Владимир Леви - Не только депрессия: охота за настроением
ДС – В письме Валентина как в зеркальце видны взаимосвязи двух разноуровневых зависимостей: химической и психологической. Обе могут, как оборотни, принимать разные обличья и переходить друг в дружку. На уровне химическом: не героин, так марихуана, не марихуана, так чефир или табак… На психологическом: игра, девушки… С химического крючка соскочил – психологические зависимости усиливаются до зашкала: «мир суживается до размеров девушки: продолжение наркомании»…
ВЛ – Валентин сам заметил однотипность своей установки по совершенно разным, казалось бы, направлениям жизни. Зависимость – оборотень, это точно. Оборотень и душесосущий вампир.
ОК – Значит, сидит внутри одна общая сущность всех этих зависимостей, какое-то единое всезависимое существо, правампир?
ДС – Ну да, вот он: Одинокий Ребенок.
ВЛ – Покинутый Орущий Младенчик.
ОК – Дать сисю – и успокоится?
ДС – Если бы только сисю…
ОК – Так ведь мы все – такие вот всезависимые младенчики, и у каждого своя сися: у наркомана своя, у трудоголика своя, у честолюбца своя, у стяжателя своя, у порнушника и подавно… А где же наша свобода? Неужели мы так и обречены от чего-то или кого-то зависеть и в лучших случаях лишь менять одну зависимость на другую?
ДС – В жизни, в общем, так и происходит – НО! – главный вопрос в степени и уровне, в качестве и направленности наших зависимостей. Низкая, патологически гипертрофированная, неуправляемая зависимость маньяка – одно; высокая зависимость служения святому делу – другое… Все зависимы от земного притяжения, но одни ползают и копошатся, другие ходят и бегают, а иные – летают…
ВЛ – И за пределы земного притяжения вырываются!.. Свои зависимости можно и сознательно ослаблять до полного устранения, и сознательно выбирать и усиливать до воспарения… У нас есть для этого труднейшего человечьего дела всемирно-исторический опыт духовных практик; есть техника сосредоточений, молитв, самовнушений и медитаций, которые суть не что иное, как путешествия во внезависимостные состояния.
Есть и мозговой аппарат управления зависимостями: лобные доли. Сергей Корсаков, великий русский психиатр, один из величайших психиатров всего человечества, определил призвание лобных долей вот какими словами: направляющая сила ума.
ДС – Зависимость, выбранная сознательно и с ответом на вечный вопрос – зачем? – может получить звание Смысла Жизни…
Один сапог на обе ногииз писем Другу: о зависимостном вампиризмеДа, и у меня бывали месяцы и годы, когда перед лицом небесной администрации я мог смело претендовать на свинцовую медаль чемпиона Ада. Мне было плохо, непрерывно плохо, душа моя жила в Аду, работала в режиме Ада безвылазно, была настроена исключительно адски… Боль и тоска!
В это время я писал книги и письма, о действии которых были отзывы вот такие, например: «Вы прислали мне ключ от Рая и дали силы его вставить в замок и открыть дверь…»; «Вспышки солнечного озона в сырой беспросветности…»; «Внеочередной отпуск на Средиземноморье…»
Я делал свое дело, и получалось, но личный Ад мой никуда не девался, не уменьшался… И я долго не понимал, почему в счастливые, бодро-радостные дни моего Рая подопечным моим депрессивникам, невзирая на всю щедрость моей души, после общения со мной часто становилось еще гаже и каким образом в адских состояниях, без кровинки в мозгу, я мог производить духоподнятие у других.
Не постигал и того, почему после самых блистательных побед врачебного оптимизма у некоего процента моих счастливцев возникали спустя какое-то время наизлейшие рецидивы упадка духа…
Искал свои ошибки, каверзы болезней и обстоятельств – и наконец вызрел общий диагноз…
Зависимость. Смена одной на другую… Все те, кого я так благодатно подсаживал на себя, нуждались в одном лекарстве: в свободе. И от меня в том числе.
Приоткрылось это именно во времена, когда я сам жил в Аду и когда мои самые тяжкие депрессивники, самые злостные ипохондрики, самые пришибленные психастеники расцветали один за другим, как оранжерейные кактусы.
