutus a Mendes-France имел подобный горький опыт, которым он заплатил за свою неловкость.
Обольщать - значит переносить толпу из разумного мира в мир иллюзорный, где всемогущество идей и слов пробуждает одно за другим воспоминания, внушает сильные чувства. Вы, быть может, будете разочарованы или встревожены, если узнаете, как вожди поднимают народ, используя лишь приманки и парады, что превращает в подделку любую истинную социальную связь. Но Ле Бон не задерживается на стенаниях по поводу человеческой природы. Врач власти, он производит ее анатомирование и описывает ее физиологию. Он подчиняется обнаруженным законам, как инженер - законам физической материи. Чувство управляет законами толп. Они нуждаются в иллюзии, а действия вождя пропускаются через иллюзию, которая оказывается более необходимой, чем рассудок.
