Клу Маданес - Тайное значение денег
Деньги — это нечто грязное
Первым, кто осознал, что деньги таят в себе скрытый смысл, был Фрейд. Однако он увидел лишь отрицательную их сторону. Для него деньги символизировали экскременты и ассоциировались с чем-то отвратительным и презренным. Может быть, именно поэтому о деньгах в большинстве слоев общества говорить не принято.
Фрейд восстал против лицемерия господствующей религии викторианской эры с ее осуждением того, что считалось «низменной» частью человеческой природы: тела, сексуальности и материальных вожделений. Он разрушил табу, которое запрещало рассматривать секс как важную часть человеческой жизни. Однако Фрейд не сделал того же с деньгами — возможно, потому что считал, будто стремление к деньгам не есть первоначальное, инфантильное побуждение, а может быть, потому что во времена Фрейда деньги еще не стали тем универсальным источником энергии, каким они являются сегодня, — единственным символом, олицетворяющим любые желания.
Табу, не позволяющее деньгам занять свое место в нашем понимании человеческой природы, все еще остается в силе. Даже терапевты, которые без всяких колебаний затрагивают всевозможные проблемы, имеющие отношение к сексу и власти, редко касаются всего, что связано с деньгами. Они не высказали почти никаких мудрых соображений на тот счет, как следует относиться к важной роли денег в развитии личности. Большинству людей и в голову не приходит посоветоваться с терапевтом, когда их одолевают финансовые конфликты. Однако из-за разногласий по поводу денег разваливается, возможно, больше браков, чем по любой другой причине. Обида, возникающая на денежной почве, вероятно, самая важная из всех проблем, создающих отчуждение между родителем и ребенком, братом и сестрой.
Деньги, употребленные во зло
Деньги могут служить символом любви или символом насилия — это зависит от того, как ими пользуются. Деньги можно предложить и принять в знак любви, их можно не дать или отвергнуть как знак насилия. Это сложная проблема, потому что насилие связано не только с физической болью, но и с психологическим нажимом, подавлением, управлением и господством. Любовь и насилие — части единого континуума, где одно часто переходит в другое.
В какой момент требовательная, собственническая любовь превращается в насильственное управление? Какую роль играют связывающие людей узы принуждения, более сильные, чем узы любви? Эту проблему усугубляет еще и борьба за удовлетворение материальных потребностей, и ее общий знаменатель — деньги.
Дилемму еще более осложняет то обстоятельство, что в мире существует два типа людей: Дональды Трампы и матери Терезы[1]. Дональды Трампы всего хотят только для себя. Деньги нужно копить, беречь и вкладывать ради собственной выгоды. Они желают заполучить все на свете: богатство, власть, секс, любовь, красоту и всевозможные радости.
«Я делаю это не ради денег, — пишет Трамп. — У меня их достаточно, куда больше, чем мне когда-нибудь понадобится. Я делаю это ради того, чтобы делать это. Сделки — это мой вид искусства».
Дональды Трампы не стремятся давать, и поэтому нам трудно испытывать к ним любовь или восхищение. Похоже, что чем больше они желают, тем больше имеют и тем больше их не любят.
Матери Терезы тоже стремятся к богатству, власти и материальным благам, но они хотят отдавать все это другим. Они могут быть столь же одержимы, как и Дональды Трампы, но они стремятся к этому не ради себя — они жаждут раздавать. Однако чем больше они раздают, тем более уязвимыми становятся для критики. Щедрому человеку часто приписывают неблаговидные побуждения, потому что щедрость способна вызывать не только благодарность, но и зависть. Все мы втайне хотим быть бескорыстными и щедрыми, но, видя эти же черты в других людях, начинаем завидовать.
В большинстве из нас присутствует что-то и от Дональда Трампа, и от матери Терезы. Мы либо хотим много получать и мало давать, либо выступаем в роли матери Терезы по отношению к собственной семье и в качестве Дональда Трампа — по отношению ко всему остальному миру. Однако если говорить о том, ради чего написана наша книга, то следует иметь в виду эти два противоположных полюса. Это поможет понять, кто мы и чего хотим в действительности.