Я гнал их всех в исцеление с такой исступленной верой, что они просто не имели права не выздоравливать. Вдобавок к общеупотребительным наизобретал множество духоподъемных средств, как-то: Сберкнижка Удовольствий (срочные вклады особо ценятся); Огород Радостей, вырастающий в дальнейшем в необозримое Поле (сеять самые ничтожные зернышки, поливать вниманием); Разжигание Костра Счастья (сперва самыми мелкими щепками детской фантазии, в качестве спичек – игры, в качестве бумаги – страницы моих книг); Метод Мементо Мори (вместе с некоторыми отчаявшимися, по примеру великого футболиста и оптимиста Пеле, ходил на экскурсии в морг; выползал с острым приливом жизнерадостности); Принцип Чем-Хуже-Тем-Лучше, он же Благородное Озверение (потрясающие результаты в случаях подыхания от скуки); целенаправленные размышления о бренности суеты, они же Теория Отсутствия Времени (и прошлое, и будущее, и настоящее – одинаковая чепуха, ибо никто никогда не видит перед собой ни того, ни другого, ни третьего, следовательно, о чем волноваться?); наконец, застолбленный в спецруководстве по фортунологии знаменитый Промежуточный Ход, специально для невезучих – тихая нелепая деятельность, времяпрепровождение, бесцельное по форме, но грандиозное по содержанию, за которым следует неизбежный и великолепный Зигзаг Удачи…
Все это были, как выяснялось из сопутствующего чтения, велосипеды производства весьма древнего. Принимались на «ура», как последние всхлипы психологической науки, жадно заглатывались (представь, с каким вожделением голодный человек проглатывает велосипед, долженствующий привести его к счастью) – и помогали, черт возьми, и везли!.. А я не понимал, как это у меня выходит. Ведь сам-то… Неужели, спрашивал я себя, неужели только ненормальный может лечить нормально?…
Работа была моим допингом: в каждом пациенте я лечил самого себя. Но кончался рабочий день, я возвращался к себе в застенок…
В моей личной камере пыток мне, как и им, нужны были мой личный врач и мой лекарства.
Все эти сапоги, которые я шил на других, мне не годились. У себя в Аду я ходил босиком.
При обилии всяческого общения был у меня тогда только один друг, все понимавший. Человек с абсолютным резонансом именно на меня. Он видел все. И молчал. Я тоже молчал. Но однажды кто-то из нас не выдержал… Поговорили раз, другой. Легче. Еще поговорили. Еще легче… Он был волшебно чуток и безотказен: знал, что только с ним я выползаю из камеры, ненадолго, но выползаю…
Все чаще я появлялся у него или просил посетить меня под тем предлогом или иным.
Он стал мне необходим, жизненно необходим – как воздух, как свет, как музыка, как пуповина, соединяющая с материнской утробой…
Не помню точно этого мига. То ли после его заминки в какой-то реплике, то ли после улыбки, показавшейся чуть натянутой, или льдинки, почудившейся в глазах… Вдруг дошло: это болеутоляющее общение исподволь взрастило во мне нечто несравненно подлейшее, чем примитивное потребительство. Во мне вызрел душевный паразитизм, наркомания самая хищная. Пережевывание переживаний, переживание пережевываний… Еще чуть-чуть, и я бы уже никогда не смог вспомнить, что душа, как и тело, не имеет права жить на содержании, чьем бы то ни было; что она может брать лишь взаймы, когда отчаянно невмоготу-и лишь до Предела Справедливости – до черты зависимости, за которой начинается нищенство: невозможность отдачи.
Я понял, что становлюсь вампиром. Понял свою ошибку – ту же, что и ошибка миллионов, миллиардов других несчастных…
Вот она, многотысячелетняя: бегство из Ада. Нескончаемые попытки бегства. Ад ведь дантовский, если помнишь, устроен по принципу множественных кругов, все пути бегства ведут в еще более адский Ад. В этом и состоит фокус зависимостной пытки: в наркотической беготне мы только упражняем, растим, развиваем свой Ад…
Не знаю, каким усилием решился на одиночество. Не на отшельничество, нет, не на отказ от общений – но на одиночество страдания. На отказ от обезболивания. От наркотизации. От зависимости.
На некое время с другом пришлось поссориться. Сперва он не понял; но позже, когда я перешел через пустыню и вернулся к нему в новом качестве…
Из сапог разных моделей остался у меня в личном пользовании на сегодня только один, старенький, зато неизнашиваемый: благодарность Жизни. Надевать только на босу ногу. Попеременно то на правую, то на левую. На другую мысленно…
Мы живем и пишем книгу
оживающих стихов,
день и ночь плетем интригу
приращения грехов.
Что за сладкая отрава
в те пределы заглянуть,
где душа имеет право
погулять и отдохнуть.
Что за правда, что за прелесть
тот апрель из той главы,
где подснежники согрелись
сном разбуженной травы.
Где напоремся на риф мы,
кто же знает?… А пока
пляшут глупенькие рифмы,
сладко мнут себе бока…
И ложится в изголовье
клейкий девственный листок,
и тюльпан, налитый кровью,
оголяет лепесток…
Рейс пятый