Алексей Андреев - Магия предпринимательства. Русские традиции делоуправления
Конечно, это всего лишь эксперимент, но, судя по всему, очень скоро он позволит нам перейти к созданию современных хорошо оборудованных лабораторий по исследованию и раскрытию способностей. Это откроет серию новых культурно-исторических психологических экспериментов.
Эта книга вначале писалась как методическое пособие в рамках нашего Училища народной культуры. Однако впоследствии начальные главы, излагающие методику эксперимента и разворачивание логики рассуждений, исходя из предшествующей психологической подготовки, были отделены и теперь доступны лишь в виде методических материалов.
Книга же рассказывает лишь о том, что удалось рассмотреть сквозь пленку бытового мышления, сквозь пленку привычной культуры. Эта книга — о дороге домой через страны Востока и Запада, из образов которых и состоит наша евразийская культура.
Раздел 1
Магия в жизни
Глава 1
Народная магия
Как уже говорилось выше, в своих этнографических поисках я налетел на русских деревенских колдунов в Савинском районе Ивановской области. Это бывшая Владимирская губерния, места расселения людей, именовавших себя офенями. Вообще-то офени, как считает наука, — это просто торговцы вразнос, коробейники. Однако мои многолетние исследования, да и просто то, что я сам родился в офенском роду и с детства воспитывался еще в той культуре, позволяет мне утверждать, что это было гораздо более сложное и глубокое явление. Офени, безусловно, создали свою собственную культуру, которая исчезает в этом веке, но у которой были, на мой взгляд, глубочайшие корни, уходящие через скоморохов в первобытную древность Руси.
Поэтому среди них, по крайней мере, среди той части их большого сообщества, которая именовала себя «мазыками», долго жили те знания, которые обычно именуют мистическими и магическими. Впрочем, вся народная жизнь насквозь магична. Без магии, приговора, приметы или заклинания не начинается настоящим крестьянином ни одно дело.
Но тут вопрос уже упирается в действенность той магии, которая используется. Кто-то только «знает», а кто-то и «могет». Вот на этом водоразделе застревает вся наука. Она предпочитает считать, что народная магия — не более чем набор формул и внушение. Могу заверить: многое из того, что знали деревенские колдуны, было вполне действенным. Впрочем, много было и такого, что мы вполне оправданно назвали бы сегодня психотерапией.
*****************************
Магия очищения
К психотерапевтическим приемам можно отнести и способ очищения, показанный мне в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году деревенским колдуном, докой, как его называли, по прозвищу Степаныч. Как я понимаю, он применялся при обучении молодых. Степаныч же называл «мозохой». Офенские словари переводят это слово как «солома». Но когда я спросил его, что такое «мозоха», он ответил: мусор. Поэтому я условно называю эту работу «мусор», хотя можно было бы назвать и «культурой».
В один из моих самых первых приездов к нему Степаныч однажды вечером вдруг помрачнел, подошел ко мне и сказал:
— Ну, давай, умник, ответь деревенскому дедушке на несколько вопросов, — тут он болезненно ткнул пальцем мне в солнечное сплетение и спросил: — Это ты?
— Ну, я, — ответил я и, очень остроумно взяв себя за рубашку в том месте, куда он тыкал, принялся ее рассматривать. Насколько я понимаю, я так показывал, что я умный человек и всегда готов пошутить. К сожалению, Степаныч шутить не умел.
— Одежда — это ты или это твоя одежда? — мрачно переспросил он.
— Моя.
— Мозоха! В огонь!
И для того, чтобы я смог осознать в этот миг, что если я смог сказать про одежду, что она моя, значит, она не есть мое действительное «Я», он принялся с меня эту рубашку срывать. Причем так решительно, что я вынужден был отпихнуть его и сам снять рубашку.
— Так, — продолжил он и еще раз попытался ткнуть мне в солнечное сплетение. Правда, тут уж я был настороже и отодвинулся. Но он все равно достал меня и ткнул очень больно. Так, что я зашипел и начал растирать место удара. — Болит? — тут же спросил он.
— Болит, — подтвердил я.
— Что болит?
— Живот!
— Тело болит? — уточнил он.
— Тело, тело.
— Какое тело? — дурацки вскидывая брови, спросил он.
— Мое тело! — ответил я, отодвигаясь от него.
— Так значит, это тоже не ты? Мозоха!
