Джеймс Холлис - Обретение смысла во второй половине жизни. Как наконец стать по-настоящему взрослым
Говорить всегда легко. Редко когда бывает так, что мы знаем себя настолько хорошо, бываем в достаточной степени сильны или сознательны, чтобы постоянно работать над этой задачей. В психе каждого из нас достаточно таких областей, которые стремятся возвеличить, исцелить, усилить или даже удовлетворить то, что Фрейд называл «тяга к повторению». Старая психологическая травма оказывается притягательна, так как обладает немалой энергией, привычным сценарием и связана с предсказуемым итогом, и мы чувствуем, что просто обязаны возродить ее или передать детям. Поэтому-то мы ищем для себя такую работу, которая подтвердит нашу неуверенность в себе, или таких партнеров, которые охотно поддержат нашу заниженную самооценку, и т. д., невзирая на логику и здравый смысл – так велика сила этой обособившейся энергии. И все-таки каждая проекция представляет собой нечто важное, что-то такое очень мощное в нас самих, что вернулось обратно к нам. Так что же со всем этим делать? Да, поначалу прямое обращение к содержанию и проблематике, поднятым размытой проекцией, будет ощущаться как личное поражение. Тем не менее это прямой путь к принятию ответственности за свои проблемы и перспектива подлинной, а не мнимой перемены жизненного курса.
Не исключено, что самая большая услуга, которую мы можем оказать своим коллегам, своей семье и детям, – отвечать самим за содержание и проблемы, материализовавшиеся в размытых проекциях. Сняв с других бремя нашего бессознательного трафика, перестав вмешиваться в их жизнь, мы даем им свободу быть собой, следовать своему предназначению, а не нашим желаниям. Этот принцип очищения собственных задворков в той же степени применим к конфликтам между религиями, народами, между общественными системами, как и к отдельным людям. Но часто ли лидерам наций, этнических групп, религиозных учреждений достает мудрости и отваги, чтобы поднять вопрос проекции, призвать своих последователей отчитаться за прошлые дела, не впутывать неизвестного, но такого пугающего другого в свою бессознательную динамику и дать ему свободу жить своей жизнью? Сколько войн было развязано по причине того, чего мы не захотели увидеть в самих себе? И кому из нас хватит сил, или высокой нравственности, чтобы признать, что мы – это самая большая наша проблема?
Аннулированный контракт иова
Двадцать шесть столетий назад неизвестный еврейский поэт взял сюжет, в древности хорошо известный на Ближнем Востоке, и создал его новую версию, оспорив ортодоксальные взгляды своего народа. Плодом этих усилий стала архетипическая драма, известная теперь как история Иова – история праведника, никому не причинившего вреда, на долю которого выпали всевозможные несчастья. Естественно, Иов мучительно ищет ответ, за что ему эта кара и как восстановить справедливость, какой он понимает ее, и прежнюю спокойную и предсказуемую жизнь. Иова навещают так называемые утешители, представляющие ортодоксальную традицию, основанную на том, что род человеческий заключил контракт, или завет, с Богом. Если люди ведут себя надлежащим образом, утверждают ортодоксы, Бог благословит их. Поскольку же Иов подвергся таким лишениям, то, исходя из этого контракта, следует единственно возможный логический вывод: Иов где-то сбился с пути, в чем-то тяжко согрешил. Когда же Иов отвергает эти предположения, настаивая на своей невинности, утешители обвиняют его в том, что он просто не знает за собой этих грехов или же скрывает их. Иов даже призывает Бога в свои главные свидетели, что ни в чем не преступил закона и, следовательно, не заслужил такой кары. Наконец, Бог является ему в образе голоса из бури. Он говорит Иову, что его убежденность в существовании какого-то договора – домысел и не более. Скорей, все выглядит таким образом, что Творец Вселенной не связан никаким договором, по крайней мере тем, какого придерживаются люди. Для Иова это становится откровением, подлинным мировоззренческим переворотом. Он признает теперь, что в основе его пресловутого благочестия в действительности лежало самонадеянное предположение, что угодливое поведение вынуждает Бога быть ему в чем-то обязанным. Иов понимает, что никакой сделки не было, что мысль о возможности такой сделки – высокомерная выдумка Эго в угоду привычной своей программе, ставящей на первый план безопасность, насыщение и постоянство.
