Каролин Эльячефф - Затаенная боль. Дневник психоаналитика
«Тебе не хочется есть. Тебе хочется слов». Он режет пирожное ножом. И глядя на меня, смеется и прячет язык. Перед уходом он самостоятельно собирается и уносит с собой нарезанные им кусочки пирожного.
Этот ребенок, который, как мне не раз говорили, страдал обжорством и в поисках съестного готов был рыться в отбросах, не попробовал очень хорошее пирожное, найденное в зале ожидания. Комментируя ему его собственные действия, я каждый раз подчеркиваю символическое и языковое богатство, с помощью которого можно выразить его действия и чувства. Он в буквальном смысле насыщается моими словами, и его желание общаться значительно сильнее, чем желание есть.
В свете этого сеанса можно предположить, что если бы с ним больше говорили, то свою потребность в еде он не путал бы с жаждой общения.
Так что в тех случаях, когда младенцы едят явно больше нормы, возможно, с ними нужно просто иногда разговаривать, а не совать им в рот бесчисленные рожки с питанием.
Одиннадцатый сеанс
Матиас не торопится подниматься ко мне. Он сидит под лестницей, которая ведет в мой кабинет, и играет с машинкой, найденной в приемной. Нянечка поднимается ко мне одна. Я спускаюсь за Матиасом. Он протягивает мне руку и очень охотно поднимается наверх. Но он снова не отпускает свою нянечку на время сеанса: это говорит о том, что он еще не чувствует себя «независимым». Он с шумом катает по полу машинку. И никак не может решить, чего же он хочет: то ли сесть, то ли уйти? Какое-то время он мнется на ногах у двери, затем возвращается в кабинет. Он кашляет, но не мурлычет. Он заглядывает за шкаф, потом изучает металлическую пластинку на двери; он смотрится в нее, как в зеркало, и видит там и мое отражение. После чего он выходит из комнаты и видит такую же пластинку на той стороне двери. Он остается за дверью и катает машинку по металлической пластинке, но я вижу его в полуоткрытую дверь. Я говорю Матиасу, что если он совсем ушел из кабинета, то сеанс закончен. И попутно объясняю, что если одна его часть остается в кабинете, а другая — в коридоре, то это похоже на то, как он живет то в яслях, то у себя дома.
У машинки отваливается колесо. Он говорит: «сломалась», пробует ее починить, просит помочь ему нянечку, но у той тоже ничего не получается. Я обращаю внимание на то, что он одет во все розовое, и спрашиваю, чья эта одежда: ясельная или домашняя. Нянечка отвечает, что домашняя. Тем временем Матиас совсем выбирается из комнаты. Когда я его больше не вижу, то есть он уже никоим образом не присутствует в кабинете, я говорю, что сеанс закончен.
Двенадцатый сеанс
Нянечка рассказывает мне о том, что ее тревожит в поведении Матиаса: он не хочет осваивать правила гигиены. Он отказывается носить подгузники, их сняли, и теперь он делает где и когда придется.
До сих пор Матиас знал только две ситуации: дома, чтобы ублажить мать, он должен подолгу сидеть на горшке, а в яслях он носит подгузники. Но он еще слишком мал и не владеет своими сфинктерами (ему еще нет тридцати месяцев, когда дети достигают определенной зрелости и сами начинают «проситься»). А подгузники он теперь отказывается носить. Возможно, он видит в них какое-то принуждение, против которого бунтует? Ведь мать только путем принуждения заставляет его осуществлять естественные отправления. Нет ничего удивительного, что Матиас — с подгузниками или без — пока еще делает под себя. В его возрасте это вполне объяснимо. Хотя у меня такое впечатление, что отказываясь от подгузников, Матиас таким образом бунтует против власти матери над своим телом. Но не имея возможности бунтовать дома, где с ним никто не считается, он бунтует… в яслях.
Нянечка рассказывает еще, что на Пасху Матиаса на целый день забирали родители. Мать, которая после этого привезла его в ясли, сказала: «Колокола отзвонили, и нужно раскладывать яйца по ячейкам…» И еще она сказала нянечке, что дети в этот день ссорились, и чтобы их утихомирить, отец брызгал на них водой, как на собак, которые дерутся.
Матиас во время нашего разговора с нянечкой сидит на четвереньках на лестнице. Он поднимает ноги, снимает обувь, трогает свой пенис и ни за что не хочет подниматься ко мне в кабинет.
Я спускаюсь к нему и говорю: «У тебя не лапы, а ноги. А обувь тебе нужна, чтобы защищать твои ноги. Ноги тебе даны для того, чтобы носить тебя, чтобы ты мог ходить прямо. Ты мальчик, и у тебя половой член, как у мальчика. Он служит тебе для того, чтобы делать пи-пи, когда тебе хочется. Он служит тебе только для этого». Я прошу нянечку объяснить ему, что мальчики делают пи-пи стоя, перед унитазом. Может быть, он отказывается носить подгузники, потому что, помимо прочих причин, хочет чувствовать и свободно трогать свой пенис?
