Ирвин Ялом - Когда Ницше плакал
«Вот почему вы стали отщепенцем среди своих коллег?»
Еще одна ошибка, Брейер моментально это понял. Этот вопрос совершенно не относился к делу и говорил только о том, насколько его самого заботит мнение о нем коллег.
«Меня это мало беспокоит, доктор Брейер, особенно когда я вижу, в каком плачевном состоянии пребывает сегодня немецкая философия. Я уже давно ушел из академии и не забыл захлопнуть за собой дверь. Но мне кажется, что это еще одно преимущество, которое дарит мне моя мигрень».
«Каким же образом, профессор Ницше?» «Болезнь подарила мне свободу. Именно моя болезнь заставила меня отказаться от должности в Базеле. Если бы я там оставался, сейчас мне бы приходилось большую часть времени защищаться от нападок моих коллег. Даже моя первая книга, «Рождение трагедии», относительно конвенциональная работа, вызвала настолько активное профессиональное осуждение и полемику, что руководство Базеля призывало студентов не записываться на мой курс. Последние два года, что я провел там, я, возможно, самый лучший лектор за всю историю Базеля, читал для аудитории, состоящей из двух-трех слушателей. Мне говорили, что Гегель на смертном одре сокрушался, что у него был единственный студент, который понимал его, и даже этот единственный студент понимал его неправильно! У меня не было и этого».
Первым естественным порывом Брейера было желание поддержать Ницше. Но, опасаясь снова его обидеть, он ограничился понимающим кивком, стараясь ничем не обнаружить сочувствие.
«И еще одно преимущество дарит мне моя болезнь, доктор Брейер. Состояние моего здоровья стало причиной моей демобилизации с воинской службы. Было время, когда я был достаточно глуп для того, чтобы получить вот этот шрам на дуэли, — Ницше показал на маленький шрамик на переносице, — или пытаться продемонстрировать всем, сколько пива может в меня влезть. Мне даже хватало дурости всерьез задумываться о карьере военного. Помните о том, что в те далекие дни у меня не было отца, который наставил бы меня на путь истинный. Но болезнь избавила меня от всего этого. Даже сейчас, говоря обо всем этом, я начинаю видеть и другие, более фундаментальные проблемы, которые помогла мне решить моя болезнь…»
Брейеру было интересно слушать Ницше, но нетерпение его росло. Его задачей было убедить пациента согласиться на лечение словом, а отвлеченное замечание о выгоде, которую приносит болезнь, было всего лишь прелюдией к его предложению. Он не принял во внимание продуктивность мышления Ницше. Каждый адресованный ему вопрос, самый незначительный вопрос, вызывал сильнейший листопад мыслей.
Теперь Ницше не замолкал. Казалось, он приготовился часами рассуждать на эту тему. «Моя болезнь также заставила меня задуматься о том, насколько реальна смерть. Первое время я был уверен, что у меня какая-то неизлечимая болезнь, которая убьет меня молодым. Витающий дух неминуемой смерти оказался великим благодеянием: я трудился без отдыха потому, что я боялся, что я умру, не успев закончить работы, которые мне нужно создать. И разве не повышается ценность произведения искусства, когда финал трагичен? Вкус смерти на моих губах дарил мне перспективу и мужество. Это важно — иметь мужество быть собой. Профессор ли я? Филолог? Философ? Кому какое дело?»
Ницше говорил все быстрее. Казалось, этот поток мыслей доставляет ему истинное удовольствие. «Спасибо вам, доктор Брейер. Беседа с вами помогла мне свести воедино все эти мысли. Да, я должен благодарить бога за эти страдания, благодарить за них бога. Душевные страдания — благословение для психолога — тренировочная площадка перед встречей с мучением бытия».
Казалось, что внимание Ницше было всецело привлечено к какому-то внутреннему видению, и у Брейера пропало ощущение, что они участвуют в диалоге. Ему казалось, что пациент вот-вот вытащит ручку и бумагу и начнет писать.
Но затем Ницше поднял голову и посмотрел прямо на него: «Помните, в среду я говорил вам о высеченных в граните словах: „Стань собой“? Сегодня я хочу сказать вам еще одно предложение, высеченное в граните: «Все, что не убивает меня, делает меня сильнее». Так что я еще раз повторяю, моя болезнь — это благословение божие».
Теперь ощущение уверенности и уверенность в том, что он держит ситуацию под контролем, покинули Брейера. У него ум за разум заходил, когда Ницше в очередной раз ставил все с ног на голову. Белое это черное, плохое это хорошее. Мучительная мигрень — благословение. Брейер чувствовал, как консультация уходит из-под его контроля. Он попытался его вернуть.
