Эрих Фромм - Искусство любви
Эта установка — что нет ничего легче, чем любить — продолжает оставаться преобладающей в отношении любви вопреки разительной очевидности обратного. Едва ли существует какая-то деятельность, какое-то занятие, которое начинается с таких огромных надежд и ожиданий и которое все же с такой неизменностью терпит крах, как любовь. Если бы это случалось с какой-либо иной деятельности, люди сделали бы все возможное, чтобы понять причины неудачи и научиться действовать правильно — или отказались бы от этой деятельности. Поскольку последнее в отношении любви невозможно, то, по-видимому, единственный надлежащий способ избежать неудачи в любви — это исследовать причины этой неудачи и приступить к изучению смысла любви.
Первый шаг на этом пути — осознать, что любовь — это искусство, так же, как и жизнь — это искусство: если мы хотим научиться любить, то поступать нам следует так же, как мы бы поступали, если б захотели научиться любому другому искусству, скажем, музыке, живописи, столярному делу, врачебному или инженерному искусству.
Какие шаги необходимы в обучении любому искусству?
Процесс обучения искусству можно последовательно разделить на два этапа: первый — овладение теорией; второй — овладение практикой. Если я хочу научиться врачебному искусству, я должен сначала понять, что представляет собой человеческое тело, и что такое различные болезни. Но и обретя все эти теоретические знания, я еще ни в коей мере не буду вполне сведущим во врачебном искусстве. Я стану специалистом в этом искусстве только после длительной практики, когда, наконец, результаты моего теоретического знания и результаты моей практики сольются воедино — в моей интуиции, составляющей сущность совершенного владения любым искусством. Но помимо теории и практики есть третий фактор, необходимый для совершенного овладения любым искусством — такое овладение должно стать предметом наивысшего сосредоточения; ничто в мире не должно быть важнее, чем это искусство. Это относится к музыке, медицине, столярному искусству — а также к любви. И, быть может, именно здесь содержится ответ на вопрос, почему люди нашей культуры так редко пытаются научиться этому искусству, хотя их неудачи в нем очевидны; вопреки глубоко коренящейся жажде любви, почти все иное считается едва ли не более важным, чем любовь: успех, престиж, деньги, власть. Почти вся наша энергия уходит на обучение достижению этих целей, и почти никакой — на обучение искусству любви.
Может ли такое быть, чтоб достойными затраты сил на обучение считалось только то, при помощи чего можно заработать деньги или престиж, а любовь, приносящая пользу «только душе», но бесполезная в современном смысле слова, была роскошью, которой мы не вправе отдавать много энергии? Как бы то ни было, дальнейшее рассмотрение искусства любви будет следовать вышеупомянутому разделению: сначала я рассмотрю теорию любви — это займет большую часть книги; и затем я рассмотрю практику любви — насколько вкратце можно сказать о практике в этой, как и в любой другой области.
II. ТЕОРИЯ ЛЮБВИ
1. Любовь — ответ на проблему человеческого существования
Любая теория любви должна начинаться с теории человека, человеческого существования. Хотя мы обнаруживаем любовь, вернее, эквивалент любви, у животных, их привязанности являются, в основном, частью их инстинктивной природы; у человека же можно видеть в действии лишь остатки этих инстинктов. Что действительно составляет непреложный факт в существовании человека, так это его уход из животного царства, из сферы инстинктивной адаптации, выход за пределы природы — хотя он никогда не покидает ее; он — часть природы, и все же некогда оторвавшись от нее, он не может к ней вернуться; ему, некогда изгнанному из рая — состояния первоначального единства с природой — ангел с огненным мечом преградит путь, если он захочет вернуться. Человек может идти только вперед, развивая свой разум, находя новую гармонию, человеческую гармонию вместо дочеловеческой, которая безвозвратно утеряна.
Когда человек рождается — как весь человеческий род, так и отдельный индивид — он оказывается исторгнутым из ситуации, которая была вполне определенной, как определенны инстинкты, в ситуацию, которая неопределенна, изменчива, открыта. Ясность существует только относительно прошлого — а относительно будущего ясно только то, что когда-нибудь да наступит смерть.
