Мортимер Адлер - Шесть великих идей
Благо не обладает объективностью, поскольку наши суждения о хорошем или плохом не могут быть проверены на истинность при помощи соотнесения их с реальной действительностью. Когда мы говорим о действительном благе, то его объективность возникает благодаря общности человеческих потребностей. В данном случае природа человека (безусловно, представляющая собой познаваемую реальность) дает образец для определения истинности или ложности наших оценочных суждений и предписаний.
При обсуждении идеи красоты нас будут интересовать те же вопросы: что является объективным, а что субъективным, когда мы называем красивыми те или иные объекты. Объективный и субъективный аспекты, как мы уже поняли, — основной вопрос при рассмотрении трех великих идей, но при попытках изучить понятие красоты таким же образом, как концепции истины и блага, обычно сталкиваешься с громадными трудностями.
В первую очередь выясним причину этого обстоятельства. В вопросах истины неизменная реальность является мерилом нашего успеха, которого мы пытаемся достичь в суждениях о том, что существует, а что не существует и что типично для того или иного случая. В вопросах блага неизменная сущность человеческой природы становится мерилом успеха наших суждений о том, что хорошо для всех и к чему все должны стремиться. Но где нам искать эталон для измерения истинности того, что красиво, а что нет?
Есть и еще одна причина задуматься. Всем нам хорошо известны строки: «В прекрасном — правда, в правде — красота / Вот знания земного смысл и суть». Мы также слышали и такое[30]: «Присматривайте лучше за истиной и добродетелью, а красота сама о себе позаботится»[31].
В этих цитатах прямо говорится, что красота тесно связана с истиной и благом. Поэтому эти два понятия и помогут нам разобраться в идее красоты. Однако вопреки мнению поэта, красота не идентична правде, по крайней мере, в том смысле, который мы вкладывали в это понятие. До сих пор мы рассматривали идею истины как предмет наших предположений и суждений.
Возможно, красота теснее связана с благом. Причина думать так заключается в том, что красота, как и благо, является для нас качеством, которым мы наделяем вещи в зависимости от нашего к ним отношения. И хорошее, и красивое приносят нам радость. Красота может чуть ли не оборачиваться благом, а может отходить от него самым радикальным образом.
Нам предстоит выяснить, какой из этих вариантов красоты наш. Только после того как мы поймем, чем процесс наделения вещей красотой отличается от процесса приписывания им блага, сможем перейти к более сложному вопросу объективности и субъективности красоты.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Красота, доставляющая удовольствие
Многие известные учения о красоте при ближайшем рассмотрении не выдерживают критики. Все сказанное довольно часто отменяется, пересматривается или просто испаряется. Иногда очередная версия дарит надежду, что мы уже подошли к точке понимания чего-то важного, что стоит лишь приоткрыть дверь — и мы постигнем суть красоты… Но — в лучших традициях афористических пророчеств — мы и далее пребываем в полной неопределенности… Возможно ли проникнуть мыслью за завесу тайны? Выполнимо ли такое обещание? И как выразить идею красоты простыми словами?
Критерий осмысленности любого утверждения, подавляющего нас своей глубокомысленностью, проверяется его переводом на язык, который лишен возвышенности и пафоса изначального высказывания и может быть использован в повседневной речи. Бульшая часть написанного о красоте не пройдет этой проверки. Поэтому, несмотря на существование большого количества красноречивых высказываний о красоте, мы остаемся безмолвными, то есть элементарно не можем подобрать нужных слов для выражения того, о чем мы думаем и что, как мы надеемся, понимаем.
Я совсем не хочу сказать, будто при обсуждении темы великих идей понятие красоты вызывает больше разногласий, чем концепции истины и блага. Фундаментальные вопросы соотношения объективного и субъективного касаются идеи красоты ровно в такой же степени, как и понятий блага и истины. Разница лишь в том, что эти вопросы во втором случае решаются с большей определенностью, которой явно не хватает в наших оценках красоты.
Говоря о ней, гораздо труднее выразить свою мысль столь же точно и ясно, как в рассуждениях об истине и благе. На следующих страницах я постараюсь ограничить свои наблюдения терминами, присущими обычной речи, и теми отличительными признаками, которые, я полагаю, смогут быть легко осмыслены.
