Дэвид Шапиро - Невротические стили
Последний случай иллюстрирует еще один аспект сущности проективного содержания. Я имею в виду особенно очевидную в этом примере связь между природой защитной ориентации человека и содержанием его проективных идей.
Итак, пациентка была особенно чувствительна к любому посягательству на свободу физического передвижения. Важность этого аспекта автономии подтверждалась не только тем, что она говорила, но и тем, как она ценила свою машину, с каким удовлетворением она на ней ездила. Возможно, это подтверждало и ее атлетическое, юношеское телосложение. Когда пациентка в состоянии особого напряжения создает проективную внешнюю угрозу, то ею становится угроза "оказаться в плену".
Я попробую прояснить свою мысль. Если процесс проекции зависит от усиления защитного напряжения и активизации защитных психологических процессов, то из этого следует, что специфическое содержание проекции зависит от двух аспектов: во-первых, от специфики начального внутреннего напряжения, а во-вторых, от особенностей защитных тревог, склонностей и ориентации личности. Проекция замещает внутреннюю угрозу внешней, но разные параноики по-разному конструируют внешнюю угрозу. Субъективное определение внешней угрозы, ее составляющие и ее модель зависят от природы защитных отношений, которые человек поддерживает с внешним миром. Для любого внутреннего напряжения эта природа также определяет особый вид подозрительных ожиданий, а через него - и содержание проекции. Так, в присутствии внушительной авторитетной фигуры один человек с легкой формой паранойи (всегда озабоченный тем, как он выглядит в глазах авторитетных людей) ждал унизительных замечаний; другой, более скрытный и конфликтный, сосредоточивался на себе и ждал, что его в чем-нибудь уличат; еще один, с крайне ригидным защитным достоинством, амбициозный и высокомерный, становился еще более высокомерным и готовым к схватке, проективно увидев в глазах собеседника желание поставить его на место. Каждый из них испытывает усиление чувства уязвимости и защитного напряжения, защитно сжимается перед лицом внешнего авторитета и проективно идентифицирует конкретную внешнюю угрозу с объектом, перед которым он чувствует свою уязвимость и от которого (с точки зрения его защитной ориентации) могла бы исходить такая угроза.
Я хотел бы привести еще несколько примеров.
Один параноидный пациент, довольно хрупкий молодой человек, постоянно был чрезвычайно застенчив и многие годы страдал от крайне строгого чувства стыда и самоконтроля. Он считал всех лучше себя и смотрел на всех снизу вверх, ожидая критической оценки. Исходя из этой защитной точки зрения, он, находясь в состоянии декомпенсации, галлюцинировал, что другие пациенты в санатории относятся к нему с неприязнью, считают его гомосексуалистом, что от него плохо пахнет и из-за этого люди его "сторонятся".
Другой случай. Высокомерный и своевольный молодой человек в состоянии декомпенсации также был обеспокоен гомосексуальностью и пытался относиться к другим пациентам в санатории с пренебрежительным высокомерием. Он ощущал свою уязвимость, но, будучи высокомерным, чувствовал одновременно презрение и раздражение, как лев, которого беспокоят гиены. Он холодно заметил, что несколько этих "испорченных мальчишек" явно пытались его "спровоцировать" и "лучше бы им быть поосторожнее".
В рамках этой книги невозможно в полной мере показать бесчисленные варианты защитной ориентации параноиков. Они различаются и по уровню защитных тревог (от обеспокоенности внешней критикой до беспокойства по поводу внешней силы или принуждения), и по различным видам защитной ориентации (от скрытности до высокомерия). Несомненно, можно классифицировать и другие различия. Но моя задача состояла лишь в том, чтобы изложить общий принцип: варианты защитной ориентации отражаются в соответствующих вариантах содержания проекции.
До сих пор мы рассматривали проекцию как частый и нестабильный процесс, восстанавливающий относительную стабильность рпгидной защитной системы, когда она становится уязвимой и ей грозит опасность со стороны искушений, импульсов и самокритичных сомнений. Но мы с легкостью можем заключить, что специфические напряжения, выступающие в качестве источников конкретных проекций, постоянно усиливают угрозу внутреннего напряжения. Фактически у нас есть все причины полагать (например, исходя из общего содержания воображаемых производных), что ригидные, защищающиеся люди действуют под постоянным давлением немодулированных импульсов и аффектов. На фоне постоянной угрозы внутреннего напряжения чувства уязвимости и защитного напряжения усиливаются; легко понять, что более-менее постоянно возникают и проекции. Мы знаем, что на практике в параноидных состояниях, и особенно у так называемых параноидных характеров, проекция ни в коем случае не является случайным явлением, а представляет собой постоянный, продолжительный процесс.
