Джон Маркс - ЦРУ и контроль над разумом
Выделяя некоторое количество препарата армии, создавая исследовательские программы, повсеместно прослеживая его производство, ЦРУ сохраняло свое господствующее положение в отношении распределения ЛСД на протяжении
1950-х гг. Нет сомнения в том, что военные службы играли при этом вполне определенную роль и финансировали свои собственные программы[41]. В несколько меньшей степени так поступал и Национальный институт здравоохранения (NIH). Однако как военные службы, так и NIH позволяли ЦРУ использовать себя в качестве финансирующих каналов и источников информации.
Администрация по продовольствию и наркотикам также поставляла в ЦРУ конфиденциальную информацию об испытаниях наркотиков. Среди двух производителей ЛСД в странах Западного мира фирма «Эли Лилли» полностью передавала свою (небольшого объема) продукцию ЦРУ и военным. Другая фирма, «Сандоз», сообщала ЦРУ о каждом случае отправки наркотика. Если каким-либо образом что-то не доходило до ЦРУ, то в распоряжении управления была еще шпионская сеть ученых, одним из самых активных среди которых был Гарольд Абрамсон, передававший в ЦРУ всю информацию об ЛСД. Хотя в 1950-х гг. ЦРУ, возможно, не полностью монополизировало рынок ЛСД, ему определенно принадлежала значительная доля управления этим рынком, а значит, ему принадлежала власть и возможность управлять поведением человека.
Сид Готлиб и его коллеги из проекта MKULTRA извлекали информацию, относящуюся к ЛСД, из всех внешних источников, но себе они оставляли те исследования, которые их больше всего интересовали: оперативные испытания.
Будучи подготовленными с научной точки зрения и обладая хорошей подготовкой в области шпионажа, они полагали, что смогут преодолеть большой разрыв между лабораторными экспериментами и практическим использованием наркотиков в попытках перехитрить противника. Поэтому руководители проекта MKULTRA предприняли собственную серию испытаний наркотиков параллельно с внешними исследованиями и извлекали из них информацию. Будучи практиками, они не считали нужным ограничиваться предписаниями академических стандартов и соблюдать строгую научную последовательность испытаний. Результаты требовались сейчас — не в будущем году. Если какой-либо препарат представлялся перспективным, то, не терзаясь угрызениями совести, они решались на проведение оперативных испытаний еще до получения всех результатов исследований. Например, еще в 1953 г. Сид Готлиб отправился за океан с запасом галлюциногенного наркотика — почти наверняка это был ЛСД.
Результат остался неизвестным, но препарат был введен оратору на политическом собрании предположительно с целью увидеть, как он повлияет на поведение принявшего его человека.
Это были привольные времена в ЦРУ — тогда еще молодой организации с незастывшими бюрократическими артериями. Руководители MKULTRA возлагали большие надежды на ЛСД. Он представлялся чудодейственным средством, с приходом которого, как в древности с приходом огня, в людях должны были высвобождаться примитивные отклики страха и поклонения.
Ничтожнейшая крошка ЛСД могла превратить волевого человека в дрожащую тень. Все принимало новый облик: время, пространство, правда, ложь, понятие о возможном. ЛСД был страшным оружием, и со стороны руководителей проекта было безрассудной смелостью начать подготовку к оперативным испытаниям.
Они «странствовали» на работе, «странствовали» на явочных квартирах. Иногда они отправлялись в Бостон, чтобы «странствовать» под пристальным наблюдением Боба Гайда. Всегда руководители проекта наблюдали, опрашивали и анализировали друг друга. Казалось, ЛСД снимал запреты, и они полагали, что, применяя его, смогут установить процессы, происходящие в мозгу под видимым влиянием и кажущимися мотивами. Они рассуждали, что если смогут добраться до внутренней сущности, то смогут лучше манипулировать человеком — или не позволить манипулировать им.
Сотрудники проекта MKULTRA испытывали ЛСД в начале 1950-х, когда жив был Сталин и буйствовал Маккарти. Это было зловещее время даже для тех, кто профессионально не нес ответственности за применение страшной отравы. Не удивительно, что Сид Готлиб и его коллеги, испытывавшие ЛСД, не думали о нем как о веществе, способном увеличить творческие способности или вызвать трансцендентальные переживания. О таких возможностях не думали долгие годы.
