Брюс Худ - Иллюзия «Я», или Игры, в которые играет с нами мозг
Хотя для заболевания Темпл не выявлено определенных неврологических признаков, аутизм, по всей видимости, связан с нарушениями мозговой деятельности. Например, однояйцовые (гомозиготные) близнецы чаще одновременно страдают аутизмом, чем гетерозиготные, что позволяет предположить генетический компонент в этом расстройстве[224]. Аутизм в 4 раза чаще встречается у мальчиков, чем у девочек, что тоже может служить косвенным указанием его биологической основы. На сегодняшний день существует множество свидетельств, что у людей с расстройствами аутического спектра лобные доли мозга функционируют иначе. Эти данные основываются на томографических исследованиях. Речь идет о функциональных изменениях в лобно-островковой коре и передней поясной[225]. Передняя поясная кора служит «центром тревожной сигнализации», отслеживающим цели и конфликты, в том числе при социальных взаимодействиях. Если эти взаимодействия идут не по плану, если у людей начинают возникать ложные представления о нас, мы начинаем ощущать тревогу. Названные зоны коры являются частью системы зеркальных нейронов, которая активизируется, когда мы намеренно подражаем другим и сопереживаем им.
На данный момент данные томографических исследований зеркальной системы у страдающих аутизмом неоднозначны. По словам Кристиана Кейзерса, эта система у них не полностью нарушена, а лишь сильно отстает в развитии, поскольку эти люди не получают необходимой информации в процессе обычных социальных контактов[226].
Другие исследователи нацелились на иные специфические нейроны. Нейробиолог Джон Оллмэн из Калифорнийского технологического института выдвинул предположение, что дефицит социальных навыков у аутистов может быть вызван недостатком особого класса веретенообразных нейронов, называемых еще нейронами фон Экономо – по фамилии первооткрывателя, обнаружившего их в 1925 году[227]. Это нейроны коры с чрезвычайно разветвленными дендритами, которые, как полагают, расходятся по разным областям мозга, активирующимся при социальном обучении. Наверное, поэтому веретенообразные нейроны обнаружены только у видов, которые особенно социальны, включая всех человекообразных обезьян, слонов, китов и дельфинов.
У людей наибольшее скопление веретенообразных нейронов обнаружено только в областях лобно-островковой коры и передней части поясной извилины, то есть в тех зонах, которые могут быть повреждены при аутизме. Считается, что работа веретенообразных нейронов состоит в отслеживании социального опыта переживаний – эта стратегия призвана облегчить понимание аналогичных социальных ситуаций в будущем. Они формируют нейронные сети, обеспечивающие базис для интуитивного социального обучения, когда мы наблюдаем и копируем других. Веретенообразные нейроны, возможно, помогают нам создавать и лепить себя за счет копирования и чтения поведения других людей.
Веретенообразные нейроны, возможно, помогают нам создавать и лепить себя за счет копирования и чтения поведения других людей.Интересно, что плотность веретенообразных нейронов возрастает с младенческого возраста и у обычных детей достигает уровня взрослого человека приблизительно к четырем годам, то есть к тому возрасту, когда, по общему мнению специалистов, происходят значительные изменения в навыках общения и появляется чувство самоидентификации. Это может также объяснять, почему аутисты, у которых, вероятно, имеются функциональные нарушения в зонах скопления веретенообразных нейронов, с таким трудом познают то, что все остальные постигают, не особо задумываясь. Я недавно обсуждал это с одной хорошей подругой, она – мать девочки-аутиста. Ее дочь компенсирует свою проблему тем, что просит окружающих записывать описания самих себя и историй своей жизни, стремясь понять их. Это происходит потому, что она не может интегрировать случайную и базовую информацию, чтобы представить себе биографию человека, характеризующую его. Без такой способности социальной интеграции и понимания других человек с серьезной формой аутизма должен иметь совершенно иное ощущение себя, не включающее окружающих. Я могу только размышлять над этим, поскольку у меня нет аутизма, но я могу представить, что люди с тяжелым аутизмом обитают в собственном одиноком мире, очень изолированно от других.
Агония юности
Возможно, вы помните какую-нибудь вечеринку, когда вам было лет пятнадцать. Вы вошли в комнату, и все сразу замолчали и уставились на вас. Или, возможно, была ситуация, когда учитель в классе заставил вас встать, и все посмотрели на вас. Вы помните то чувство, когда ваше лицо вспыхнуло и стало красным, а ладони вспотели? Это невероятное смущение! Вы чувствовали себя так неловко!