Теперь уже Иов – не прежний послушный мальчик перед лицом строгого, но предсказуемого божества, но взрослый человек, потрясенный до глубины души. Он коренным образом пересматривает прежние взгляды на мир и свое место в нем, иначе говоря, переживает то самое крушение устоев, что ожидает и всех нас в самых различных областях. С детских лет каждый, подобно Иову, отдает дань магическому мышлению, с полной уверенностью, что можно заключать сделки с миром и его божествами. Такие «сделки» отчасти представляют собой попытку защитить уязвимое Я перед лицом всемогущей и зачастую непостижимой вселенной. (В молодости и я верил, что правильное поведение, правильные устремления и прилежная учеба помогут выстроить жизнь в нужном направлении. Но у психе были свои планы. Смириться перед психе – первый шаг к тому, чтобы увидеть различие между знанием и мудростью.) Однако подобные сделки с вселенной – не более чем наши фантазии и едва ли имеют какое-то отношение к реальности. Подобно тому как мы изобретаем выдумки масштабом поменьше, чтобы чувствовать себя в безопасности, такие «сделки» с миром непроизвольно принижают и нас, и окружающих стремлением ограничить и контролировать их автономию.
Современных версий контракта, якобы заключенного со вселенной, существует немало. Для одних это предположение начинается с уступчивости в отношениях с родителями и далее с их суррогатами в виде общественных институтов, неприкрыто навязывающих кодекс поведения, обещающих награду послушному. (Вот откуда берется уверенность в том, что нас-то точно не выставят за ворота, когда начнутся сокращения в компании, которой отдано столько сил и трудов.) Другие же убеждены в том, что за добро всегда и везде воздастся только добром и никак иначе. Для кого-то еще предполагаемый контракт выливается в ожидание того, что здоровые привычки, здоровая духовность, здоровая диета плюс регулярный психоанализ помогут уберечься от рака. И все же рано или поздно жизнь поставит нас не просто перед разочарованием – это будет нечто худшее, полное крушение иллюзий в отношении того самого негласно подразумевавшегося «контракта», которому мы так старательно служили. Кто не чувствовал себя преданным самой Вселенной, особенно когда непосредственный источник «предательства» было не так просто определить? Кто не опускал руки в отчаянии, убедившись, что житейские ориентиры, надежная карта реальности, четкий план действий и ожидание закономерного результата – все в единый миг оказывалось перечеркнуто? И сколько бы ни было страданий во внешнем мире, это другое, духовное страдание, утрата азов понимания мира и того, на чем он зиждется, куда больше потрясает устои прежней веры.
Время от времени все мы теряем из виду эту перспективу, свой навык бороться с трудностями и выходить из борьбы победителем. Каждая из крупиц негативного опыта будет восприниматься как кризис; собственно, это и есть кризис мировоззренческой системы. Подобные потрясения оказываются не только экзистенциальной травмой, но и способны глубоко ранить духовно. Кризис выражается и во внешнем страдании – мы мучительно переживаем утрату непосредственного смысла жизни, и чувства взаимной связи с загадкой мироздания. Друзья, на которых мы рассчитывали, личная безопасность, которая продлится, как казалось, целую вечность, спокойная уверенность в том, что нам помогут стать на ноги, если мы упадем, – все эти предположения в сотнях и тысячах вариаций однажды развеются как дым. Этот возможный поворот событий и коллективное разочарование выразил Роберт Фрост в своем насмешливом двустишии:
Прости, Господи, мою маленькую шутку в твой адрес,
И я прощу твою большую – в мой.
Это предательство со стороны другого – Бога, любимого, друга, корпорации – по сути оказывается изменой упованию на предсказуемость мира и возможность управлять им. Становясь старше, мы становимся свидетелями того, как раз за разом оказывается посрамлено наше чувство Я, убежденность в собственном всесилии и способности контролировать исход событий. В свое время ребенку казалось, что его желания правят миром, а юноша полагал, что отвага города берет. Ну, а второй половине жизни поневоле приходится утешаться более трезвой мудростью, основанной на смиренном понимании собственной ограниченности и непостижимости мира. И не оттого ли так просто бывает опустить руки, отказаться от риска в серьезных делах или с легкостью опуститься до цинизма, язвительных насмешек над надеждой или оглушать себя алкоголем в страхе перед болезненной утратой еще одной иллюзии?
