Петр Люкимсон - Фрейд: История болезни
Между тем последнее играет во всем происходящем немалую роль. Семья Паппенгейм была необычайно религиозна, и Эрнест Джонс не случайно подчеркивает, что Берта оставалась «набожной» до конца жизни. Как уже отмечалось, для девушки из религиозной еврейской семьи немыслимо даже прикоснуться рукой к руке постороннего мужчины, не говоря уже о том, чтобы первой признаться ему в своих чувствах. Берта осталась «набожной», то есть, борясь всю жизнь за эмансипацию женщин, так и не смогла эмансипироваться сама. Таким образом, версия о романе Берты Паппенгейм и Эрнста Флейшля, что называется, расползается по всем швам.
Все доводы Акимова относительно знакомства Берты и Фрейда также не выдерживают критики. Они жили в одном еврейском квартале, но этот квартал вмещал в себя десятки тысяч человек, так что Акимов заблуждается, когда утверждает, что там все друг друга знали. Анна и Марта и в самом деле могли быть знакомы с Бертой Паппенгейм, но это опять-таки не означает, что с ней был знаком и Фрейд. Напомню, что юноши и девушки учились раздельно, никак не пересекались, а если сестры Фрейда и в самом деле были знакомы с Бертой, то, скорее, сами ходили в гости к подруге из богатой семьи, чем приводили ее в свой относительно бедный дом.
Но Акимов, безусловно, прав, когда задается вопросом о том, с какой стати такой чрезвычайно занятой, очень популярный терапевт, как Брейер, никогда прежде не проявлявший никакого интереса к психиатрии, стал засиживаться у постели истерички и записывать ее поток сознания? Версия о том, что Брейер руководил лечением Берты, но основную часть времени с ней проводил Фрейд, игравший роль ассистента своего маститого друга, выглядит вполне вероятной. Как и то, что именно Фрейд решил сделать из этой истории монографию, а затем подбил Брейера стать соавтором — чтобы прикрыться его авторитетом. Когда же Брейер понял, что Фрейд использует его имя для продвижения своих весьма спорных научных идей, то между ними произошел разрыв.
Странным в этой версии является прежде всего то, с какой легкостью Фрейд отдает приоритет Брейеру, а затем почти во всех работах выставляет его если не отцом, то по меньшей мере предтечей психоанализа. Между тем — и Акимов это, кстати, подчеркивает — Фрейд всю жизнь очень болезненно относился к вопросу приоритета, и нам еще предстоит увидеть, как болезненно он отнесся к тому факту, что прошел мимо анестезирующего действия кокаина. С какой же стати он так легко в данном случае сдает позиции?!
В связи с этим куда более интересным представляется анализ «случая Анны О.», проделанный профессором О. Г. Виленским. Виленский, безусловно, тоже был фрейдофобом; его отношение к Фрейду, по сути, мало чем отличается от отношения Акимова, но, будучи типичным представителем советской академической школы, он сохраняет респектабельность суждений. К тому же его взгляд ценен тем, что Виленский был профессиональным психиатром.
«Что можно сказать по поводу „случая Анны О.“? — пишет О. Г. Виленский. — Прежде всего, диагноз истерии в данном случае явно не соответствует описанию, сделанному Брейером и Фрейдом. Можно говорить лишь об отдельных истерических симптомах (кратковременные параличи, нервный кашель и т. п.), вкрапленных в структуру картины типичной и тяжелой шизофрении, что нередко встречается в клинической практике. В пользу этого убедительно говорят такие симптомы, как галлюцинации, отказ от пищи, суицидальные попытки и, самое главное, расщепление личности (схизис), что проявилось в переходе пациентки с родного языка на иностранный и ощущении того, что она живет в двух измерениях (прошлом и настоящем). Практически почти не вызывает сомнения, что длительный прием хлоралгидрата и морфия по назначению Брейера и привел в конце концов к частичной ремиссии (кстати, именно так и лечили тяжелых душевнобольных в ту эпоху).
Конечно, нельзя со стопроцентной уверенностью утверждать, что внимательное и доброжелательное отношение врача на протяжении двух лет как-то могло положительно повлиять на течение заболевании, естественно, при учете решающей роли в данном случае медикаментозной терапии. Да и можно ли по-настоящему говорить о ремиссии, если Берта в дальнейшем неоднократно проходила стационарное психиатрическое лечение?..