Считалось, что существует только одна преобладающая версия реальности, которая считалась «нормальной», все остальное было «безумием». «Странствие» под воздействием ЛСД делало людей временно безумными, а значит, уязвимыми для сотрудников ЦРУ (и душевнобольными для врачей). Экспериментаторы из ЦРУ отправлялись в «странствие» не ради самого переживания, не для того, чтобы забраться в заоблачные дали или пережить новые реальности: они испытывали оружие. С таким же настроением они отправлялись бы в баллистическую лабораторию.
Несмотря на преобдадание в ЦРУ такой установки, один из первых участников испытаний по проекту MKULTRA вспоминает, что его первое «странствие» расширило его представление о реальности: «Вначале мне было страшно, но затем я испытал волнующее переживание, Я чувствовал, что все идет правильно. Я был похож на паровоз, мчащийся с высочайшей скоростью. Несомненно, я испытывал стресс, но он не ослаблял мои силы. Это был стресс паровоза, который тянет самый длинный состав, какой ему когда-либо приходилось тянуть». Этот ветеран ЦРУ описывает, что видел, как все цвета радуги вырастали из трещин тротуара. Ему никогда не нравились трещины. Он считал их признаком несовершенства, но внезапно трещины превратились в естественные линии напряжений, отражавшие колебания вселенной. Он видел людей с порочными лицами, которых ранее находил отталкивающими. «Я пересмотрел свое отношение к лицам. Крючковатые носы или кривые зубы могли оказаться привлекательными для какого-то человека. Что-то во мне освободилось, и мне оставалось только изменить установку. Изменилась не реальность, изменился я. Изменилось мое отношение к безобразию, красоте и правде».
К концу дня первого «странствия» этот сотрудник ЦРУ и его коллеги устроили вечеринку с выпивкой, чтобы прийти в себя. Он вспоминает, что в горле у него стоял ком. Хотя раньше он так никогда не плакал, теперь он рыдал перед своими коллегами. «Я не хотел уходить оттуда. Я чувствовал, что возвращаюсь в такое место, где не смогу ощущать увиденную красоту. Я чувствовал себя очень несчастным. Люди, писавшие обо мне отчет, отмечали, что я пережил депрессию, но они не могли понять, почему мне было так плохо. Они думали, что у меня было плохое “странствие”».
Этот сотрудник ЦРУ рассказывает, что люди его типа испытывают удовольствие от приема ЛСД, в отличие от обычного оперативника ЦРУ (в особенности от ярко выраженного типа контрразведчика, никому и ничему не доверяющего), который, как правило, отрицательно реагирует на прием ЛСД. В данном случае наркотик просто усиливает свойственные тому, кто его принимает, параноические симптомы. Как отмечает сотрудник ЦРУ, такие оперативники ощущают, как «темные злые силы окружают их», и они решают, что экспериментаторы устраивают против них заговоры.
Сотрудники TSS понимали, что практически невозможно снять страхи и опасения этих людей, хотя и могли применять ЛСД для их дезориентации. Однако сотрудники TSS полагали, что возможно более эффективное использование ЛСД на более доверчивых людях. Мог ли умный противник «переучить» такого человека, умело применяя ЛСД? Размышляя над этой проблемой, сотрудник ЦРУ констатирует, что, «находясь под воздействием наркотика, человек приобретает более глобальный взгляд на вещи. Когда я находился под его воздействием, мне было крайне трудно сохранить понимание того, что я гражданин США, что моя страна всегда права… У вас появляются более высокие чувства. Вы становитесь более открытыми для чувства любви ко всему человечеству, более чувствительными к неприглядной стороне жизни вашего общества… Я думаю, что именно это произошло в 1960-е гг., хотя это и не превратило людей в коммунистов. Это просто сделало их менее склонными идентифицировать себя с США. Они заняли позицию: “Чума на оба ваши дома”».
На вопрос о том, так ли воспринимали его бывшие коллеги по TSS жизнь после приема ЛСД, он отвечал: «Я думаю, все понимали, что после хорошего “странствия” у человека менялся взгляд на реальность. Мы обнаружили, что после возвращения вы помнили о переживании, но переключение личности не происходило. У вас не было такого чувства. Вы относились к людям с меньшей подозрительностью. Вы слушали их, но и лучше понимали их. Мы решили, что это не то средство, которое может заставить человека изменить своей стране. Чем больше мы работали с этим препаратом, тем меньше мы верили, что именно его коммунисты использовали для “промывания мозгов”».
