Лори Шапира - Комплекс Кассандры. Современный взгляд на истерию
Когда Кассандра отказалась разделить ложе с Аполлоном, тот наложил на нее заклятье, состоявшее в том, что никто не поверит в ее пророчества. Но почему же она ему отказала? Неужели он просто ее не интересовал? История говорит совершенно иное. В «Агамемноне» Кассандра рассказывает об игривых отношениях с Аполлоном, которые предшествовали отказу: «Меня он домогался, он любви хотел. Пообещав, я обманула Локсия (Аполлона)»[5].
Хотела ли она получить что-то просто так? Была ли она сексуальной соблазнительницей, которая лишь дразнит, как большинство истеричек? Хотя, судя по манере поведения, Кассандра явно была истеричкой, все же она являлась амбивалентной личностью. Сначала она жаловалась, потом изменяла. Возможно, в ее амбивалентности содержалась и пассивная агрессия — гнев на Аполлона за его прошлые яростные выпады против женственности и одновременно страх, что ее изнасилуют и бросят, как это уже не раз бывало со многими другими объектами его вожделений.
Фактически Аполлон понуждал Кассандру стать его пифией, «женой бога», чтобы наполнить ее своей божественной одухотворенностью[6]. В процессе обожествления пифии было известно, что она стала «entheos, plena deo: богом, который в нее вселялся и использовал ее голос, как свой собственный»[7]
Исторически в Дельфах избранные женщины служили воплощением этого священного сосуда, ибо бог должен был обладать высокой нравственностью, абсолютной целостностью и твердостью земли. Такая женщина должна была происходить из известной, уважаемой, но простой семьи и вести столь непорочную и праведную жизнь, что, приближаясь к богу, она должна это сделать с поистине девственным сердцем. Диодор Цикул утверждал, что «в древние времена оракулы вещали через девственниц, поскольку их добродетель была обусловлена их физической чистотой и связью с Артемидой. Ей они готовы были доверить свои секреты, которые могли раскрыть оракулы»[8]
Даже если это действительно так, многие пифии не выдержали напряжения. На каком-то уровне Кассандра уже могла знать, что не имеет всех необходимых качеств, которые древние, обладая интуитивной мудростью, считали необходимыми для женщины, воплощающей священный божественный сосуд.
С архетипической точки зрения, «сосуд» ассоциируется с женственностью, со способностью женского чрева принимать. На личностном уровне женским психологическим сосудом является ее Эго. Кассандра имела слабый сосуд. Это оказалось ее трагической неполноценностью. В психологическом смысле она не являлась девственницей:
«Женщина-девственница сама по себе делает то, что она делает, — не потому, что хочет получить удовольствие, не для того, чтобы ее любили или одобряли, и даже не по собственной воле, и не затем, чтобы обрести власть на другими… а делает это потому, что это истинно»[9].
Кассандра же, наоборот, как всякая истеричка, не делает ничего, чтобы стать любимой. В конечном счете она сказала Аполлону «нет», поскольку это был единственный способ выжить при столкновении с властью маскулинности, выходящей за любые ограничения. Кассандра не смогла отказать богу прямо и откровенно, непосредственно конфронтировав Аполлона с его Тенью насильника и женоненавистника. Поступив таким образом, она утвердила бы свою женскую сущность, сохранив свою девственность, которая в конечном счете позволила бы ей исполнить свое предназначение как святого божественного сосуда.
Но Кассандра не обладала достаточной силой Эго. У нее было несколько болезненное отношение к женственности, поэтому ее Эго не имело прочной женственной основы. Как мы увидим в следующей главе, этому было много причин — и личных, и обезличенных.
Рис. 3. Две ипостаси Аполлона
Слева: Статуя Аполлона из Вей. Около 500 до н. э. Музей виллы Джулия, Рим
Справа: Аполлон Бельведерский, ок. 330–320 до н. э. Музей Пия-Климента, Ватикан
Глава 2. Раны Кассандры
Коллективная динамика
Коллективные факторы, вызывавшие аффект у Кассандры, — это прекращение поклоняться богине как верховному божеству и усиление мести Аполлону. Эти темы постоянно фигурируют в историческом развитии конкретного фактора, который мы теперь называем материнским комплексом и который рассмотрим впоследствии.