…В принципе, Берта в последние десятилетия своей жизни соответствует клинической картине шизофрении в стадии дефекта. Естественно, нельзя упрекать Брейера и Фрейда в неправильной нозологической диагностике — и вот почему. Как уже указывалось выше… только после работ двух великих психиатров — Крепелина (1896) и Блейлера (1911) была создана единая система классификации психических заболеваний, да и сам термин „шизофрения“ появился только в 1911 году.
Таким образом, авторов не стоит порицать за неправильную диагностическую терминологию. Но вот что касается трактовки „случая Анны О.“… есть целый ряд признаков, говорящих не просто об „ошибочной трактовке“ „случая Анны О.“, но и о прямой подгонке его под искусственно созданную концепцию. Как уже упоминалось выше, Брейер фактически интенсивно лечил Берту хлоралгидратом и морфием, но в книге „Этюды об истерии“ он объясняет это наличием у пациентки невралгии, тем самым уведя медикаментозную терапию в тень и искусственно выпячивая на первый план „разговорное лечение“. Но и это еще не главное. Трактовка „случая Анны О.“ гласит, что ее симптомы возникли вследствие скрытого нежелания ухаживать за тяжелобольным отцом. Прежде всего, это объяснение выглядит очень странно: непонятно, почему дочь так страстно не хочет помочь отцу, если только она не является изначально душевнобольной. Далее следует еще более странное объяснение о комплексе „любовь — ненависть“ к тому же отцу (эскиз будущего комплекса Электры), объяснение, в котором отчетливо чувствуется почерк Фрейда. И, наконец, абсолютно непостижимо, каким образом эти (надуманные или, допустим на мгновение, реальные) факты могут вызвать развитие тяжелого душевного заболевания. Здесь впервые ярко проявляется еще один слабый пункт в теории Фрейда, пункт, к которому придется возвращаться еще не раз в дальнейшем изложении. Речь идет о полном игнорировании основателем психоанализа генетических факторов, как известно, играющих решающую роль в развитии почти всех заболеваний и особенно психических расстройств. Для Фрейда же этиология нарушений психики связана исключительно с капризами сексуального инстинкта. И, наконец, по сути фиктивное (можно сказать еще резче — липовое) излечение пациентки, дальнейшая динамика болезни и жизненные пути которой стали известны только через 70 лет. И вот на фундаменте такого весьма и весьма сомнительного случая было воздвигнуто здание психоанализа»[70].
Таким образом, согласно Виленскому, первородный грех теории психоанализа заключался в фальсификации одних фактов и игнорировании других в угоду сохранения «верности концепции». Эта практика «подгонки» фактов под теорию, убежден Виленский, стала одним из ведущих методов работы Фрейда, превратив в итоге психоанализ в профанацию науки.
Подобные же претензии и в прошлом, и в наши дни предъявляют Фрейду многие исследователи. Осборн, основываясь на трудах Г. Ю. Айзенка, в своей популярной книге о Фрейде суммирует их следующим образом:
«1) Психоанализ не поддается количественной оценке и не может быть фальсифицирован, следовательно, он не научен.
2) Научная база Фрейда — его пациенты — слишком ограничена и специфична, чтобы считать ее адекватной (большинство его пациентов относились к среднему и высшему классу в лице еврейских дам с невротическими / истерическими навязчивостями).
3) В трудах Фрейда немного четких данных; часто он просто на такие данные намекает. Поэтому невозможно проверить и его толкование.
4) В сборе своих данных Фрейд действовал ненаучным образом. Он наблюдал четыре-пять пациентов в день, а вечером писал свои заметки, причем точность этих заметок сомнительна.
5) Фрейд был против количественного исследования (статистики), а это создает неопределенность.
6) Без помощи статистики невозможно проанализировать, являются ли наблюдения случайными или их можно скоррелировать по аналогии.
7) Психоаналитическая теория не может подвергнуться отрицанию (Карл Поппер), в этом главная сущность научного теоретизирования. Как можно было бы привести противоположные примеры, говоря об инстинктах жизни и смерти?
8) Психоаналитическая теория не может предсказывать, она способна только объяснять события задним числом.
9) Психоаналитическая терапия работает не очень хорошо. Айзенк утверждал, что у многих людей она замедляет выздоровление. Другое исследование показало, что все виды терапии приблизительно равны по эффекту (placebo?).
10) Психоанализ есть мифическое фантазирование, которое переодели в научный костюм. Он сродни алхимии, теософии и прочим колдовским штучкам»[71].