Я, конечно, не предполагал, что он начнет вытряхивать меня и из тела, но в серьезности его намерений нисколько не сомневался. Этот дед с первых дней показал мне, что он шутить не любит, просто потому, что у него на это времени уже не оставалось. Это был последний год его жизни. А поскольку я пришел к нему не как ученый, а под видом ученика, то он соответственно и требовал от меня учебы на пределе. Поэтому, допустив до своего осознавания мысль о теле, я задумался всерьез. Но моя мысль вдруг сделала еще один замысловатый скачок из тех, которыми мы показываем окружающим свою умность:
— Я мыслю, значит, я существую! — вдруг выпалил я. В общем-то, это было все, что я тогда помнил из Декарта. Но обычно в тех обществах, где я вращался, этого бывало достаточно, чтобы показать свою «эрудированность», или умность, по-русски. Но Степаныч шуток не понимал... Он все принимал всерьез, потому что то, что он делал, было магией. Он был обычным деревенским колдуном, а не начитанным знатоком магии:
— А мысли твои?
И это только в первый миг после вопроса я посчитал, что вопрос в точности такой же, как предыдущие, и от него можно отшутиться. Затем я вспомнил эту Декартовскую мысль, от нее потянулась цепочка к множеству других подобных «умностей»: Я знаю, что я ничего не знаю. Ничто человеческое мне не чуждо. Познай себя... Баранкин, будь человеком! Умница. Хороший мальчик... Ненавижу! Надо вести себя правильно... Горюшко ты мое луковое!.. Ай-яй-яй!.. Баю баюшки баю, не ложися на краю!.. — и все они были в прямом смысле чужими во мне, но именно они-то и были мной! И их было много, много, словно туча вокруг. А где же Я?!.
Я вдруг как-то сразу ослаб и начал лихорадочно перебирать мысль за мыслью, а Степаныч яростно кричал всякий раз: «Мозоха! Жечь! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Мозоха! Жечь! В огонь!..» И так всю ночь напролет.
Потом меня охватило какое-то озарение, я начал что-то прозревать в окружающем меня мире и падать. Просто не держало тело.
Тогда он позволил мне поспать, а потом разбудил и пытал еще сутки. И у меня было озарений — одно за другим. Одно из них буквально вывернуло меня всего наизнанку, и меня долго рвало, но я словно не замечал этой помехи и все выкидывал и выкидывал из себя собственные куски. Когда в рвоте появилась кровь, он заставил меня поспать еще и отправил на поезд.
Я ехал и сквозь окружающие вещи и людей прозревал то, что нами правит. Культуру, если хотите. Вот так я впервые встретился с этой госпожой лицом к лицу...
*****************************
Можем ли мы говорить, что магия — это всего лишь часть культуры? Или же есть за магией нечто, что уходит в эту дикую, природную среду, из которой все берется?
Обычно этнографы и антропологи описывают первобытную магию как набор обрядов и ритуалов. Бытовое же представление о магии связывается с мистикой «белых и черных магий», что является наследием довольно поздней и весьма надуманной европейской мистической традиции, но при этом тоже опирается на разнообразные ритуалы. Есть ли в магии нечто помимо этого?
Есть. Согласно воззрениям современных этнологов, например Б. Малиновского, «магия зарождается из идеи некой мистической безличной силы... Представление об этой силе, называемой у меланезийцев мана... является почти универсальной идеей, встречающейся везде, где процветает магия». Для первобытных культур вообще «характерна вера в сверхъестественную безличную силу, движущую всеми теми силами...»[1]
Сами маги сказали бы на это: сила есть сила, ее нельзя назвать словами, ею можно только овладеть. Наши ученые-этнологи вслед за всей остальной европейской наукой говорят иначе: маны не может быть, потому что не может быть никогда, хотя бы потому, что я — самый совершенный из всех людей этого мира — ею не владею! Люди евро-американской культуры склонны переоценивать свою способность судить о мире верно...
Сила жизни! Вот ответ. Именно за попытки экспериментальных реконструкций русских народных обрядов, связанных с силой жизни, Живой, нас и называли язычниками. К сожалению, мы не язычники, мы все-таки ученые и поэтому так до конца и не поняли, что же это такое!
И именно эти экспериментальные работы с древними обрядами убедили нас, что идти к пониманию силы жизни надо не так. Эти магические обряды умерли вместе с соответствующей им религией. А сила жизни продолжает бурлить и давать плодородие! Она и только она позволяет нам выживать в мире, который постоянно испытывает нашу жизнеспособность. Она заставляет создавать предприятия и экономику. Она где-то рядом, просто мы неверно к ней шли. Теперь мы идем другим путем, но наш опыт позволяет нам делать обоснованные, хоть и неожиданные сравнения современности с древностью. С той древностью, когда небо было ближе к земле, а сознание чище и прозрачнее настолько, что люди обладали видением и «медом поэзии»...