Анализируя материал, я постараюсь не выходить за установленные границы. Пусть это приведет к тому, что без ответа останутся многие вопросы, но по крайней мере читатель поймет, почему они не получили опровержения.
В традиции западной мысли есть только два автора, создавших теории, которые помогут нам двигаться намеченным путем. Первый — богослов XIII века Фома Аквинский; второй — немецкий философ XVIII века Иммануил Кант[32]. По многим положениям взгляды двух мыслителей не совпадают, но некоторые выводы Канта помогут нам лучше понять наиболее важные понятия Фомы Аквинского в его определении прекрасного.
Фома Аквинский считал, что прекрасным называется то, что приятно для зрения и само восприятие чего доставляет удовольствие[33]. В этом определении важны два понятия: «доставлять удовольствие» и «приятно для зрения».
Мы получаем удовольствие от разнообразных вещей самым разным образом, но далеко не все из них являются прекрасными. Если мы используем слова доставлять удовольствие как синоним слова удовлетворять, то все благо, которое мы желаем, доставляет нам удовольствие или удовлетворяет нас — мы получаем его в свое распоряжение, и тогда наше желание успокаивается или временно затихает.
Удовольствие само по себе — физическая радость или плотское наслаждение — это чувство, которое стремятся испытывать все люди. Мы обладаем естественной тягой к чувственному опыту, обладающему свойством доставлять удовлетворение. Порой встречаются люди, имеющие пристрастие к физической боли — опыту ощущения, доставляющему скорее неудовольствие. Правда, это рассматривается как явление патологическое. Если наши желания, нормальные или патологические, удовлетворены, это дает нам радость и удовольствие.
Когда мы хотим испытать чувственное удовольствие или боль, они ничем не отличаются от тех объектов, которыми мы хотим обладать или в которых нуждаемся: еды или воды, богатства или здоровья, знаний или дружбы. Все, в чем мы нуждаемся или что желаем, доставляет нам удовольствие или удовлетворяет нас после того, как мы это получим. Сможем ли мы по какому-то особому признаку обнаружить прекрасное среди всех желанных нами объектов?
Ответ на этот вопрос содержится в определении, данном Фомой Аквинским. Объект, который мы называем прекрасным, «приятен для зрения», следовательно, он доставляет нам удовольствие особым образом — когда мы его созерцаем. Еда и вода, здоровье и богатство и большинство желаемого или нужного приносят удовольствие, когда мы ими владеем. Именно обладание ими, использование и потребление их дают чувство радости. Они доставляют удовольствие, когда мы удовлетворяем свое желание обладать ими, а не просто смотреть на них.
Пояснение Канта несколько проливает свет на особый характер удовольствия от объекта, названного нами прекрасным, — оно должно быть полностью незаинтересованным (по Канту, «чистым»). Под «незаинтересованностью» философ подразумевает состояние, когда «удовольствие, определяющее суждение вкуса, свободно от всякого интереса»[34]. Это объект, который мы не можем или не хотим приобрести, завладеть им, использовать, употребить его или любым другим образом включить в свою жизнь. Нам может быть достаточно просто созерцать его или мечтать увидеть. Довольствуясь этим и ничем больше, мы получаем ту особую радость, которую приносят нам объекты, доставляющие удовольствие, когда мы их видим. Но если мы — хоть в малейшей степени сверх созерцания — заинтересованы в обладании предметом, мы не считаем его красивым лишь на основании этого.
Именно таким образом человеку нравится природный ландшафт или картина в галерее — без какого-либо практического интереса к приобретению недвижимости или произведения искусства, обладание которыми приносит радость. Инстинкт покупателя или коллекционера может появиться из желания обладать объектом, считающимся красивым, но это желание имеет и другую мотивацию.
Один и тот же человек может быть ценителем и коллекционером, но встречаются собиратели предметов искусства, которые, не являясь знатоками, полагаются на мнение специалистов, что тот или иной объект может доставлять радость. Ровно так же ценителю не обязательно быть коллекционером. А большинство нас нельзя назвать ни тем ни другим. Мы не объявляем себя экспертом и не претендуем на привилегированное положение при обсуждении того, что можно назвать красивым. И мы не стараемся обладать тем, что приносит «чистое» удовольствие.
