Роберт Джонсон - МЫ: Глубинные аспекты романтической любви
Если мы зададимся вопросом, что это за иной мир, с которым так созвучны любовники, то, чтобы получить ответ, нам потребуется лишь вернуться к высокой сосне и послушать Тристана:
«Это не тот чудесный сад. Но настанет день, моя дорогая, когда мы пойдем с тобой вместе в счастливую страну, откуда никто не возвращается. Там высится замок из белого мрамора, в каждом из тысячи его окон горит свеча, у каждого окна менестрель играет и поет бесконечную мелодию...»
«Чудесный сад» – это внутренний мир души, неисследованная часть человеческого бытия вне пространства и времени. Тристан ничего не знал об этом мире, пока не выпил любовного зелья, но, едва он его выпил, этот мир поглотил его. Он был ослеплен тем, чего никогда прежде не видел; его разум и тело и все его чувства с этого момента оказались настроены на один-единственный уровень бытия.
А что происходит с королем? Как обстоит дело в отношении обычной человеческой жизни Тристана и его долга? Что с браком Изольды? Ее клятвами? Ее супружеской жизнью? Здесь, под сосной, мы начинаем ощущать, что любовное зелье требует от нас слишком многого. Слишком многое придется оставить. Пока мы как следует не осознаем Эго, пока мы не поместим его на новый уровень понимания, оно будет полностью владеть нами и подавлять нас из глубины. Оно растворяет нашу обычную человеческую жизнь, отношения и условности, ничего не оставляя на прежнем месте. Нам открывается редкий и прекрасный мир, это часть нас самих, которую мы так страстно желали в себе распознать, к которой так хотели прикоснуться. Но всякий раз, едва бессознательное открывает нам новую неоспоримую истину, любовное зелье попадает в области, которые до сих пор были для него недоступны, разрушает то, что стоило сохранить, захватывает больше, чем следует.
Когда любовное зелье овладевает Тристаном и Изольдой, оно не только не спрашивает их о необходимости появления в их жизни нового измерения, но требует, чтобы они уничтожили свои представления о том, что такое хорошо и что такое плохо, всякие понятия о привязанностях, условностях и верности, в соответствии с которыми живут простые смертные, сохраняя свою жизнь и общаясь между собой на этой грешной земле.
Мы увидели, как глоток любовного зелья перевернул их жизнь. Сейчас мы видим, как он возвращает их к жизни, характерной для простых смертных: он переворачивает наши ценности, превращая истину в ложь, а ложь – в истину. Во власти романтической любви большинство жителей Запада разрывается между двумя противоположными идеалами. Один из них – романтический идеал, другой – этический, на основании которого строятся человеческие отношения. Обычно мы считаем, что это одно и то же, но они совершенно отличаются друг от друга.
Куртуазная любовь внесла в нашу культуру целую совокупность ценностей. Вне нашего сознания родилась новая мораль, которая стала формировать наши установки. Роман в своей самой чистой форме ищет лишь одного – страсти. Он готов пожертвовать всем остальным – долгом, обязательствами, отношениями, договоренностями – только во имя страсти. Возвышенная любовь способствует появлению нашей веры в то, что наиболее важным в жизни оказывается постижение загадок человеческой души через романтическую проекцию. Мы не знаем каких-либо иных возможностей войти в контакт с собственной душой. Наш романтический идеал говорит нам о том, что достичь абсолютного восторга и открыть «сад наслаждений» можно только одним способом – «влюбиться».
Культ романа предлагает новое определение «хорошего» и «плохого». Новая мораль говорит нам, что нет ничего более важного, чем «влюбиться», почувствовав всю силу страсти и полноту экстаза, и поверить в возрождение исчезнувшей души, открывшейся в возлюбленном. Только страсть является единственным путем, ведущим к целостности и совершенству. Только страсть ведет в потерянный ранее мир богов. Поверив в это, мы ничего не можем сделать, ограничив себя старыми категориями «истинного» и «ложного», поэтому переходим к новым стандартам. Все, что возникает в состоянии «влюбленности», – это «правильно»; все, что служит нашей страсти, – правильно; но все, что стоит на пути моей страсти, следует отбросить в сторону во имя высшего «добра». Все мы отвечаем вместе с Тристаном: «Ты, который сидишь здесь и судишь нас, знаешь ли ты, какое зелье мы выпили в море?» Мы верим в то, что имеем право следовать за своими проекциями, куда бы они нас ни привели, и следовать страсти только ради нее самой, не обращая внимания на разрыв отношений и на людей, которые испытывают боль. Страсть бессознательно считается вершиной благодати, главной целью нашей жизни, а все остальные ценности ради нее обычно приносятся в жертву.
