Барбара Брайен - Необыкновенное путешествие в безумие и обратно: операторы и вещи
Сколько бы я ни перечитывала повесть об Операторах и ни убеждала себя, что это лишь хорошо выстроенная игра воображения без целенаправленного руководства и плана, последние явно бросались в глаза.
Руководство было даже более заметным, чем план. Когда подсознательно я заподозрила у себя воспаление легких, все устроилось так, что я оказалась в больнице; когда я устала от автобусных скитаний по стране, что-то непонятное подсказало мне укрыться в горах, надоумило обзавестись электрическим фонариком, чтобы я не оступилась в темноте, спасло от кугуара, а после этого происшествия намекнуло, что надо уезжать из горной деревушки. Что-то пунктуально напоминало мне о еде, о необходимости питаться, чистить зубы и вообще следить за собой (особенно в последний месяц). Из какого бы уровня мышления ни исходили эти указания, их целью было поддержание организма в хорошей форме, на что иссохший берег был не способен.
План прослеживался почти так же ясно. Уже в самый первый день голоса обрисовали предстоящие события. Как объяснили Операторы, проводится эксперимент. Они будут управлять моим разумом, и ради собственного блага я должна им помогать, не забывая и об их интересах. А Ники добавил, что у меня лишь один шанс из трехсот избавиться от Операторов и от эксперимента, да и то если повезет. Меня увлекли подальше от дома, где огласка болезни сильно осложнила бы мою судьбу после выздоровления и где находилась фирма, из которой я не хотела уходить, не желая менять устоявшийся порядок вещей. Что-то толкало меня из автобуса в автобус, где я могла сидеть с шизофренической апатией на лице, погрузившись в свой внутренний мир, и внешне ничем не выделяться среди остальных занятых своими проблемами пассажиров, которые равнодушно следят за мелькающими в окнах пейзажами. Что-то подбивало меня писать радужные письма родным, отправиться в Калифорнию по наущению Лесорубов, словно специально изобретенных для этой цели, и остаться там до окончания драмы. И перед тем, как опуститься занавесу, что-то привело меня к священнику, психиатру и, наконец, к психоаналитику.
Меня вела добрая, заботливая и, безусловно, знающая рука. Судя по задуманному плану, контролирующая часть моего разума знала, что делает, и приняла все меры предосторожности, чтобы никто, включая иссохший берег, не помешал ей добраться до цели.
Что же это за цель? Операторы назвали ее воскрешением. Без всякого сомнения, лошадь превратилась в мустанга. Но предстояло еще более полное и значительное воскрешение, которое я увидела яснее и отчетливее, перечитав беседы Операторов.
Крючколовство
Меня заинтересовало то, о чем больше всего говорили голоса: о методах работы Операторов. Они объясняли, как строятся отношения между Операторами и Вещами, какими способами подсознание использует сознание и побуждает его к действиям, а больше всего разговор шел о методах, с помощью которых Операторы используют друг друга. Одним из таких методов было крючколовство, непонятное и непривлекательное занятие Западных Парней.
В основе описания этого метода лежало то, что я уже видела среди людей, от которых бежала. Как заметил Буравчик, нечего возмущаться, обыкновенное дело. Операторам нечего стыдиться. Крючколовство – вполне законный бизнес, им все Операторы балуются, ну, а для Западных Парней – это средство существования. Надо признать, что и у меня дома, где я жила до болезни, некоторые Операторы предпочитали зарабатывать себе на хлеб таким же крючколовством, вместо того, чтобы добросовестно выполнять порученную работу. Будучи в здравом уме, я с брезгливостью и страхом видела, как люди изощренно разрывали друг друга в клочья, и вот в безумии мне представилась возможность увидеть ту же картину и оценить ее более объективно. Крючколовство – всего лишь бизнес, один из способов заработать на жизнь. Как-то Проныра заметил: «Точно так же, как деньги дают Вещи ощущение надежности и самоуважения, то же самое дают Операторам набранные ими очки. Если копнуть, то выяснится, что и Операторы, и Вещи действуют из одних и тех же побуждений. Все мы в одном котле варимся».
И если крючколовство вызывало у меня брезгливость, объяснил Буравчик, то только потому, что меня так воспитали и приучили так думать. «Уж эта мне Кареглазая! Если кто и ведет себя непорядочно, так это она. Пытается внушить тебе, что крючколовство – незаконное дело», – заключил он возмущенно.
