А. Чернявская - Психология господства и подчинения: Хрестоматия
В результате чтения Хьюстона Стьюарда Чемберлена, Ницше, Шпенглера и многих других автором перед его духовным взором возник фантастический образ Германии, призванной возродить Священную римскую империю германской нации… для расы господ, стоящей на здоровой крестьянской основе, ведомой партией, представляющей собой политическую элиту, своего рода рыцарство. После того, как эта раса господ навсегда освободит мир от еврейского яда, в котором, по мнению Гитлера, содержатся все прочие яды — яд демократии и парламентаризма, яд марксизма и коммунизма, яд капитализма и христианства, — она создаст новую положительную религию, по широте и глубине равную христианству. Вот каковы были те бредовые идеи, которым он предавался в ночных мечтаниях… Иногда этот бред облекался в форму вагнеровских гармоний. Он видел себя героем из мира Вагнера — Лоэнгрином, Зигфридом и, в первую очередь, Парсифалем, излечившим раны Амфортаса и вернувшим чудесную силу святому Граалю.
Ошибаются, однако те, кто полагают, что у этого человека, жившего в фантастическом мире, отсутствовало чувство реальности. Он был холодным реалистом и фундаментально расчетливым человеком. Будучи по природе инертным и не способным к регулярному труду, он, тем не менее, всегда был осведомлен обо всем, что происходит в рейхе… Таким образом, он не может быть освобожден от ответственности. Он знал о самых страшных преступлениях и эксцессах, они совершались с его ведома и по его желанию. Воля Гитлера к власти усиливалась опасными свойствами его характера: беспредельным упорством, безграничной отвагой, способностью принимать внезапные и бесповоротные решения, умением быстро схватывать суть проблемы, внутренней интуицией, не раз предупреждавшей его об опасности и спасшей его не от одного заговора… Грубости и жестокости Гитлера сопутствовали хитрость, лицемерие и лживость. Оглядываясь на пройденный путь, приведшей его к власти, не снившейся до него ни одному императору, он пришел к мысли, что провидение хранит его и делает непобедимым. Неверующий, враг христианства, он возомнил себя избранником Всевышнего и все чаще обращался к Нему в своих речах… Он переоценивал свою личность и свою страну и, совершенно не зная заграницы, недооценивал силы своих русских и англосаксонских противников. Он хотел достичь славы Фридриха II и превзойти славу Наполеона. Его абсолютизм и тирания становились все более жестокими. Его именем Гиммлер и гестапо установили в рейхе чудовищный террор… Непросто понять, почему немецкий народ столь долго и столь послушно следовал за этим бесноватым фюрером. Одним лишь страхом перед полицией и концлагерями это объяснить невозможно».
Если на основе приведенного выше блестящего анализа очевидца, а также на основе многочисленных работ психологов, психоаналитиков, специалистов в области глубинной психологии и исторической психиатрии, посвященных чертам характера Гитлера, мы попытаемся построить истинную картину личности Гитлера и его отношений с обществом, то перед нами в первую очередь встанет вопрос, который задает Иоахим К. Фест в начале написанной им биографии Гитлера: «Известная нам история не знает явления, подобного ему. Должны ли мы называть его „великим“?». Действительно, Джон Толанд в своей биографии Гитлера придерживается той позиции, что его значение как движителя истории выше, чем значение Александра Великого или Наполеона. Правда, Уве Банзен в своем предисловии к этой биографии пишет: «Действительно, ни один из правителей нашего времени не стал причиной гибели стольких людей. Тем не менее, для некоторых он продолжал оставаться предметом восхищения и почитания… Для тех немногих, кто до сих пор продолжает оставаться его сторонниками, он является героем, падшим мессией. Для всех остальных этот человек остается „безумным“, военным и политическим авантюристом, убийцей, безвозвратно погрязшим во зле, который достиг всех своих успехов преступными методами».
Доказать или опровергнуть последнее утверждение можно лишь, прибегнув к методам судебно-психиатрической экспертизы. За решение этой задачи взялся Вольфганг де Боор, признанный во всем мире ученыйкриминалист, автор книги «Гитлер: человек, сверхчеловек, недочеловек». В этом исследовании де Боору удалось получить весьма интересные результаты, которые мы в краткой форме изложим в следующей главе.
Гитлер — психопат и преступник?
