Маргарет Мид - Одиночество, самостоятельность и взаимозависимость в контексте культуры
Младенчество и раннее детство: наедине с самим собой
Необходимо прежде всего изучить отношение американцев к уединению, тому состоянию, когда человек остается наедине с самим собой, потому что подобное состояние часто приравнивают к одиночеству. Мы действительно надолго оставляем младенцев одних: в детской колыбели, в комнате без ночника, за закрытой дверью. С того самого момента, когда ребенка привозят домой из роддома, он должен привыкать спать всю ночь и не просыпаться, не ощущая рядом ласковой руки, не слыша родного голоса. В идеальном случае хороший младенец - тот, кто засыпает сразу, поняв, что плакать бесполезно: все равно никто не придет на его плач.
Несколько лет назад я принимала участие в создании фильма, поставленного Канадским отделом кинематографии, в котором сравнивался один день из жизни японской, индийской, французской и североамериканской семей. Троих детей укладывали спать матери: они стояли у колыбели и напевали им песенку, пока малыши не заснули; североамериканского малыша родители бесцеремонно оставили одного в его комнате, без колыбельной песенки, с выключенными светом и за закрытой дверью. Американцы вздыхают, завидуя красоте обряда колыбельных у иностранцев, но это не значит, что, будучи родителями, они бы пошли на то, что укладывать дутей спать так, так это делается в других странах. В конце концов, ребенок должен научиться независимости и самостоятельности; самому засыпать - первый урок на пути к этому. (Между прочим, зарубежные обозреватели часто путают вздохи американцев, выражающие зависть, с их острой ностальгией по какому-то другому состоянию, положению дел, с искренним желанием изменить настоящее. Так, высказанное американцами пожелание иметь рядом с собой сильного, грубого, "мужественного" партнера-супруга иногда расценивается даже в некоторых исследованиях так, будто американские женщины недовольны своими партнерами-соотечественниками, тогда как в действительности они бы ни за что не пожелали обменять своих общительных, жизнерадостных, помогающих им мужей на экранных героев-любовников, которые фактически должны оставаться в этом амплуа как, к счастью, неосуществимая мечта наяву.)
У американцев считается само собой разумеющимся, что младенцы должны долгое время находиться одни, лежа на спине и разглядывая потолок или полог коляски - больше им не на что смотреть. Сегодня иногда им дают игрушки, натянув яркие погремушки на веревку поперек кроватки или коляски на таком расстоянии, чтобы малыши не могли до них дотянуться своими ручонками. "Хороший ребенок" охотно остается один, лежит, что-то лепеча сам себе, в худшем случае он грохочет погремушками, позднее спокойно сидит в автомобиле в ожидании родителей. "Хороший ребенок" не требует, чтобы родители вставали ночью и смотрели, что с ним происходит; "хороший малыш" не просится все время на руки, капризничая, чтобы его развлекали. Эти требования, в отличие от тех, которые предъявляются детям в обществах других типов культур, представляются очень жесткими, особенно для младенца, недавно лишившегося утешительного покоя материнского чрева. Одев и ребенка и мать в текстиль, мы лишаем малыша, даже грудного, соприкосновения с кожей матери, и мы предпочитаем найти ему любое место подальше от ее груди и рук.
Хотя невозможно утверждать, что какой-то способ ухода за ребенком позднее приведет к формированию особого и неизменного типа характера, когда он станет взрослым, можно сказать, что вся совокупность отношений взрослых к ребенку и память о детстве определенно связаны с тем, что ребенок ждет от жизни в будущем. Чему учится младенец-американец, не менее любимый, чем его сверстники в других странах, хотя его меньше ласкают родители и не часто поют ему колыбельные, - так это, по-видимому, тому, что с пребыванием в одиночестве нужно смириться, чтобы в награду получить человеческое общение в будущем. Хныкающий, плачущий малыш, ребенок, зовущий мать ради пяти глотков воды и трех походов в туалет, не считается "хорошим". На лицах взрослых он не увидит приветливых и одобрительных улыбок, когда в час ночи выберется из своей кроватки и появится в гостиной. Так он учится переносить одиночество, чтобы заручиться одобрением взрослых на остальное время. И для него поиски уединения подальше от назойливого постоянного присутствия других, а также чувство облегчения, наступающее, когда закрывается дверь кабинета, неприкосновенность его собственной комнаты образуют единый отрицательный комплекс. Отослать ребенка в свою комнату - типичное наказание у американцев, и во многих современных американских домах нет замков на дверях ванной. Позднее он узнает, что его возьмут с собой, если он не будет действовать на нервы родителям или своим старшим братьям и сестрам слишком бурным и шумным поведением. Вести себя так, чтобы пойти вместе с родными, то есть тоже пойти, не остаться одному, когда уйдут другие, чтобы тебя не отослали рано спать, - эти цели должен ставить перед собой американский ребенок, и его учат их ставить. Они накладываются на настойчивые требования, чтобы дети действительно шли спать и спали, чтобы они оставались дома с милой приходящей няней, то есть их учат мириться с тем, что их не берут с собой ради того, чтобы потом взять.
