Джеймс Хиллман - Самоубийство и душа
Следовательно, анализируя проблему самоубийства, мы обретаем возможность познания, которой не дают ни статистика, ни изучение историй болезни или работа с литературой — методы, изобретенные правой рукой. Ибо анализ — это рассмотрение жизни в микрокосме (не в ее биологическом видовом аспекте), в частности, теневой стороны жизни; то, что обнаруживается в ней, вполне применимо при изучении других затруднительных положений личности, когда обращение к разуму оказывается недостаточным. Эти глубинно-психологические — личностные — открытия можно переносить и на проблему самоубийства, которая возникает в самых разных жизненных обстоятельствах.
Ведь именно в жизни и существует проблема самоубийства. Вопреки распространенным представлениям самоубийство с большей вероятностью может случиться в доме, чем в приюте для бездомных или психиатрической клинике. Оно совершается знаменитостями, о которых мы читали, или жильцом за соседней дверью, которого мы знали лично, или членом семьи, или кем-то из нас самих. Как и в любом повороте фортуны — любви, трагедии, славе, проблема самоубийства должна занимать психиатра только тогда, когда оно носит искаженный характер, то есть когда оно образует часть психотического синдрома. Само по себе самоубийство ни синдромом, ни симптомом не является. В связи с этим обстоятельством его расследование может быть и неспециализированным; вместо детального изучения самоубийство можно рассматривать в рамках анализа, то есть так, как оно способно произойти и происходит в рамках обычного течения любой человеческой жизни.
Самоубийство — наиболее тревожащая людей проблема жизни. Как может человек к нему приготовиться? Как может его понять? Почему один совершает самоубийство? Почему другой не совершает его? Оно кажется непоправимо разрушительным, оставляя за собой вину, стыд и безнадежное удивление. То же происходит и в анализе, ибо для аналитика оно является даже более сложным, чем психоз, сексуальное искушение или физическое насилие, так как самоубийство — итог или олицетворение той ответственности, которую аналитик несет за своего пациента. Более того, оно фундаментально неразрешимо, так как является не проблемой жизни, а проблемой жизни и смерти, принося с собой все непреодолимые последствия смерти. Рассмотрение самоубийства влечет за собой также рассмотрение его конечных целей. Определяя свое отношение к этой проблеме, аналитик формирует и свою установку, касающуюся жизненных ценностей и критериев, придавая форму самому сосуду своего призвания и оттачивая ее.
Мнения аналитика в отношении религии, воспитания, политики, прелюбодеяния и развода, а также отпусков, пьянства, курения или диеты не должны оказывать влияния на его работу. Во время своего обучения он приходит к пониманию того, что его собственные верования или убеждения, привычки и нравственные нормы ни в коей мере не должны оказывать влияния на другую личность. В силу того, что личная точка зрения как таковая еще не может быть основой адекватной реакции при решении проблем, обсуждающихся в ходе аналитической сессии, подготовка аналитика нацелена на развитие его объективности. Когда предметом аналитического обсуждения оказывается самоубийство, от аналитика следует ожидать, что он достигает сознательной точки зрения на эту проблему, выходя за пределы своего субъективного отношения к ней. Но каким образом аналитик может развить в себе объективное отношение к проблеме самоубийства?
Объективность означает искренность и непредубежденность; но непредубежденность в отношении к самоубийству выработать не так-то легко. Закон считает самоубийство преступлением, религия называет его грехом, а общество просто отворачивается в сторону. Издавна в разных культурах сохраняется неписаное правило или обычай замалчивать самоубийство либо оправдывать его безумием или невменяемостью самоубийцы по аналогии с антиобщественным поступком, вызванным умопомрачением или заблуждением. Объективность тотчас же выбрасывает человека из коллективного круга. Непредвзятое отношение к самоубийству — это не просто противопоставление индивидуальной позиции коллективному мнению. Объективное расследование в этой области тем или иным образом выступает как «предательство» по отношению к жизненному импульсу. Сам вопрос, поднимаемый в подобном расследовании, непременно ведет за пределы соприкосновения с жизнью. Но только смерть находится за такими пределами, так что непредвзятость в отношении к самоубийству означает в первую очередь приближение к рассмотрению смерти, непредубежденное и не внушающее ужаса (замечание Павла Флоренского: «Жизнь — это упражнение в смерти. И тот, кто плохо упражняется, умирает неудачно).
