Карен Хорни - Невроз и личностный рост. Борьба за самоосуществление
Тревожная реакция часто уходит от нашего внимания, поскольку обычные защиты от тревоги включаются немедленно. Так, один мужчина, который считал, что ему Надо быть святым в дружбе, вдруг понял, что был груб с другом, когда тому требовалась помощь, и у него начался запой. Женщину, которая считала, что всегда Надо быть милой и приятной, мягко упрекнула подруга за то, что она не пригласила на вечер одну их знакомую. Она ощутила мгновенную тревогу, была близка к обмороку и реагировала усилением потребности в дружбе – это был ее обычный путь сдерживать тревогу. Некий мужчина под давлением неисполненных Надо испытывал острую потребность переспать с какой-нибудь женщиной. Для него средством почувствовать себя нужным и восстановить пошатнувшееся самоуважение стала сексуальность.
Наблюдая такие кары со стороны Надо, мы уже не усомнимся, что они обладают принудительной силой. Человек неплохо функционирует, пока живет в согласии со своими внутренними предписаниями. Но механизм отказывает, когда сталкиваются два противоречащих друг другу Надо. Например, один врач считал, что Надо быть идеальным врачом, и все свое время отдавать пациентам. Но ему Надо было быть еще и идеальным мужем и отдавать жене столько времени, сколько ей нужно для счастья. Когда он понял, что и то и другое одновременно не получится, последовала тревога в мягкой форме. Она осталась мягкой, потому что он немедленно попытался разрубить Гордиев узел, решив обосноваться в сельской местности. Это означало – оставить все надежды на дальнейшее обучение и рискнуть всем своим профессиональным будущим.
Дилемму удалось все же наконец удачно разрешить, подвергнув ее анализу. Но случай показывает, какое отчаяние вызывает конфликт внутренних предписаний. Одна женщина чуть не сошла с ума, потому что ей не удавалось быть идеальной матерью и идеальной женой. А не получалось это потому, что последнее означало для нее – все терпеть от алкоголика мужа.
Естественно, противоречия между Надо затрудняют, если не делают невозможным принятие рационального решения ведь противоположные требования равно настоятельны. Один пациент потерял сон, потому что не мог решить: Надо ехать с женой в короткий отпуск, или Надо остаться в конторе и работать. Надо оправдать ожидания жены или предполагаемые ожидания шефа? Вопрос, чего он сам хочет, даже не приходил ему в голову. А одних только Надо явно недоставало для решения проблемы.
Человек не отдает себе отчета ни в силе гнета внутренней тирании, ни в ее природе. Но есть большие индивидуальные различия в отношении к тирании и в восприятии ее. Они простираются от соглашательства до бунта. Хотя в каждом из нас присутствуют все элементы столь различных установок, обычно та или иная берет верх. Забегая вперед, можно сказать, что установки по отношению к внутренним предписаниям и то, как человек с ними уживается, определяются тем, какой зов жизни в нем сильнее – к власти, любви или свободе. Позднее мы обсудим эти различия, а здесь я лишь кратко укажу на их связи с Надо и Нельзя.
Захватнический тип, для которого решающей является власть, склонен отождествлять себя со своими внутренними предписаниями и (сознательно или бессознательно) гордиться своими нормами. Он не сомневается в их правильности и пытается так или иначе воплотить их в жизнь. Он может пытаться соизмерять с ними свое поведение. Ему Надо быть всем для всех, он Должен знать обо всем лучше всех, ему Нельзя ошибаться, ему все Должно удаваться с первой попытки – короче, Надо выполнить все, что приказывают его Надо. И, как он думает про себя, он деиствительно соответствует своим высочайшим нормам. Его самонадеянность может быть столь велика, что он даже не рассматривает возможность неудачи и отбрасывает ее в сторону, если она случается. Его правота столь же жесткая, сколь и деспотичная, поэтому в своих глазах он никогда не ошибается.