У большинства из нас в жизни были ситуации стыда и страшного смущения, когда чувствуешь, что лучше умереть, и хочешь, чтобы земля разверзлась у тебя под ногами и поглотила тебя. Смущение и неловкость – ключевые компоненты отраженного Я. Если бы мы не беспокоились о том, что думают другие, то не испытывали бы смущения. Изначально маленькие дети эгоцентричны и обожаемы родителями. Непонятно, будут ли они вообще когда-нибудь думать о других. Однако по мере развития чувства Я ребенок все больше начинает переживать по поводу того, что о нем думают другие, подзуживаемый своей новоявленной теорией разума, позволяющей ему посмотреть на вещи глазами другого человека.
Такая осознанная осведомленность обеспечивает основу для нравственных ориентиров. Например, в одном классическом канадском исследовании нарушений социальных запретов[228], в вечер Хэллоуина[229] исследователи тайно наблюдали за детьми. Детям сказали, что они могут взять только одну конфету из вазы после того, как хозяин уйдет в другую комнату. Если на стене висело зеркало, отражавшее ребенка в тот момент, когда он подходил к вазе со сладостями, детям становилось неловко и они поступали так, как им было сказано. Однако в домах, где такого зеркала не было, дети брали больше конфет. Не было зеркала, чтобы напомнить им, как это выглядит со стороны.
К моменту, когда дети достигают раннего подросткового возраста, они становятся особенно чувствительными к суждениям других. На самом деле они обычно представляют, что существует воображаемая аудитория, которая оценивает их[230]. И эта незримая аудитория становится мукой подросткового возраста. К моменту достижения ранней юности подростки уверены, что другие постоянно судят их, даже когда это совсем не так. Они воображают, что являются центром внимания, и потому гиперчувствительны к критике.
Нейробиолог Сара-Джейн Блэйкмор использовала методы сканирования мозга для того, чтобы проверить, что происходит в головах подростков[231]. Она обнаружила, что области мозга, которые обычно активизируются мыслями о собственном Я, более активны в подростковом возрасте, чем у молодых взрослых людей. В частности, кора лобных долей активизируется всякий раз, когда подростка просят подумать о любой задаче, заставляющей рассматривать вещи с собственной точки зрения. Думает ли подросток о таких наводящих на размышление вещах, как чтение[232] или построение осознанных планов[233], или просто сосредоточен на болезненном воспоминании социального характера[234] – его лобная кора становится гиперактивной.
Он чувствует, словно «все до него докапываются» (как выразилась моя дочь-подросток). Что на самом деле означает гиперактивность лобной коры, пока не ясно. Но известно, что данная область специализируется на «умствовании» о других, а в подростковом возрасте большая часть этих умственных усилий направлена на то, «что обо мне думают другие» (особенно сверстники). Неудивительно, что подростки очень подвержены давлению сверстников. И они чаще других возрастных групп попадают в неприятности и совершают рискованные поступки ради того, чтобы утвердить свою индивидуальность и свои позиции в групповой иерархии[235]. А кто главный участник рискованных поступков? Конечно, мальчишки. Но из чего же сделаны наши мальчишки? За все ответственна их биология? Или общество формирует их в большей степени, чем мы полагали раньше?
Мальчишки есть мальчишки
Первая вещь, которую все спрашивают, когда узнают новость о рождении ребенка: «Девочка или мальчик?» Поэтому когда пара из Торонто, Кати Уиттерик, 38 лет, и Дэвид Стокер, 39 лет, объявили о рождении Шторма в 2011 году, но отказались открывать друзьям и семье пол своего третьего ребенка, их заявление было встречено в мертвой тишине. Они сказали, что не хотят, чтобы на их ребенка вешали ярлык, а хотят, чтобы Шторм свободно развивал свою собственную индивидуальность. Проблема была в том, что никто не знал, как быть с новогодним ребенком[236]. Четыре месяца спустя новость о «бесполом» ребенке вырвалась наружу, вызвав шквал уже в средствах массовой информации с волнами критицизма и насмешек в адрес родителей[237]. Но Кати и Дэвид стояли на своем. Наша самоидентификация, основывающаяся на том, мальчики мы или девочки, находится под очень сильным влиянием окружающих.