«Потрясающая перспектива, профессор Ницше, я такого еще не слышал. Но мы, несомненно, сходимся в мнениях о том — разве нет? — что вы уже получили все, что могли, от своей болезни? Я уверен, что сегодня, в середине жизни, вооруженный мудростью и перспективой, подаренной болезнью, вы можете работать более эффективно и без ее помощи. Она уже сослужила свою службу, не так ли?»
Пока Брейер говорил и собирался с мыслями, он с места на место передвигал предметы, стоящие на его столе: деревянную модель внутреннего уха, витое пресс-папье синего с золотом венецианского стекла, бронзовые ступку и пестик, блокнот для рецептов и массивный фармацевтический справочник.
«Кроме того, насколько я понял, вы, профессор Ницше, больше значения придаете не выбору заболевания, а победе над ним и пользе, которую оно вам приносит. Я прав?»
«Я действительно говорю о победе над болезнью, или о преодолении ее, — ответил Ницше, — но что касается выбора — в этом я не уверен вполне вероятно — человек действительно выбирает себе болезнь. Все зависит от того, что это за человек. Психика не функционирует как единое целое. Части нашего сознания могут действовать независимо друг от друга. Например, «Я» и мое тело вступили в заговор за спиной моего разума. На самом деле наш разум полон темных аллей и люков».
Брейер был поражен: Ницше говорил ему то же самое, что он уже слышал от Фрейда днем раньше. «Вы полагаете, что в нашем сознании существуют отдельные независимые королевства?» — спросил он.
«Этот вывод напрашивается сам собой. На самом деле большую часть нашей жизни мы, возможно, живем на одних инстинктах. Может быть. Осознаваемые нами психические проявления — это „послемыслия“ — мысли, которые появляются после того или иного события для того, чтобы подарить нам иллюзию силы и контроля. Доктор Брейер, хочется вас поблагодарить еще раз — наша беседа стала и источником идеи, осмыслению которой я намереваюсь посвятить эту зиму. Будьте добры, подождите минуточку».
Открыв портфель, он извлек оттуда огрызок карандаша и блокнот и записал несколько строчек. Брейер вытянул шею, напрасно стараясь разобрать написанное вверх ногами.
Полет мысли увлек Ницше далеко за пределы того маленького замечания, которое собирался сделать Брейер. Так что, хотя Брейер и чувствовал себя несчастным простаком, у него не оставалось другого выхода, кроме как продолжать наступление. «Как ваш врач я должен сказать, что, хотя ваша болезнь и принесла вам определенную пользу, о чем вы так подробно рассказали, пришло время нам объединиться и объявить ей войну, разузнать ее секреты, найти ее слабые места и уничтожить ее. Побалуйте старика, встаньте на мою сторону».
Ницше оторвался от своего блокнота и кивнул в знак согласия.
«Я полагаю, возможно выбирать болезнь непреднамеренно, выбирая тот образ жизни, который становится источником стресса. Когда этот стресс становится достаточно сильным или вполне привычным, он в свою очередь задействует какую-либо восприимчивую к нему систему органов — в случае мигрени это сосуды. Так что, как видите, я говорю о косвенном выборе. Говоря простым языком, человек не выбирает свою болезнь, но он выбирает стресс — и именно стресс выбирает болезнь !»
Ницше понимающе кивнул, и Брейер продолжил:
«Наш враг — стресс, и задача моя как вашего терапевта состоит в том, чтобы помочь вам хотя бы частично избавиться от стрессов».
Брейер почувствовал облегчение, вернувшись к нужной теме. «Теперь, — подумал он, — я подготовил почву для последнего шажка: предложить Ницше свою помощь в устранении психологических источников стресса в его жизни».
Ницше убрал карандаш и блокнот в портфель. «Доктор Брейер, я уже много лет занимаюсь проблемой стресса в моей жизни. Уменьшить стресс, говорите вы! Именно по этой причине я покинул Базельский университет в тысяча восемьсот семьдесят девятом. Моя жизнь была полностью лишена стрессов. Я перестал учительствовать. Я не управлял имением. У меня не было дома, о котором надо заботиться, слуг, чтобы руководить, жены, чтобы ссориться, детей, чтобы воспитывать. Я жил весьма экономно на свою скудную пенсию. Ни перед кем у меня не было обязательств. Я свел стресс в своей жизни к абсолютному минимуму. Что можно сделать еще?»