Чем больше он погружен в свое воображение, тем меньше ему необходимо предпринимать реальные усилия. Вполне достаточно, если он предстает абсолютно бесстрашным или честным в мечтах, неважно, насколько он одержим страхами или бесчестен в жизни. Для него нет четкой границы между «я Должен быть таким» и «я такой», – может быть, она и для всех нас здесь не слишком резкая. Немецкий поэт Кристиан Моргенштерн прекрасно выразил это в одном стихотворении. Прохожего сбил грузовик, он лежит в больнице со сломанной ногой. Он читает в газете, что по той самой улице, где это случилось, грузовикам ездить запрещено. Он приходит к выводу, что все случилось во сне. Он заключает, «как ножом отрезает», что не может случиться ничего такого, что не должно случаться. Чем больше воображение берет верх над рассудком, тем больше исчезает указанная граница, и человек видит себя идеальным мужем, отцом, гражданином, – тем, кем ему Надо быть.
Смиренный тип, которому любовь кажется решением всех проблем сходным образом считает, что его Надо – закон, не подлежащий обсуждению. Но тревожно пытаясь жить как Надо, он почти всегда чувствует, что у него это самым жалким образом не получается. Поэтому главный элемент его сознательных переживаний – самокритика, чувство вины за то, что он – не высшее существо.
Когда обе эти установки по отношению к внутренним предписаниям доходят до крайности, они уже не позволяют человеку анализировать себя. Абсолютная уверенность в своей правоте не дает видеть свои недостатки. Склонность к другой крайности – слишком большая готовность чувствовать себя виноватым – опасна тем, что осознание своих недостатков раздавливает человека, а не освобождает.
Наконец, «ушедший в отставку» тип личности, кого идея «свободы» зовет громче всего, более прочих двух типов склонен восстать против внутренней тирании. Поскольку свобода – или то, что он принимает за нее, – так много для него значит, он сверхчувствителен ко всякому принуждению. Его бунт может быть пассивным. При этом все, что он считает Нужным сделать – выполнить работу, прочесть книжку, совокупиться с женой – превращается в его сознании в принуждение и вызывает сознательное или бессознательное возмущение и отказ участвовать «в этом». Если то, что надлежит сделать, все-таки делается, оно делается со страшным напряжением, порожденным внутренним сопротивлением.
Бунт против Надо может стать и активным. Он может попытаться вышвырнуть их всех за борт и порой впадает в противоположную крайность, настаивая на том, чтобы делать только то, что ему приятно и когда ему это приятно. Бунт может принять крайние формы, и тогда часто это бунт отчаяния. Если уж он не может быть венцом благочестия, целомудрия, искренности, тогда он будет «отпетым» – склочником, потаскухой, лжецом.
Иногда покорный своим Надо человек входит в полосу бунта против них. Обычно этот бунт направлен против внешних ограничений. Он мастерски описан Ж.П.Марканом. Он показал нам, как просто его подавить, по той самой причине, что сдерживающие внешние нормы имеют могущественного союзника во внутренних предписаниях. И после всего пережитого человек остается со своей скукой и неприкаянностью.
И наконец, кто-то может проходить через перемежающиеся фазы самоистязающей «доброты» и дикого протеста против любых норм. Своим друзьям такой человек иногда кажется неразрешимой загадкой. Порой он оскорбительно безответственен в сексуальных или денежных вопросах, а порой – проявляет необычайную щепетильность. Так что друзья, уже отчаявшиеся было обнаружить в нем хоть каплю порядочности, уверяются, что он, вообще-то, славный малый, а он тут же вновь повергает их в жесточайшие сомнения. Кто-то еще постоянно колеблется между «Надо» и «Не буду». «Надо заплатить этот долг. Нет, не буду» «Надо сесть на диету. Нет, с какой стати?» Часто такие люди и у окружающих создают ощущение непосредственности и сами принимают свою противоречивую установку по отношению к Надо за «свободу».
Какова бы ни была основная установка личности, большая часть процесса всегда выносится вовне: он переживается как нечто происходящее между самой личностью и другими. Различия при этом возникают в аспектах, выносимых вовне, и способах этого вынесения. Грубо говоря, человек может навязывать свои нормы другим и неумолимо требовать совершенства от них. Чем более он считает себя мерой всех вещей, тем сильнее он настаивает – не на совершенстве вообще, а на своих, особых нормах совершенства. Если другие не подходят под них, они вызывают его презрение или гнев. Еще иррациональнее тот факт, что его злость на себя за то, что он не является (в любой момент и при любых обстоятельствах) тем, кем ему Надо быть, может развернуться наружу. Таким образом, например, когда ему не удалось совершить подвига в постели или же его поймали на лжи, он всю злость оборачивает на того, кто его «подвел» и возводит на него обвинения.