В своем судебно-психиатрическом исследовании дела Гитлера де Боор пользовался в основном двумя научными методами, позволяющими путем анализа различных характерных признаков получить максимально объективную оценку личности с точки зрения преступных наклонностей и проявлений ее характера. Речь идет о теории «социального инфантилизма» и о «концепции моноперцептоза».
По де Боору, под социальным инфантилизмом, в отличие от соматического и психического инфантилизма, следует понимать аномальное поведение индивидуума в поле социальных напряжений, характеризующееся различными дефицитами социальной психики, то есть дефицитами механизмов контроля его социальной активности. Если следовать определению, данному Ф. Найдхардтом, то социализация индивидуума есть процесс, «посредством которого господствующие в обществе ценности, нормы и методы жизни индивидуума становятся известными индивидууму и обязательными для него», и мы не обнаружим каких-либо дефицитов, которые бы в детстве оказали непоправимое влияние на первичную социализацию Гитлера. При всех негативных и авторитарных чертах характера его отца, именно отец должен был особенно твердо внушить ему нормативные представления о законе и порядке. Есть полные основания считать, что и вторичная фаза социализации, в которой важнейшим является влияние школы, прошла у Гитлера без отклонений от нормы. Подтверждением тому служит для де Боора яростный спор между Гитлером и строительными рабочими, который произошел в начале венского периода его жизни. В этом споре Гитлер «страстно защищал практически весь набор буржуазных общественных норм». В то же время у Гитлера практически не могут быть обнаружены признаки третьей, заключительной фазы социализации, во время которой происходит окончательная персонализация индивидуума, «социально-психический мораторий», по выражению Эриксона. Этот социально-психический мораторий затянулся у Гитлера на целое десятилетие, и мы не располагаем фактами, которые позволяли бы утверждать, что его личность к концу этого десятилетия сформировалась окончательно. В этот период (1-905-1914 годы) произошел ряд событий, оказавших значительное влияние на последующее развитие личности Гитлера. На это время пришлась смерть его матери, на чем мы подробно останавливались выше. Это событие глубоко потрясло его и, по свидетельству врача-еврея доктора Блоха, сделанному им уже в Америке в 1943 году, явилось, наверное, самым сильным эмоциональным переживанием в жизни Гитлера. Другим переживанием, оставившим глубокие следы, стал провал при попытке поступления в венскую Академию изобразительного искусства в 1907 году, последствия которого вылились в явную неприязнь Гитлера к преуспевающим, социально интегрированным людям, ко всему, что связано с академиями и университетами. В крушении мечты своей жизни — стать художником или архитектором — он винил не себя, а чванство и некомпетентность академических профессоров. Гитлер почувствовал себя отвергнутым буржуазным обществом, что побудило его искать укрытия в анонимности — вначале в убежище для бездомных, позднее в мужском общежитии.
Итак, судебно-психологический анализ социальнопсихического моратория Гитлера не позволяет получить сколько-нибудь конкретных результатов. Ясным остается лишь то, что ряд кризисов идентификации не позволил ему успешно идентифицировать себя, и результатом венского периода становления явилась лишь выработка защитных механизмов, обусловленных страхом. С тем большей силой вторглась в психический вакуум Гитлера первая мировая война, ставшая господствующим фактором запечатления и «главным воспитательным переживанием» его жизни. Война сыграла роль пускового механизма для позднего процесса созревания, и из «аморфного» образа Гитлера начали проступать зримые контуры личности. При этом мы не располагаем какими-либо фактами, свидетельствующими о проявлениях склонности Гитлера к жестокости. В период, непосредственно следующий за окончанием войны, в жизни Гитлера не произошло события, которое можно было бы назвать явным «политически пробуждающим переживанием» и поэтому сложно указать точный момент начала его политической карьеры. Возможно, это произошло, когда он внезапно открыл в себе дар политического оратора: такое событие вывело его из длительного кризиса самооценки и послужило началом «прорыва к себе». Собственно момент завершения персонализации Гитлера приходится на период его заключения в ландсбергекой крепости, после которого он решительно и окончательно вступил на политическую сцену. Ганс-Юрген Айтнер считает, что в изменении политического сознания Гитлера тюремное заключение выполнило функцию пускового механизма — сыграло роль библейского «переживания Иордани».