Не подлежит сомнению, что в определенных аспектах процесс проекции кажется бессознательным. Защитное напряжение повышается, подозрительность растет, конструируется внешняя угроза, с которой легче справиться, и процесс подходит к своему естественному концу. Обычно мы
видим проекцию именно в такой форме. Мы замечаем, как специфические проективные идеи возникают из состояния напряжения, а затем, если состояние не ухудшается, часто наблюдаем, как они пропадают, например когда объект проекции исчезает из поля зрения человека.
Однако мы знаем, что, во-первых, часто бывает по-другому, а во-вторых, это вовсе не конец. Случается так, что иногда особые проективные идеи становятся более или менее постоянной частью психологии личности. Некоторые из так называемых "окукливающих" галлюцинаций могут послужить тому яркими примерами. Есть и другие, менее шокирующие способы, посредством которых проективные идеи и навязчивые мысли становятся более или менее постоянными. Например, они могут внедряться в социальное сознание, в образы целых групп, классов людей или их социальных организаций. Несомненно, множество параноидных характеров можно обнаружить среди приверженцев политических и квазиполитических движений, фанатичных охотников на ведьм, занятых защитой нашей страны от тех, кто "отравляет нашу воду", загрязняет расовую чистоту, подрывает "волю народа к сопротивлению" и т.д. Кроме того, мы знаем, что, если проекция исчезает, когда меняется сцена действия, то, скорее всего, это лишь временное исчезновение и вскоре на новой работе или в новом городе начнут развиваться весьма похожие идеи. Среди параноиков очень часто встречается преемственность проекций, которые исчезают и немедленно заменяются новыми, - так же, как личности с обсессивным характером отбрасывают одно беспокойство, чтобы тут же ухватиться за другое. Некоторые люди проводят жизнь в постоянных битвах с боссами и в мелочных, подозрительных спорах с соседями, с другими пациентами больницы или с больничными служащими.
Однако такие постоянные, всеохватывающие проективные отношения характерны вовсе не для всех параноидных характеров и даже не для большинства. У большинства параноиков лишь время от времени вспыхивают проективные идеи и усиливается защитная мобилизация; но в периоды между вспышками полной демобилизации не наступает, а лишь несколько снижается уровень защитного
напряжения и проекции. Как правило, такие люди характеризуются постоянной настороженностью и бдительностью. Другими словами, это состояние, скорее всего общее для всех параноидных характеров, действительно является состоянием постоянной проекции. Но у этого вида проекции есть свои специфические черты, о которых следует сказать еще несколько слов.
Когда мы говорим о том, что человек все время насторожен, то подразумеваем, что он предпринимает некие меры предосторожности, всегда готов встретиться с угрозой или постоянно осознает ее возможность. Таким образом, настороженный человек не обязательно считает, что угроза существует именно в данный момент, но он верит, что нужно всегда быть к ней готовым, даже если не видно никаких ее признаков. Это перестанет казаться странным, если мы примем в расчет предубеждение, вызванное субъективными восприятиями человека. С точки зрения человеческой уязвимости, возможность угрозы и возможность ее отсутствия не являются равными. Возможность опасности - это веская причина для тревоги, а возможность ее отсутствия - не причина для того, чтобы расслабляться. Такого человека не удовлетворяют двусмысленности и даже явная невиновность. Наоборот, приносит облегчение именно определенность угрозы, а явное ее отсутствие лишь требует постоянной к ней готовности.
Итак, настороженный человек живет в постоянном состоянии проективного осознания, но максимально интенсивная проекция при этом не обязательна. Цель настороженности не отличается (разве что по степени) от цели подозрительного или проективного внимания. Их цель - не в избегании угрозы, а в избегании уязвимости: нельзя быть пассивным перед лицом опасности, нельзя, чтобы она застала врасплох. Но если в регулярной проекции, где давление защитного напряжения более велико, этой цели неизбежно сопутствует позитивная определенность угрозы, то в настороженности ей сопутствует постоянное осознание возможности угрозы. Из этого следует, что для большинства параноидных характеров состояние настороженности представляет собой постоянную основу для защитного напряжения и проективного восприятия. На этой основе могут мгновенно подняться напряженность защитной мобилизации и явное проективное создание внешней угрозы, и как происходит при любом усилении внутреннего напряжения или при раздражающем внешнем событии, при любом намеке на реальную внешнюю угрозу. Но они не могут спуститься ниже этого основания, разве что на миг, причем немедленно появляется ощущение дискомфорта и уязвимости. Если случай не тяжелый, то возможность угрозы не обязательно находится в фокусе осознания постоянно. Но полностью эта возможность не исчезает из сознания никогда, никогда полностью не забывается, и настороженный человек никогда не может полностью расслабиться.