Я часто слышала, как Операторы употребляли выражение «обработка мозгов». И вот шаг за шагом Операторы терпеливо обрабатывали мой разум в необходимом для них направлении. Меня постепенно вели от спокойного восприятия взаимоотношений между Операторами и Вещами к осознанию правомерности использования крючколовства на любом уровне: Оператором по отношению к Вещи; Оператором к Оператору; Вещью к Вещи. Нечто не имело ничего против крючколовства. Коль основой жизни является конкуренция, крючколовство – лишь способ выживания. Иссохший берег усвоил смолоду, что это занятие – ужасное и бесчеловечное, и не смог вовремя переучиться. Зато Нечто видело всю картину в более мудром и реальном свете. Операторы внушали, что для меня жизненно важно научиться принимать крючколовство таким, каково оно есть, без ужаса и страха.
Доктора
Выяснилось, что когда я корпела над учебниками, мое Нечто вело свой приватный список прочитанного. Какие-то отдельные фразы всплывали в памяти в последующие дни. Одна из них приходила на память так часто, что я ее напечатала на машинке и время от времени заглядывала в листок. Она встретилась в статье одного психиатра, который не спешил нырять в озеро догадок, а встал посередине качающейся доски и внимательно наблюдал за обоими концами, представлявшими тайны шизофрении. Вот одно из его наблюдений: "Остается открытым вопрос: создает ли шизофреник свой мир грез сознательно и целенаправленно или оказывается в нем помимо своей воли?
Поначалу это осторожное суждение не остановило моего внимания. Ясное дело, иссохший берег оказывается в ирреальном мире, а его создателем является Нечто. Но поразмыслив, я поняла, почему психиатр задал этот вопрос. У психоаналитика, вроде доктора Доннера, могущество подсознания вызывает благоговейный трепет. Не имея навыков лечения шизофрении и не зная медицинского арсенала психиатров, он стал заниматься мной с тем же уважением к подсознанию, как инструменту мышления. Мои голоса подсказали ему, что выздоровление не за горами. Он слушал меня и верил тому, во что привык верить: в неисповедимый язык подсознания. В то время как для психиатра подсознание безумного человека – всего лишь вышедший из строя механизм. Но автор статьи, хоть и психиатр, видимо, столкнулся со свидетельством того, что в психике шизофреника присутствует целенаправленное начало. В отличие от традиционной психиатрии, считающей, что больной не по своей воле оказывается в неуправляемом, причудливом, ненормальном мире, он позволил себе предположить, что, возможно, этот мир целенаправленно создан на подсознательном уровне.
Интересно сравнить реакции психиатра и психоаналитика, к которым я обратилась за помощью. Обоим я пересказала, что голоса сообщили мне о выздоровлении в ближайшие две недели. Стоит подчеркнуть то обстоятельство, что психоаналитик смог понять и принять факт приближающегося внезапного выздоровления, в то время как психиатру это оказалось недоступным. Непосредственно перед тем, как замолкли голоса, подсознание явно знало, что это произойдет. Понимая, что на какое-то время иссохший берег будет находиться в вакууме, а организму нужна поддержка со стороны, подсознание позаботилось обо всем, сначала направив меня к священнику, а через него – к ведущему психиатру крупнейшей городской больницы.
Психиатр тоже узнал о том, что сообщили мне голоса, но не обратил внимания на мои слова, полагая, что это продолжение бреда, а лишь посоветовал вернуться домой для длительного лечения. На его совет Хинтон отреагировал тем, что мрачно приказал мне взять телефонный справочник и отыскать другой адрес. Так по его подсказке состоялась встреча с психоаналитиком, и в этом есть глубокий смысл. Я снова повторила ему свой рассказ. Аналитик, более тонко чувствовавший целенаправленность подсознания, с глубоким пониманием воспринял мои слова и терпеливо маялся со мной четыре дня в ожидании выздоровления, в которое поверил. На четвертый день, испытывая нарастающее беспокойство по поводу того, что душевнобольной человек вольно бродит по городу (что, как ни странно, ничуть не встревожило психиатра), аналитик уже было собрался отправить меня в частную клинику, как произошло внезапное выздоровление. Если бы не это событие, аналитик, конечно же, сдал бы меня с рук на руки психиатру, потому что аналитики не лечат шизофреников. Эта категория больных находится в абсолютном ведении психиатрии. Возможно, так оно и должно быть. Но похоже, что психиатрам не хватает как раз того инструмента, который аналитики так высоко ставят, что часто вызывают этим упреки в свой адрес.