Обычно современный мужчина вступает в брак, проецируя на жену образ своей души. Только в процессе исчезновения проекции он начинает узнавать в жене реальную женщину. Он признает, что любит ее как женщину, ценит и уважает ее, чувствует особую прелесть в том, чтобы ей довериться, и знает, что она доверилась ему. Но однажды он встречает женщину, на которую попадает проекция его анимы. Он ничего не знает об аниме и еще меньше – о проекции; он лишь знает, что эта «другая женщина» является для него воплощением совершенства. Она видится ему в золотой ауре, и его жизнь наполняется энергией и смыслом, если она находится рядом с ним.
Наступает день, когда две враждующие армии западного мышления берутся за мечи и отправляются на внутреннюю войну. Начинается поединок между двумя моралями. «Земная» мораль мужчины говорит ему, что плохо предавать свою жену и становиться на путь, ведущий к разрыву отношений. Его инстинкты предупреждают его о том, что необходимо хранить то, что он имеет, лелеять ту постоянную любовь, которая его питает, ту стабильность и взаимное доверие, которые уже установились между ним и женой.
Но из области его бессознательного слышится иной голос – голос романтической морали. Романтизм ему говорит, что жизнь будет иметь смысл лишь в том случае, если он последует за своей анимой; при этом его душа примет образ «другой женщины». С этим ничего нельзя поделать, ибо имя этому – страсть, а страсть – это все. Мораль любовного зелья говорит ему, что он должен искать страсти любой ценой. Он имеет право влюбиться случайно и вдруг: в этом и состоит жизнь! Он получает внутреннее одобрение на всевозможные поиски наслаждений и жизненной страсти. Голоса древних катаров, благородных рыцарей и прекрасных дам шепчут в унисон, что «истинную любовь» нельзя найти в браке и обычных земных отношениях, что ее можно испытывать к любой женщине, но только не к жене, – к женщине, в которой он видит не просто женщину, а богиню.
Вот мораль, которую исповедует Тристан. Таков закон, по которому он живет, встречаясь тайно с любимой под высокой сосной или блуждая с ней по диким лесным тропам. Мы слышим единственный голос, который ему возражает. Это резкий и сухой голос старца Огрина:
«Изменника своему господину следует разорвать на части двумя конями, сжечь на костре, и в том месте, куда упадет его пепел, не будет расти трава... Господин Тристан, отдай королеву тому, кто сочетался с ней браком по римскому праву. Покайся, Тристан».
Очаровательный, странный, но очень привлекательный старец, олицетворяющий голос, доносящийся до нас из древности. Упомянутые им древние заповеди кажутся странными. Мы пытаемся осмеять его и пропустить мимо ушей его проповедь как безнадежно наивную, старомодную мораль давно минувших дней.
Но за каждым моральным устоем существует нечто привлекающее к себе внимание. Эти ценности не возникли произвольно из ничего; они выработаны человечеством и проверены временем, они пришли откуда-то из глубины человеческой души и отвечают подлинным человеческим потребностям. Мораль слишком быстро становится поверхностной социальной нормой, окаменелостью, потерявшей контакт с насущными нуждами людей и представляющей лишь набор произвольных правил. Но мы можем взглянуть на то, что скрывается за этой искусственностью, и обнаружить реальные потребности, которые необходимо удовлетворить.
За этими странными словами старца скрыто отчаянное и страстное стремление к сохранению приверженности своей любви и преданности друг другу, особенно в брачных отношениях. Огрин восклицает, что человеческие создания должны уметь зависеть друг от друга. Он говорит о том, что жизнь на земле не будет продолжаться, люди не смогут оставаться вместе и жить в любви, сохраняя свою ценность и значимость друг для друга, до тех пор, пока они не станут соблюдать взаимные обязательства. Огрин знает, что Тристан и Изольда пренебрегли не только плотской верностью, но и всей преданностью, всеми своими обязательствами, всяким долгом лишь ради того, чтобы отдаться страсти.
Но проявление страсти не заменяет человеку стремления к обычному земному бытию. В нашей культуре совершенно смешаны эти два разных чувства. Мы все стремимся обрести страсть, мечтаем о том, чтобы навеки «влюбиться», и в нашем представлении это совпадает с соединением с определенным человеком. Но страсть блекнет, переходит на другого человека, к которому мы начинаем чувствовать влечение. Если мы стремимся лишь туда, куда нас ведет страсть, то не может быть и речи о настоящей преданности конкретному человеку.
