Виктор Франкл - Психотерапия на практике
Бессрочность существования в концентрационном лагере ведет к возникновению чувства бесперспективности. Один из узников, который в составе длинной колонны брел к своему будущему лагерю, рассказал мне однажды, что у него тогда было чувство, словно он тащился за своим собственным трупом. Так остро осознавал он, что его жизнь не имеет никакого будущего, что она вся уже прошла. Жизнь таких "живых трупов" становится преимущественно ретроспективным существованием. Их мысли витают постоянно вокруг одних и тех же деталей прошлого; банальнейшие мелочи предстают тогда в сказочном свете.
Однако без какого-то фиксированного ориентира на будущее человек не может существовать. Исходя из него организуется обычно все его настоящее, устремляясь к нему, подобно тому, как железная стружка устремляется к. магниту. И наоборот - внутреннее время, время переживаний, теряет всю свою структуру, когда человек теряет свое будущее. Это приводит к презентативному прозябанию - подобно тому, как это изображено Томасом Манном в его "Волшебной горе", где речь идет о неизлечимом туберкулезе, при котором также не известен окончательный момент "конца". Или же это приводит к состоянию пустоты, бессодержательности и бессмысленности существования, которые мучают некоторых безработных; как показали психологические обследования безработных горняков, у них тоже возникает структурный распад переживания времени.
Латинское слово "finis" означает как "конец", так и цель". Когда человек перестает видеть конец какого-то временного отрезка своей жизни, он не может поставить себе никакой дальнейшей цели, никакой задачи; жизнь тогда теряет в его глазах всякое содержание и всякий смысл. И наоборот, стремление к какой-либо цели в будущем составляет ту духовную опору, которая так нужна узнику лагеря, так как только эта духовная опора в состоянии уберечь человека от падения под влиянием отрицательных сил социальной среды в том смысле, о котором шла речь выше, и, следовательно, уберечь его от полного отказа от самого себя.
Один узник, например, пытался пережить самые страшные ситуации лагерной жизни таким образом, что каждый раз представлял себе, что он стоит на кафедре и делает доклад перед многочисленной аудиторией, рассказывая именно о тех вещах, которые он переживает в данный момент. С помощью этого приема ему удавалось воспринимать вещи "quadam sub specie aeternitatis" (из перспективы вечного) и - выживать в этих условиях.
Душевный упадок из-за потери духовной опоры, полное погружение в тотальную апатию было среди лагерных узников столь же известным, сколь и внушающим страх явлением, которое развивалось зачастую так быстро, что уже в течение немногих дней вело к катастрофе. Такие узники просто оставались однажды лежать на нарах в бараке, отказывались идти на поверку и на распределение на работу, не заботились больше о добывании пищи, не ходили умываться - и никакие уговоры, никакие угрозы не в состоянии были вырвать их из апатии; ничто не пугало их больше, даже никакое наказание: они тупо и равнодушно позволяли делать с собой все что угодно - им было "все равно". Это безучастное лежание - часто в собственных экскрементах - означало угрозу жизни не только в дисциплинарном, но и в прямом смысле, что отчетливо видно на примере тех случаев, когда человека охватывало ощущение безысходности. Вот один такой пример: однажды один кто-то из узников рассказал своим товарищам, что он видел удивительный сон: он слышал голос, который разговаривал с ним и спросил его, нет ли чего-то, что он хотел бы знать о будущем, ибо он мог бы предсказать его. Узник ответил: "Я хотел бы знать, когда для меня кончится Вторая мировая война". Голос ответил: "30 марта 1945 года". Когда этот узник рассказывал о своем сне, было начало марта. Тогда он еще был полон надежд и стремлений. Но 30 марта все приближалось, и становилось все менее вероятным, что голос окажется прав. В последние дни перед предсказанным днем узник сильно нервничать, и 29 марта в лихорадочном состоянии он был доставлен в лагерный изолятор. В день, столь значимый для него, 30 марта - в день, когда страдания "для него" должны были бы закончиться, - он потерял сознание. На следующий день он умер.
Мы уже говорили, в каком широком плане иммунная система организма зависит от таких вещей, как жизненное мужество и жизненная усталость (например, по причине разочарования или обманутых надежд). Мы можем поэтому с полным правом предположить, что разочарование этого узника по поводу ложного предсказания голоса во сне привело к резкому снижению защитных сил организма.