Деньги и духовность
Для сегодняшнего мира деньги означают то же самое, что в средние века означало спасение души. Самые важные священные войны XX века велись не из-за религии, а из-за денег. Остается вопрос: есть ли в нашем современном представлении о людях место для духовности? И если есть, то каким образом духовность соотносится с деньгами?
Духовность редко служит темой разговора среди тех, кто пытается регулировать нашу экономическую деятельность. В социальных науках эта тема также отсутствует — возможно, благодаря влиянию фрейдистских идей. Фрейд отверг религию, поскольку та призывала к подавлению человека, в результате чего некоторые из нас перестали ощущать, насколько важна в человеческой жизни духовность. Однако если мы хотим понять самих себя, необходимо прислушиваться не только к нашей животной природе, но и к нашим духовным побуждениям.
В прошлом соотношение между нашими духовными обязательствами и материальными желаниями регулировала организованная религия. По мере того, как духовность переставала быть важным элементом нашего «я», наше самоощущение все в большей степени стало определяться материальными вожделениями, алчностью и пагубными пристрастия. Равновесие оказалось нарушенным, и материальные побуждения вышли из-под контроля.
Сегодня деньги — главное отражение материального мира, того «низменного» мира, корни которого уходят в физические потребности нашего тела, в вожделения и страхи. Духовность же — это отражение наших лучших свойств, способности жалеть других, «высшего» мира поисков смысла жизни, стремления к единству и общности.
Человек — создание двойственное, материализм и духовность в нем сосуществуют. Борьба между этими двумя сторонами человеческой природы отражается в трудах всех великих духовных вождей, учивших, что основой духовности должна являться нормальная жизнь в материальном мире. В частности, буддисты, христиане и иудаисты разработали нормы, регулирующие экономическую деятельность таким образом, чтобы каждый стремился удовлетворять не только свои собственные нужды, но и нужды сообщества. Таковы идея «среднего пути» в буддизме, представление о любви к ближнему в христианстве и мицва[2] в иудаизме. Всю историю человечества можно рассматривать как историю борьбы между силами эгоистического материализма и голосом справедливости и жалости.
Из этого следует, что деньги тоже могут быть одним из элементов, делающих возможными проявления духовности. Они позволяют нам сострадать, воздавать должное, «любить ближнего своего». Однако погоня за деньгами ради эгоистических целей противоречит духовным ценностям. Где проходит грань между любовью к себе и любовью к другим? Ответ на этот вопрос означает разрешение дилеммы нашей двойственной природы.
Искусственные потребности
Мысль о том, что по мере удовлетворения наших желаний они не ослабевают, на первый взгляд, кажется противоречащей здравому смыслу. Однако кто может утверждать, что огорчение от неудовлетворенного острого желания отправиться в отпуск на горнолыжный курорт окажется слабее мук голода? Вероятно, так уж устроен человек: как только удовлетворяются его главные жизненные потребности, тут же появляются новые.
По-видимому, мы не только стремимся удовлетворять наши желания, но еще и создаем новые объекты вожделений. В книге «Общество процветания» экономист Джон Кеннет Гэлбрейт указывает, что этот аспект нашего экономического устройства — один из главных факторов, отличающих его от всех других экономических систем, известных в истории. «Невозможно выступать в защиту производства как средства удовлетворения потребностей, если это производство создает новые потребности, — пишет он. — Производство всего лишь заполняет пустоту, которую само же и создает… Именно процесс удовлетворения потребностей рождает новые потребности… Тот, кто настаивает на важном значении производства для удовлетворения этих потребностей, — не кто иной как наблюдатель, восхваляющий белку за ее старания обогнать колесо, которое она сама же и раскручивает».
Далее Гэлбрейт говорит, что экономисты не сумели обратить должного внимания на то, какое значение имеет в наше время данный процесс создания потребностей. Все еще считается, что потребности возникают сами по себе, и экономисты по-прежнему, не испытывая никаких сомнений, изыскивают средства удовлетворения этих потребностей. Он утверждает, что из-за такой своей слепоты экономисты уподобляются «благотворителю, которого давным-давно убедили, что в городских больницах не хватает мест. Он по-прежнему выпрашивает у прохожих деньги на открытие новых мест в больницах, не желая замечать, что городской врач ловко сшибает пешеходов своим автомобилем, чтобы больничные койки не пустовали».
