Гарольд Гринвальд - Знаменитые случаи из практики психоанализа
Я не могу привести здесь примеры, чтобы показать, как взаимодействуют психоаналитические компоненты. Мне остается удовлетвориться иллюстрацией эффективности бессознательных факторов на единственном типичном примере. Уроки, которые можно извлечь, исследуя глубины сознания, могут оказаться неприятными для судей и присяжных, гордившихся своей проницательностью. Но будем надеяться, что они быстро оправятся после травмы, нанесенной их нарциссизму и осознают, что даже их интеллект может быть иногда затуманен внезапным вторжением бессознательных импульсов. Как глуп тот, кто всегда считает себя умным!
Роберт Линднер
Роберт Линднер — американский психоаналитик. Испытал сильное влияние со стороны Теодора Райка. Хотя Линднер не внес столь значительного вклада в развитие психоанализа, как Абрахам, Ференци или Райк, его книга «Час длиной в пятьдесят минут», благодаря драматической силе ее стиля; познакомила с психоанализом многие тысячи людей, которым более научный стиль других авторов-психоаналитиков показался бы слишком трудным или слишком не интересным. Кроме того, Линднер накопил ценный опыт, применяя психоанализ в лечении преступников.
В данном конкретном случае речь идет о проблеме, часто встречающейся в психоаналитической практике — проблеме навязчивого стремления к поглощению пищи. Та бессознательная причина, на которую указывает Линднер в описании этого случая, — не единственная возможная причина такого недуга. По мнению большинства аналитиков, переедание является продуктом множества факторов.
Более важным, чем теоретические рассуждения о данном случае[34] заболевания, представляется то, что отношение Линднера к пациенту отличается от привычной ранее установки аналитика. Линднер в значительной степени отказывается от роли отстраненного и анонимного аналитика в изголовье кушетки и подобно современным психоаналитикам гораздо более активно, по-человечески заинтересованно участвует в ситуации лечения. Эта личная эмоциональная вовлеченность в отношения с пациентом впоследствии нашла свое признание и выражение в произведениях аналитиков различных теоретических ориентации.
Девушка, которая не могла прекратить есть (1954)
Удави лучше дитя в колыбели, но не дави желаний своих.
Уильям Блейк «Бракосочетание Неба и Ада»[35].У Лоры было два лица. То, которое я увидел тогда утром, было отвратительно. Раздувшееся, как шар, который вот-вот лопнет, оно представляло собой карикатуру: глаза, утопающие в складках желтой кожи, блестели нездоровым, лихорадочным огнем, нос терялся между двумя покрытыми пятнами щеками, прячущийся в тени сальный подбородок выглядел как оскорбительная пародия на форму человеческого лица; и где-то в этой массе жирной плоти полоумно искривлялся карминный разрез рта.
Ее внешность поразила меня и пробудила во мне омерзение, которое трудно было скрыть. Увидев это, она закричала на меня, точно пытаясь избыть мучительное чувство отвращения к самой себе.
— Смотри, смотри на меня, ты, сукин сын! Смотри, пока тебя не стошнит! Да, это я — Лора. Не узнаешь меня? Теперь ты видишь, видишь, о чем я говорила тебе все эти недели, а ты сидел и ничего не делал, ничего не говорил. Даже слушать не хотел, когда я просила, просила тебя о помощи. Смотри же теперь на меня!
— Ляг, пожалуйста, — сказал я, — и расскажи мне об этом. — Из ее сжатого рта раздался отрывистый смех, короткий и режущий ухо. Подняв свои поросячьи глазки и как бы обращаясь к какому-то невидимому свидетелю, она в гневе воздела сжатые кулаки.
— Расскажи ему об этом! Расскажи ему об этом! А о чем же, черт возьми, ты думаешь, я рассказывала тебе все это время!
— Лора, — сказал я более твердо, — перестань кричать и ляг. — И, отвернувшись от нее, я хотел направиться к стулу в изголовье кушетки. Но прежде чем я сдвинулся с места, она схватила меня за руки и рывком повернула к себе так, чтобы я смотрел на ее лицо. Я почувствовал, как ее ногти сквозь пиджак вонзились в мою кожу. Ее хватка была подобна тискам.
Она придвинула ко мне свое лицо. Вблизи оно походило на огромный гнилой нарост. Из ее рта на меня пахнуло гнилью, она хрипло и возбужденно зашептала.
