Дмитрий Соколов - Магическая медицина
Еще через несколько дней я стал замечать то, что уже не замечать было невозможно. Вокруг меня постоянно роились женщины. Я никогда не был обижен женским вниманием и раньше, но тут вокруг был именно «рой» постоянного повышенного внимания. Со мной знакомились при всех обстоятельствах. Это было прикольно и смешно, и очень здорово, конечно. Это продолжалось все последующие три недели моего путешествия.
Постепенно я понял, что моя «золотая цепь» расположена в аккурат во второй чакре, а это, если кто не знает, центр сексуальности. Работая вроде бы с одной энергетикой, я сильно раскрутил другую. На самом деле, эта тема мне до конца по- прежнему не ясна, и по-прежнему меня занимает: связь между энергетикой денег и энергетикой секса. В конце концов, ведь это не одно и то же. Хотя в моем случае как-то очень сильно связано.
Я, кстати, как принято в НЛП, и вообще правильно, придал своим желаниям очень конкретную форму. Я решил в рамках нового убеждения заработать * долларов за эту поездку и в дальнейшем иметь ** в месяц. Не муча читателя дальнейшими подробностями, скажу, что все так и получилось — из гонораров за «порнуху», за книги и за проведенные семинары вышло ровно * в предпоследний день путешествия, а в последний добавилось еще 300, уже как бы само собой. Прошло с тех пор два года. В первый я зарабатывал каждый месяц по **, а потом «повысил ставку», что было уже не совсем так гладко и одномоментно. Мне нечем оправдаться — всё это выглядит как сказка, но всё так и произошло. Для солипсистов и симоронистов, а также для «магов» и «сказочников» это естественно и логично…
Мораль из этой истории напрашивается или пионерская («своими руками судьбу свою делай») или менеджерская (установка на повышение эффективности). Я и тех, и тех всегда раньше недолюбливал, а теперь как будто сам — один из них; но решил же я в начале этого путешествия не выпендриваться. Мое моральное падение очевидно; а это признак хорошей психотерапии.
* * *Очевидно, что обе истории этой главы — про себя. Это отражает общее мое мировоззрение: «магия» — скользкая штука, вмешивать эти силы в свою жизнь вполне допустимо, а в чужие — гораздо более сомнительно.
Грубое вмешательство
«Онегин, я с кровать не встану…»
Здравствуй, секс, здравствуй, брак. Вам, пожалуйста, налево, а вам направо. Рассаживайтесь поудобнее. Посмотрите внимательно друг на друга: вы теперь долго не увидитесь.
При встрече вы можете друг друга съесть, вот в чем беда.
Давайте я расскажу вам сказочку.
Жили когда-то две семейные пары. Ненавижу вводить новые персонажи и лица, поэтому давно уже почти не смотрю кино: их и так бесконечно много. Старыми тоже обойтись довольно трудно. Хотя, с другой стороны, проблемы-то общечеловеческие, так что брать можно кого угодно. Так что предположим, жили- были в соседних имениях Евгений Онегин со своей женой Татьяной и Владимир Ленский со своей женой Ольгой. Давно уже отгорели между ними всякие дурацкие юношеские разборки, и крепкая дружба заняла место ссор и ревности. Они поженились лет пять-семь назад, уже подростали дети, и была их жизнь проста и счастлива.
Ну, разве что ни те, ни другие супруги друг с другом не спали.
Не хотелось.
Никакой психологии! Мы не знаем, почему так было. Просто как-то так вот было. Прекрасные были семьи, но секса в них не было. Остановимся перед завесой тайны и не будем залезать в их постели, чтобы посмотреть, что там и как.
Не будем. Но мы можем послушать разговор друзей-мужчин на выезде. Ну, там, на охоте, на пьянке, или на выезде в губернский публичный дом.
"Что, брат Ленский, опять жена достала?"
"Да, брат Онегин, и не говори. Мне дом родной не мил. И в спальне крокодил".
" Ах, Ленский, а ведь жена твоя — милашка! Я б с удовольствием за нею приударил!"
" Так и приударяй, а я — слуга покорный! Так ревностью достала — мочи нет! Ведь я же верный муж, Онегин, посмотри! А что служанки нравятся порой, или цыганки там какие — ну, ерунда ведь, дорогой! Я говорю: да хрен с тобой, давай мы сами поиграем — ну, будто ты служанка или кто… "Ах, грязный ты мужлан!" — она мне восклицает. "А я чиста, и вот супружеское ложе — я в чистоте его храню!" Храни, храни, и вправду так оно уж чисто — забыл, когда мы трахались на нем!"
"Быть может, ты ей поводы даешь для ревности большие?"
"Не зли меня, Онегин, бог с тобой. Меня ты знаешь — я горяч порою, так ты таков же. Вся разница меж нами — что я пытаюсь быть с ней честным, с Ольгой. Ведь хочется, чтоб вправду — друг сердечный! Мой милый, милый друг сердечный!
как в песенке поется. Ты ж своей спокойно и безбожно врешь. Я удивляюсь, как Татьяны чуткой сердце ей правду не нашепчет — боже мой!"
"Да брось, мой друг, какую правду? Что ездим мы с тобою к проституткам? Иль правду о кредитах в банке? Она ведь знать не хочет ни того, ни этого. Сидит себе спокойно у окошка, на речку смотрит…"
"Да, большой романтик — твоя Татьяна. Только так грустна… Бывает, посмотрю в ее глаза — и сердце замирает".
" Да, кто б ее расшевелил, Татьяну эту… А ведь когда бываешь ты у нас, она счастливее становится на вечер. Уж это точно. Твои истории потом припоминает, и шутки… Я тебя прошу: ты заезжай почаще к нам домой. Хоть с Ольгой и с детьми, хоть сам собой. Со мной она лишь злится, а с тобой — с тобой она оттаивает сердцем. Татьяна, милая, гордячка, злюка!… "
Ах, долгие российские просторы, любая дорога — дальняя, времени вволю! Едут двое мужчин, оба сильные и страстные, как эти северные стихии — Лена! Онега! А с женами своими совладать не могут.
Прошло много-мало времени. Все по-прежнему, то в сердцах холод, то в телах. Люди любят друг друга, а делают друг другу больно. Все реже Онегин и Ленский живут в своих домах, все чаще куда-то скачут. Сестры плачутся друг дружке, крестьяне носят оброк, дети растут, погода — а, и погода дрянь! Вот погода уж точно могла бы быть получше!
Долго ли коротко, да только настала у Ленского с Ольгой совсем плохая пора. Попробовали они съездить в путешествие, но через месяц вернулись, злые и растревоженные. Ольга Владимира заела, он уехал от нее, где-то растратил или проиграл деньги, она его еще пуще заела уже по этому поводу — и так по нарастающей. Был Владимир поэтом, духом, может, и сильный, да телом слаб — вот и слег в горячке. Вот уж когда он слег, настал в их доме мир. Это который худой лучше доброй ссоры.
Уже третий день лежал Ленский в горячке, когда в дом их пожаловал изрядно выпивший Онегин.
«Ого! А почему ко мне гонцов не слали? Привез бы вам отличные средствА! И от горячки, и от глупых мыслей! Ах, Ленский, как ты похудел! Глаза ввалились! Друг мой, так нельзя! На свете этом есть еще прелЕсти! Приятные для глаза и ума вещицы! даже и для рук! Вот Оленька, прелестная собою! Хозяйка милая, я к вам, со мной вино! Прошу со мною разделить сей вечер!»
«Горячке это разве не помеха?» — спросила Ольга.
«Помеха! Я, мое вино, и этот вечер распрекрасный — помеха и конец дурной горячке!»
И так далее, Онегин был весел, словохоотлив, и хозяева расслабились вместе с ним. Выпили изрядно, но не до помутнения. У Онегина, кажется, было что-то на уме, к чему он шел как будто танцевальными фигурами. Он подчеркнуто красиво и приятно ухаживал за Ольгой, и ей это нравилось. В сторону мужа она и смотреть не хотела. В жарко натопленном доме Онегин расстегнул рубашку и разглагольствовал о том, что самое лучшее, когда человек здоров, силен и счастлив, а лучше и богат, и что именно такой завет дал человеку Г осподь Бог, и когда человек пытается уклоняться от этого, он не просто страдает, а вот именно глупо и непослушно страдает, и ничто его к страданиям не принуждает, кроме собственной воли.
«Брат Ленский, милый ты мой человек, смотрю я на тебя — несчастье из несчастий! Ты дворянин, а сам похож на битого крестьянина. Что ж за холера тебя губит? Но я, признаться, отношусь к тебе с великим уважением, и думаю, что это все ты сам с собою сотворяешь. Никто другой не властен на тобою! Не знаю, почему так нравится тебе несчастным становиться и забитым — но уважение мое мне говорит: то воля Ленского! Таким лежать тут бледным в сорочке грязноватой и стонать — то воля Ленского! И что, мой друг, с ней делать? Своей, другою волей? Я долго думал раньше над всем этим, но нынче просто пьян, и думать не могу. Ты доверяешь мне, мой друг? Хочу тебе урок я преподать. Мне кажется, полезный для здоровья».
Владимир (уже тоже повеселевший) подтвердил, что Евгению совершенно доверяет, и готов на любой урок.
Даже Ольга вмешалась: «Поучи, поучи его, Онегин! А то уже смотреть тошно!»
«Погоди, красавица, не обижай больного! Хотя ведь это правда: смотреть и вправду тошно. По-честному, и мне. Итак, мой друг-несчастье, посмотри: вот ты лежишь, именье в запустении — я знаю, что говорю! — кредит потрачен, жёнка недовольна, в журналах не печатался ты — год? Два? Три? Ведь это вправду странно. Про обстоятельства ты мне не говори: я выше отмечал, что то твоя святая воля вот так вот жить. И что же? Ничего.