Сначала взрослые настаивают на том, что, вполне возможно, предстает как преждевременное смирение с одиночеством. А затем, когда дети подрастают, это требование сменяется недоверием к ребенку, если он стремится остаться один, когда не спит. Сон, по существу, дает гарантию, что ребенок не занимается чем-то недозволенным. Но если оставить бодрствующего малыша одного в кроватке, то воображение матери рисует картин запретных детский оргий, разрушения и нежелательных игр. Предоставленный самому себе ребенок снимает с себя носки, рвет постельное белье, раздевается - а то и хуже. Хорошая мать настаивает, чтобы малыш спал один, радует его своим вниманием, когда он просыпается, и присматривает за ним, когда он бодрствует. Хорошую мать всегда настораживает, если ребенок исчез из поля зрения и притих. Фраза, обращенная к мужу: "Выясни, что там делает Джонни, и скажи, чтобы он прекратил этим заниматься", выражает общее мнение, что дети, избегающие внимания взрослых, что-то замышляют. По мере того как дети растут, стремление держаться подальше от взрослых ассоциируется с тем, что они "слишком много читают", - с неопределенным состоянием, которому противостоит аналогичное опасение - с точки зрения образованных родителей, - что они "не любят читать". Но в данной ситуации характерно следующее: родители, беспокоясь за ребенка, которого не оттащишь от книги, выдают свои действительные опасения, вызванные его длительной необщительностью, за опасения, что он испортит зрение, не научится ладить с другими детьми, будет мало находиться на свежем воздухе.
Еще в большей степени не одобряется американцами мечтательность в детях. Карпентера, одного из первых американских астронавтов, вызвавшего у своих соотечественников придирчивое отношение и неприязненную реакцию, изображали как "одиночку", ребенка, одиноко восседающего в огромной расселине скалы. Мораль подобного отношения: ничего удивительного, что он поскользнулся, упал и умер. Среди картинок, используемых в тесте на тематическое восприятие с целью вызвать у детей ассоциации, есть и картинка с изображением одинокого ребенка, который смотрит на свою скрипку.
Манус из Новой Гвинеи разглядел в данном образе счастливую целеустремленность: "Он думает, кем он станет". Но в восприятии жителей Соединенных Штатов Америки это разочарованный, грустный ребенок, удрученный неудачей и тоской. Он не мечтает о том, кем станет в будущем, он предается фантазиям о том, кем никогда не станет, и занятие его - в лучшем случае пустая трата времени. Эти американские табу, налагаемые на пребывание в одиночестве и мечтательность, исторически объяснимы. Суровые табу на слишком близкий контакт с собственным телом требуют "поместить" ширму между телом и самим собой наподобие одеяния, в котором когда-то принимали ванны послушники монастырей. Если ты совершенно один, окружающие могут расценить твое положение как состояние, когда тянет на неприличные поступки; такое точное представление о состоянии искушения автоматически способствует привлекательности соблазна, и приведенная выше фраза матери-американки "Выясни, что там делает Джонни, и скажи, чтобы он прекратил этим заниматься" отдается эхом во взрослой жизни. Табу на мечтательность было полезным во время тяжелых испытаний, выпавших на долю первых переселенцев; слишком долгий взгляд, устремленный в прошлое, лишал их способности мужественно переносить грубую пищу, плохо приспособленное для житья жилище и мириться с неукрощенной или суровой и непривычной природой. Американский ребенок, родившийся в семье первых иммигрантов или родившийся в семье, променявшей однажды сирень и магнолии садов восточного побережья на голые, обдуваемые ветрами равнины Канзаса и Небраска, учился у своих решительных родителей трезво смотреть на будущее, а не мечтать о недостижимых удовольствиях. Показательна в этом смысле европейская сказка о Джеке и бобовом зернышке, которая у самих европейцев заканчивается так: после смерти великана Джек с матерью, довольные друг другом, сидят рядом в сгущающихся сумерках; в то время как в американском ее варианте совсем взрослого мальчика, который дома всем только мешал, отпускают узнать, "почем фунт лиха", и он растет, как бобовое зернышко.