А в этой главе мы сосредоточим внимание на эволюции Аполлона — от примитивной до классической формы. Эта эволюция послужит парадигмой развития Анимуса Кассандры, ее внутреннего образа маскулинности.
История Кассандры разворачивалась в бронзовый век, во втором тысячелетии до Рождества Христова. В это время греческая цивилизация переживала кардинальный переворот от матриархальной к патриархальной культуре, сопровождавшийся отходом от ценностей, присущих женственности. Это изменение стало особенно травматичным для троянцев, культура которых была ближе к матриархальной Крито-Миносской, чем к более патриархальной Ахейской. Когда греки взяли Трою, ее культура и религия также претерпели распад.
В своей книге «Кассандра» писательница из Восточной Германии Криста Вольф отмечала, что в Трое поклонение новым богам входило в практику отправления древних религиозных культов. «Кассандре с избытком хватало эпизодов, связанных с избеганием конфликта»[10]. Она была глубоко поражена переходом к патриархальному культу, возможно, даже больше, чем любая другая ее современница, поскольку этот переворот мог подорвать развитие женской идентичности из-за мести богини как архетипической ролевой модели.
Аполлон был одним из таких новых богов, хотя не столь новым, чтобы изменить свой характер. В своем изначальном виде в период матриархата Аполлон был сыном-любовником Великой Матери. Одно из самых первых его имен — Сминтий. Аполлон-Смин-тий по своей природе был оракулом, богом-мышью, а по происхождению — критянином. Ему поклонялись в храме богини[11]. Кроме того, Аполлона идентифицировали с Кару, сыном критской богини-пчелы Кар (Церес). Кару был Мегиштос Корос — царем года. Каждый год перед ритуальной смертью ему обрезали волосы[12].
Обычно мы считаем Аполлона сыном Лето. Не так хорошо известно, что имя Лето — более поздняя форма имени Лат, палестинской триединой богини Луны, которую также называли Изидой. Таким образом, Аполлона отождествляли с мальчиком Гором, ее сыном[13]. Ученый Льюис Фарнел описывал Лето в образе волчицы, родившей местного Аполлона ликейского. Ликейский означает «свет воющего волка», то есть Луны.
В доисторической Греции Солнце подчинялось Луне; при этом и Солнце и Луна ассоциировались с богиней. Этого не было до Микенских дней, когда Аполлон приобрел солярный характер. Аполлон Ликейский по своей природе был больше земным даймоном. Он был свирепым и диким богом травли и выслеживания, носил с собой лук и стрелы и охотился в пещерах, гротах и диких лесных чащах. Он выходил на промысел вместе с волком, вороном и вороной, которые были его священными животными. К тому же он был богом пастухов и растительности, как Пан или Дионис, о ритуалах которых говорилось как «о бешеном овладении и экстазе лесной магии»[14].
Мы можем видеть лицо этого архаичного Аполлона на этрусской скульптуре (см. рис. на стр. 16). По мнению Карло Кереньи, Италия сначала воспринимала Аполлона таким, каким он был до Гомера, ибо Гомер, который описывал греческих богов в их классической форме, не оказал влияния на Италию. Поэтому Аполлон слишком долго оставался примитивным, темным и фатальным богом. Ему поклонялись как Соранскому патеру (Pater Soranus[15]), владыке подземного царства. «Даже улыбка Аполлона из Вейи — знаменитая „этрусская улыбка“, которой любовались веками, — была улыбкой волка»[16].
Вместе с Гомером мы видим темный лик Аполлона, лик ужасного бога, творящего смерть. В начале «Илиады» появляется следующее описание Аполлона. Фактически это первое появление бога Аполлона в греческой литературе:
Быстро с Олимпа вершин устремился, пышущий гневом, Лук за плечами неся и колчан, отовсюду закрытый; Громко крылатые стрелы, биясь за плечами, звучали В шествии гневного бога: он шествовал, ночи подобный. Сев наконец пред судами, пернатую быструю мечет; Звон поразительный издал серебряный лук стреловержца. После постиг и народ, смертоносными прыща стрелами; Частые трупов костры непрестанно пылали по стану[17].
Согласно Вальтеру Отто, Аполлон стал «богом чистоты лишь в более поздний период, а его исключительная ясность, высочайший дух, воля, которая соединяла в себе осмысленность, умеренность и порядок, — в общем, все, что мы до последнего времени называем „аполлоническим“, — было неизвестно Гомеру»[18]..