Вопрос о смерти имеет глубоко практическое значение. У вас появляется новая пациентка, и вы замечаете шрамы на ее запястье. В течение первых интервью выясняется, что несколько лет назад она предприняла две попытки самоубийства, тайные и чуть было не оказавшиеся успешными. Эта женщина желает работать только с вами, так как ее друг рекомендовал ей обратиться к вам, и она не может заставить себя довериться кому-либо другому. Принимая эту пациентку, вы берете на себя риск, что во время следующего кризиса она снова может предпринять попытку самоубийства, но теперь это ваша задача — поддерживать в ней аналитическую напряженность, в результате которой ваша подопечная не станет уклоняться от кризисов.
Другой пациент болен раком и испытывает приступы жестокой боли, которая постепенно нарастает. По семейным и финансовым соображениям он считает, что должен умереть сейчас, а не мучиться до конца и заставлять страдать свою семью до последних стадий предсказанного врачами течения болезни. Он также не хочет умереть в сознании, помраченном наркотиками, облегчающими боль и обманывающими его смертное переживание. Следуя состоянию своего ума, сновидениям и религиозным убеждениям, он обрел уверенность в том, что существует время смерти и оно уже наступило. Он достиг философской точки зрения и не хочет растрачивать свои силы в спорах. Он ждет от вас сострадания и нуждается в руководстве во время совершения своего последнего шага.
Молодой человек едва избежал гибели в автомобильной аварии. Ему снится, что он переживает свою смерть как самоубийство, но пока не должен рассматривать эту проблему, так как все еще недостаточно окреп, чтобы ее разрешить. Он тревожится, поскольку не может войти в контакт со сновидением, но каким-то образом знает, что находится в опасности. Он хочет разобраться в ситуации вместе с вами. Если вы проследите за его сновидением, но не рассмотрите вместе с ним его проблему, он может снова попасть в катастрофу — замену самоубийства. Если вы разделите его тревоги и просто последуете за ним с его внутренней проблемой самоубийства, то он может не справиться с ней, и сновидение окажется «истинным».
Четвертый пациент получает жуткие послания от боготворимого им умершего родителя, совершившего самоубийство, следуя своеобразной семейной традиции. Он чувствует, что существует непреодолимое побуждение ответить на зов предков; обаяние смерти возрастает. Кроме того, в сновидениях ему являются искалеченные или умирающие люди, что вызывает у него психологическое удовлетворение, которое, войдя в сознание, может парализовать побуждение к жизни, как бы исполняя волю судьбы.
Лэй-психоаналитик, или аналитик без медицинского образования (как его еще иногда называют), совершенно одинок при принятии таких решений: у него нет заранее подготовленной позиции и нет общественной организации, которая помогла бы ему справляться с такими опасностями. У него завязываются уникальные взаимоотношения с другой личностью, взаимоотношения, накладывающие большую ответственность за судьбу другого человека в момент кризиса, чем та, которую несет муж за жену, сын за родителя или братья друг за друга, прежде всего потому, что аналитик особым образом причастен к разуму и сердцу этого человека. Он не только знает то, чего не знают другие, но сама аналитическая ситуация превращает его в арбитра судьбы. Это уникальное взаимоотношение со всеми содержащимися в нем сложными упованиями и ожиданиями в контексте общности судьбы получило название переноса. Посредством переноса аналитик оказывается так вовлечен в жизнь другого человека, как никто другой. Перенос — это союз двух человек и в горе, и в радости, а временами и против всех остальных. Такой скрытый союз принципиален для анализа. Он подобен взаимоотношению адвоката с клиентом, врача с пациентом, духовника с кающимся грешником. Однако в других профессиях эта доверительная связь является вспомогательной в совместной работе. Она чрезвычайно важна, но, как мы увидим из дальнейшего, от нее приходится отказываться в случаях крайней необходимости, когда она вступает в конфликт с фундаментальными принципами этих профессий. Но перенос составляет основу анализа; им нельзя пренебречь ради других принципов, не разбив при этом самого психотерапевтического сосуда. Это живой символ лечебного процесса, он выражает постоянно меняющийся и властвующий эрос анализа.