— Так нет же! Даже не подумаю ложиться. Я буду стоять здесь, перед тобой, и буду смотреть на тебя, а ты будешь смотреть на меня. Ты хочешь, чтобы я легла, потому что не хочешь смотреть на меня. Так вот я не лягу. Я буду стоять и стоять здесь, перед тобой! — Тут она принялась трясти меня. — Ну, скажи же что-нибудь! Давай, скажи мне, что ты думаешь. Я отвратительна, да? Омерзительна? Скажи, скажи это! — Внезапно ее хватка ослабела, и она бессильно упала на пол. — О Господи, пожалуйста, помоги мне, — простонала она, пожалуйста... пожалуйста...
До этого мне никогда не приходилось встречать кого-либо с подобными симптомами. В медицинской литературе время от времени упоминалось расстройство, называемое булимией или патологическим чувством голода; и мне, конечно, приходилось сталкиваться с такими оральными нарушениями, как извращенный аппетит или пристрастие к специфической пище. Более того, один из наиболее примечательных в моей карьере был случай именно такого рода.
Это произошло в федеральной тюрьме в Атланте, куда я был послан по специальному заданию в первые годы войны. Однажды я получил записку от одного заключенного, который просил ответить на странный вопрос: «Можно ли отравиться птомаином, если есть помидоры с кончика бритвенного лезвия?» Я показал это провоцирующего характера послание моим коллегам в клинике, и они так же, как и я, предположили, что кто-то меня дурачит. Поэтому я написал автору вопроса ответ, что результат такого способа принятия пищи зависит от того, использует ли он новые или бывшие в употреблении лезвия. К моей большой досаде, через несколько дней меня вызвал к себе рентгенолог и показал два снимка на стереоскопическом демонстраторе, приглашая взглянуть на «самую поразительную чертовщину, которую вы когда-либо видели». В области живота я увидел несколько отчетливо очерченных, продолговатой формы, теней. «Что это такое, черт возьми?» — сказал я. «Вам это что-нибудь напоминает?» — спросил он вместо ответа. Я снова взглянул на снимки. «Мне это напоминает... черт возьми, бритвенные лезвия!»
Мы вызвали заключенного, который, сгорбившись, сидел в холле на лавке и стонал от боли. Увидев меня, он пожаловался: «Я сделал то, что вы мне посоветовали, — ел только новые лезвия, как вы и сказали... И вот смотрите, что из этого вышло!»
«Должно быть, помидоры», — сухо прокомментировал рентгенолог.
Когда за дело принялись хирурги, они обнаружили, что этот человек был настоящей скобяной лавкой. Я присутствовал в операционной при его «вскрытии», и у меня просто глаза на лоб полезли от удивления, когда один за другим из него извлекали разнообразные металлические предметы, которые он (как он позднее рассказал нам) проглатывал на протяжении многих лет. Где-то в моей частной коллекции психологических курьезов хранится фотография того металлолома, который этот человек складировал в своих внутренностях. На ней были видны не только бритвенные лезвия, но также две ложки, моток проволоки, несколько бутылочных пробок, небольшая отвертка, несколько болтов, пять шурупов, несколько гвоздей, множество кусочков цветного стекла и пара искареженных металлических объектов, назначение которых трудно установить.
Однако, что касается Лоры, то ее проблема состояла не в извращенности аппетита и в психологическом плане была гораздо более мучительной. Лора была подвержена припадкам депрессии, во время которых ею овладевала неодолимая потребность набивать себе утробу, непрерывно поглощать какую-либо пищу. Она была жертвой сил, которые находились за пределами ее понимания, и когда на нее находил этот странный голод, она становилась просто ненасытной. И до тех пор, пока она не достигала состояния полного изнеможения, до тех пор пока ее мускулы не теряли чувствительности, пока ее раздутые внутренности не начинали протестовать от невыносимой боли, а ее чувства изнемогали от полной интоксикации, она готова была впихивать в себя любой кусок еды, который только оказывался в доме.
Ту пытку, которую приходилось терпеть Лоре до, во время и после этих (как она их называла) приступов, описать просто невозможно, как, впрочем, и невозможно в нее поверить. Своими рассказами она произвела на меня впечатление человека достаточно тонкого, и я не мог оценить всего ужаса, степени падения и неосмысленности страсти, которые были связаны с этими эпизодами, до тех пор, пока сам не стал свидетелем одного из них. Вот ее собственное описание начала и течения этих припадков, описание, которое я слышал множество раз:
