Константин Банников - Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии
С деньгами и посылками тут дохлый номер. Все равно узнают и отнимут. Письма и переводы тоже получают деды.
Мама, вышлите мне переводом, если сможете, 30 тысяч. Меня здесь подставили. Дембель дал постирать новую тельняшку, я ему постирал и повесил на вешалке сушить в сушилку, а когда потом кинулись, то в сушилке висела тельняшка какая-то старая, потрепанная. Теперь требуют новую тельняшку или 30 тысяч рублей [неденоминированных уже постсоветских рублей. — Прим. К. Б.]. <…> Мама, меня здесь не жалуют, не только дембеля, но и свои ребята. Недавно 8 человек били в туалете при всех дембелях. За то, что не умею воровать как они, («рожать» называется). За то, что у меня нет денег, и я не могу их достать, не покупаю дембелям сигареты. <…>
(«Армия рабов»)Коррумпированность в армии начинается с порога военкомата. Купить «белый билет» можно было всегда, поскольку с временами меняются не принципы, меняется валюта. Вот, к примеру, выдержка из письма Д. Кожедубова, писавшего мне в армию в 1988 г. В числе городских новостей сообщается, что работник одного из новосибирских военкоматов, некто прапорщик Балашков (фамилия изменена), арестован за взятки.
[Из солдатских писем]<…> И еще одно событие, которое, по-моему, заслуживает внимание. О нем нам поведал товарищ майор в связи с гласностью в нашей стране. Может быть, помнишь старшего прапорщика Балашкова? Так вот, недавно его арестовала военная комендатура за взятки. Ну, вот и все новости. <…>
(Архив автора // Из переписки с Д. Кожедубовым)Я же накануне призыва и сам слышал, что если договориться с данным прапорщиком, то стоимость «белого билета» тогда, в конце 1980-х годов, могла составить ящик армянского коньяка. Несметное по тем временам богатство. Впрочем, трудно поверить, что прапорщик, хотя бы и старший, мог самостоятельно решать вопросы отсрочек и «белых билетов». Он был лишь начальным звеном целой системы, которая в случае опасности смогла с ним легко расстаться.
Сегодня под воздействием все повышающегося спроса торговля «белыми билетами» и отсрочками развивается более динамично. В обществе существует объективная потребность в добровольном комплектовании армии, и если государство не желает решать эту проблему, то это не значит, что ее некому решить за него.
Коррупция, с точки зрения теории права, феномен виртуальный. Причина коррупции — в негибкости макроструктуры, неуспевающей подстраиваться под объективные потребности субъектов административно-правовых отношений. Коррупция исчезает вместе с легализацией сделки. Например, в Турции призывник может заплатить государству, и срок его службы будет официально значительно сокращен. В России можно и вовсе откупиться, только деньги идут не государству, а частным лицам. Если бы они шли государству, то по оценкам экспертов их бы хватило на создание профессиональной армии.{45}
«Работорговля»
Последнее время в прессе появилось множество материалов, «уличающих» армию в «не целевой» эксплуатации труда солдат. При этом самих солдат редко спрашивают, хорошо ли им от этого или плохо.
Надо сказать, что использование солдат в качестве «рабов» на армейских и околоармейских плантациях во всю осуществлялось и в Советской Армии. Как правило, солдату такая «левая» работа в радость. Не потому, что его эксплуатировали меньше, чем в части, а потому, что это вносило разнообразие в его монотонный быт. Вакансии рынка армейской «работорговли» разнообразны — от банального грузчика до «бэбиситтера», присматривающего за офицерскими детьми. Первый раз я столкнулся с этим еще в учебной воинской части, в 1987 г. Командир нашего взвода, когда ему нужно было отлучиться в город вместе с женой, приглашал к себе своего посыльного сидеть с ребенком. Жена солдатика кормила и, естественно, такая услуга могла восприниматься замордованными сослуживцами не иначе как большая удача и на этого посыльного смотрели как на богом избранного.
Все знакомые мне солдаты и я сам на протяжении всей службы постоянно привлекались на разные «левые» работы, которые нами воспринимались как нечто само собой разумеющееся. Приходилось делать разное: то перевозить мебель генерала из одной квартиры в другую, то красить веранды в детском саду, где работала жена комбата, то пилить доски на какой-то сомнительной пилораме, то разгружать уголь, цемент, сахар, муку и т. п. Это практиковалось и практикуется повсеместно, во всех частях и подразделениях. Даже заключенные гарнизонной гауптвахты продавались для работы на фермах и частных предприятиях.