Человек одарен разумом, он есть сознающая себя жизнь, он осознает себя, своих ближних, свое прошлое и возможности своего будущего. Это осознание себя как отдельного существа, осознание краткости собственной жизни, осознание того, что не по своей воле рожден и вопреки своей воле умрешь, что можешь умереть раньше тех, кого любишь, или они умрут раньше, осознание собственного одиночества и отделенности, собственной беспомощности перед силами природы и общества — все это делает отделенное, разъединенное существование невыносимой тюрьмой. Человек обезумел бы, если б не мог освободиться из этой тюрьмы и установить контакт, объединиться в той или иной форме с людьми, с окружающим миром.
Переживание отделенности рождает тревогу; оно-то и есть источник всякой тревоги. Быть отделенным — значит быть отторгнутым, не имея никакой возможности употребить свои человеческие силы. Поэтому быть отделенным — значит быть беспомощным, неспособным активно влиять на мир — на вещи и на людей; это значит, что мир может нападать на меня, а я неспособен противостоять. Следовательно, отделенность — источник напряженной тревоги. Кроме того, она рождает стыд и чувство вины. Это переживание вины и стыда вследствие отделенности выражено в библейском рассказе об Адаме и Еве. После того, как Адам и Ева вкусили от «древа познания добра и зла», после того как они ослушались (нет добра и зла, пока нет свободы ослушаться), после того, как они стали людьми, высвободившись из первоначальной животной гармонии с природой, т. е. после их рождения в качестве людей, — они увидели, «что они нагие, и устыдились». Должны ли мы предположить, что миф, такой древний и простой как этот, несет в себе ханжескую мораль, свойственную девятнадцатому веку, и что важная мысль, которую эта история предназначена нам поведать, это их смущение при виде половых органов? Вряд ли это так. Понимая эту историю в викторианском духе, мы упустим главную ее мысль, которая, по-видимому, состоит в следующем: осознав самих себя и друг друга, мужчина и женщина осознали свою отделенность и свое различие вследствие принадлежности к разным полам. Но, поняв свою отделенность, они оставались чужими, потому что еще не научились любить друг друга (как это вполне понятно выражено тем фактом, что Адам защищал себя, обвиняя Еву, вместо того, чтобы пытаться ее защитить). Осознание человеческой отделенности, без воссоединения в любви, — это источник стыда. И это же — источник вины и тревоги.
Таким образом, глубочайшую потребность человека составляет потребность преодолеть свою отделенность, выйти из тюрьмы своего одиночества. Полная неспособность достичь этой цели означает безумие, потому что панический ужас перед полной изоляцией может быть преодолен только таким радикальным отказом от внешнего мира, при котором исчезает и чувство отделенности — потому внешний мир, от которого человек отделен, перестает существовать.
Во все времена во всех культурах перед человеком стоит один и тот же вопрос: как преодолеть отделенность, как достичь единения, как выйти за пределы собственной индивидуальной жизни и обрести чувство общности. Это один и тот же вопрос для первобытного человека, живущего в пещерах, для кочевника, заботящегося о своих стадах, для египетского крестьянина, финикийского купца, римского солдата, средневекового монаха, японского самурая, современного клерка и фабричного рабочего. Вопрос остается тем же самым, потому что тем же самым остается его источник: человеческая ситуация, условия человеческого существования. А вот ответы различны. На этот вопрос можно ответить поклонением животным, человеческими жертвоприношениями или военным захватом, погружением в роскошь, аскетическим отречением, всепоглощающей работой, художественным творчеством, любовью к Богу, а также любовью к Человеку. Хотя ответов много — свидетельством чего и является человеческая история — они, тем не менее, не бесчисленны. Напротив, если не брать в расчет малые различия, касающиеся скорее частностей, чем сути, то обнаруживается, что существует лишь ограниченное число ответов, которые были даны и только и могли быть даны человеком в различных культурах, в которых он жил. История религии и философии это история этих ответов, их разнообразия и вместе с тем их ограниченной численности.