В созвучии с нашим толкованием этого случая находится наблюдение, о котором рассказал однажды лагерный врач: узники лагеря, где он работал, загорелись надеждой, что Рождество 1944 года все они будут встречать дома. Рождество наступило, но сообщения газет были неутешительными. Что последовало за этим? В течении недели после Рождества в этом лагере произошли массовые случаи смертей, чего раньше никогда не бывало, - даже при таких обстоятельствах, как резкие изменения погоды, или ухудшение питания, или инфекционные заболевания, которые могли объяснить такой исход.
Ясно, что всякая попытка психотерапии в концентрационном лагере была возможна только тогда, когда она совпадала с решающим моментом духовной опоры, направленным на определенную цель в будущем. На практике было совсем нетрудно взбодрить того или иного узника тем, чтобы нацелить его на будущее. В беседе с двумя узниками лагеря, отчаяние которых дошло уже до решимости пойти на самоубийство, выяснилась следующая параллель: оба были охвачены чувством, что им "нечего было больше ожидать от жизни" (и здесь было бы уместно применить то коперниковское выражение, которое мы уже обсуждали: после завершения жизни нельзя спрашивать, какой она имела смысл). Из разговора с ними я знал, что их жизнь требовала от них выполнения совершенно конкретных задач. Выяснилось, что один из узников концлагеря опубликовал несколько книг по географии, но еще не довел серию до конца; а у другого была за границей дочь, которая боготворила его. Одного ожидал его труд, а другого - человек. Следовательно, оба были в равной степени подтверждены в своей единственности и незаменимости, которые были в состоянии придать их жизни обязательный смысл, несмотря на страдания. В своей научной работе один был столь же незаменим, как и другой в любви его дочери.
Но и освобожденный узник нуждается в душевной поддержке. Неожиданное освобождение от духовного гнета таит в себе - с психологической точки зрения - большую опасность. То, что является угрозой в характерологическом отношении, есть не что иное, как душевный аналог кессоновой болезни. И тут мы подходим к третьей фазе, которую хотим лишь в общих чертах обсудить в рамках проблемы психологии лагерного узника. Что касается его реакции на освобождение из лагеря, то коротко можно сказать следующее: вначале ему все представляется как в прекрасном сне, он не смеет даже верить, что все это реально: ведь его уже разочаровал не один сон. Не мечтал ли он так часто о своем освобождении о том, как он вернется домой, обнимет свою жену, позовет своих друзей, сядет за стол и начнет рассказывать, рассказывать... о своих переживаниях, о том, как он тосковал по этому мгновению свидания и как часто видел во сне это мгновение, пока оно наконец не стало действительностью. Но вот раздаются три резких гудка, которые рано утром означают побудку, назойливо и грубо проникают ему в уши и вырывают его из сна, который только подразнил и обманул свободой. Но однажды все это выстраданное и желанное станет действительностью. Однако освобожденный находится пока что в плену своего рода чувства деперсонализации. Он не может по-настоящему радоваться жизни - ему это только еще предстоит, он разучился это делать. Если в первый день свободы действительность показалась ему прекрасным сном, то однажды таким же сном, но только кошмарным, покажется ему его прошлое. И он сам не сможет понять, как ему удалось выдержать этот ужас. Его охватывает сладостное чувство, что после всего того, что он пережил, ему ничего на свете не надо больше бояться - кроме своего Бога.
В концентрационном лагере многие узники вновь обрели веру в Бога и выстояли благодаря Ему.
Часть II. Психотерапия на практике о смысле страдания
При обсуждении вопроса о смысле жизни мы самым общим образом разграничили три ценностные категории. Мы говорили о ценностях творчества, ценностях переживания и ценностях отношения. В то время как первая категория реализуется путем деятельности, ценности переживания реализуются путем пассивного восприятия мира (природы, искусства). Ценности отношения же реализуются там, где необходимо принять на себя что-то неотвратимое, посланное судьбой. Способ, которым человек берет на себя подобные тяготы, дает неограниченную полноту ценностных возможностей. Это означает, что не только в творчестве и в радости жизнь может быть осмысленной, но также и в страдании!