На «левую» стройку можно попасть не только с гауптвахты, но и из госпиталя. В разных госпиталях с солдатами обращаются по-разному: где-то хуже, где-то лучше, есть госпиталя очень хорошие и даже элитные. Как правило, в госпитале солдату живется лучше, чем в части, и в хорошем госпитале больные стараются задержаться подольше, благо время болезни не увеличивает общий срок службы, как время, проведенное на гауптвахте. Однако просто так никого задерживать в госпитале не будут, тем более, когда вокруг столько финансовых проблем. Поэтому в конце 1980-х годов, как это было описано выше, стационарная медицина в отдельных гарнизонах предлагала своим подневольным пациентам такой договор: мы вас «лечим» максимально долго (месяц, два, три), а вы на нас работаете.
Впрочем, есть и другие сведения, согласно которым с больными солдатам в некоторых госпиталях обращаются хуже, чем со скотом:
[Из солдатских писем]<…> Я ваших писем жду как обеда. Я, наверное, вам писал, что лежал в госпитале. В КВО, кожно-венерическом отделении с чесоткой. Я ее просто сразу не увидел, а потом уже просто загнил. Теперь вот остались следы, синие пятна. Меня там сразу положили в изолятор с двумя больными сифилисом, еще пацаны лежали с экземой. Короче, полный атас. Лежал две недели, но до конца так и не вылечился. Нас, пока мы там лечились, направляли на работу к осетинам. Вкалывали, как на каторге, строили трехэтажные коттеджи. <…>
(«Армия рабов»)<…> Я когда в госпиталь попал, у меня чесотка в запущенной форме была, в паху воспалились лимфоузлы (меня в госпиталь дня 4 увозили, все завтра да завтра, вот и начал гнить). Но никакого лечения не было, да еще военный билет куда-то потеряли. В госпитале творится просто кошмар. Я там в первый раз увидел как гниют люди. А нас еще гоняли на работу. Завезут к какому-нибудь чурке и работаешь. Замес мешаешь или кирпичи таскаешь. Наступит время обеда, отвезут, поели, поехали опять. За день наработаешься так, что руки не поднимаются. Я один раз с пацаном поднял ванну с песком, у меня аж в спине хрустнуло. Я хочу служить, но не в такой армии. Вы не думайте, что я кошу или дуркую, но я больше не могу получать от этих дебилов. <…>
(«Армия рабов»)Ситуация, описанная в цитируемых выше письмах, показательна тем, что организаторы теневого труда больных не использовали ресурс позитивных стимулов и предпочли принуждение. Однако для госпиталей это, в общем, не характерно, поскольку если солдата будут эксплуатировать сверх всякой меры, он всегда может вернуться в часть, не долечившись.
«Левые» работы, на которые направляются солдаты, в большинстве случаев воспринимаются ими как облегчение. Все-таки это, хотя и бесплатное, но осмысленное и рациональное действие. Представьте: или вы «отрабатываете нормативы», «занимаетесь строевой (химической, инженерной — бог весть какой еще) подготовкой», красите траву, подметаете ломом плац, или вы тоже что-то красите, но уже не траву, а те же веранды на детской площадке, смотрите на девчонок не через забор и просто радуетесь перемене мест. Не сказать, что это неоплачиваемый труд. Он оплачивается бесценной валютой — глотком свободы и смысла жизни.
Начальник, который посылает вас на «левые» работы, рискует, и это еще один фактор деформализации отношений командного и рядового состава. Это переводит механические отношения формальной субординации в естественно патриархальные: младшие должны помогать старшим.
Офицерам бывает жизненно необходима помощь солдат, как тем от них необходимы человеческие отношения, которые устав исключает по определению. Но, как правило, механизация отношений не бывает абсолютной, потому что уставной порядок нежизнеспособен за отсутствием в его основе не только стимулов деятельности, но и стимулов межличностного общения. Единственный стимул — отступление от устава, которым командиры поощряют подчиненных и которым рассчитываются как твердой валютой за эксплуатацию их рабочей силы. А такие отступления — это всегда перевод статусных отношений в личностные; рядовому платят признанием его индивидуальности.