Тринадцатый сеанс
Родители Матиаса попросили разрешения прийти, но не пришли. А у Матиаса все та же проблема: он не хочет носит подгузники и пачкает штанишки. Он замер посреди кабинета и сосет палец. Я рассказываю ему, как делают «пи-пи» и «ка-ка» животные и люди, что между ними общего и в чем различие. Он водит мокрым от слюны пальцем по дверце шкафа. Я говорю Матиасу, что животные, которые живут на свободе, помечают свою территорию, делая «пи-пи» и «ка-ка», но даже животные не делают этого где придется. Человеческие существа тоже не делают этого где придется, но по другой причине: я объясняю ему, что происходит с экскрементами, после того, как мы в туалете спускаем воду. Матиас той порой крутит дверную ручку, а затем становится «в угол». Я понимаю, что родители, дрессируя сына, ставят его «в угол», если он делает «глупости». Он лижет дверь и произносит: «ка-ка». Я объясняю ему разницу между людьми и животными: животные делают «ка-ка», но не умеют произносить «ка-ка».
Матиас укладывается на живот, засовывает голову под шкаф и колотится об него головой.
Я говорю ему:
— Ты никогда не сможешь стать животным. Люди не рожают кошек. Твои родители — люди и они дали жизнь маленьким мальчикам. Еще даже не умея говорить, человеческие существа понимают человеческий язык, а потом они начинают на нем говорить. Мне кажется, у тебя дома тебя заставляют многое «делать» и очень редко «говорить». Может быть, поэтому ты и «делаешь» где и когда придется.
Четырнадцатый сеанс (Матиасу двадцать восемь месяцев)
Он приходит ко мне вместе с нянечкой и при этом громко вопит: «Нет, нет, нет!». И весь этот сеанс он пролежит на полу.
Нянечка рассказывает мне, что родители Матиаса хотели прийти ко мне в прошлый раз, но потерялись. Все это с помощью трансфера я передаю Матиасу, который немного успокаивается, но продолжает повторять свое «нет». В яслях он уже не так часто капризничает и соглашается ходить в туалет, когда ему предлагают. Дома отец Матиаса очень недоволен его нечистоплотностью и в воскресенье очень рассердился за это на Матиаса (сам он в это время молчит). Утром в яслях также не обошлось без конфликта (Матиас начинает орать): он не хотел есть в столовой с другими детьми и ждал, когда столовая совсем опустеет. Я говорю ему:
— Когда ты возвращаешься от родителей, ты, наверное, снова становишься грудным ребенком, каким ты был, когда жил с ними. Но ты не обязан так делать. Я думаю, твои родители хотят, чтобы ты рос, но в течение недели жил в яслях. Когда ты становишься грудным ребенком, твой папа сердится, а ты страдаешь из-за этого. Твои родители видят, что ты уже большой. (Он смолкает и мурлычет, затем снова начинает вопить. А я продолжаю). Я думаю, когда ты был совсем маленький и лежал в колыбельке, ты очень хотел, чтобы с тобой разговаривали (он сосет большой палец и отворачивается). Домашних животных дрессируют, чтобы они соблюдали чистоплотность, но твои родители никогда не дрессировали животных, и они делают где придется. Твои родители думают, что тебя нужно дрессировать, потому что ты тоже делаешь где придется. Но они не знают, что ты делаешь это нарочно. Ты ведь не нуждаешься в том, чтобы твой отец тебя дрессировал. Ты ведь сам знаешь, когда и где нужно делать «пи-пи» и «ка-ка».
Продолжая лежать на полу, он ставит над собой стул. Дышит он совершенно бесшумно. В конце сеанса он встает на ноги и уходит в очень хорошей форме.
Я и в самом деле думаю, что дома его дрессируют, как надо было бы, наверное, дрессировать животных. И он нарочно провоцирует отца, который занимается дрессировкой собственного сына. Когда он выводит отца из себя, то навлекает на себя побои и наказания и выдерживает их с очевидным удовольствием. Именно поэтому он и пытается воспроизводить подобные сцены в яслях, но здесь обстановка совершенно иная и взрослые реагируют на него не так, как дома.
Мои объяснения звучали сегодня несколько натянуто, потому что я вовсе не хотела бы ставить ему в пример животных и всерьез уверять, что ни одно животное не делает где придется. На самом деле виноваты родители, которые придают слишком большое значение проблеме «пи-пи» — «ка-ка», и тогда это становится проблемой у их маленьких детей! Ноя ни в коем случае не могу усомниться в правоте его родителей: до трехлетнего возраста дети считают своих родителей безупречными. И если в этом случае усомниться в правоте родителей, то поставишь под вопрос и самого ребенка как дитя своих родителей. Поэтому я не вмешиваюсь в то, что происходит в семье Матиаса между ним, его родителями и животными, но стараюсь все-таки объяснить мальчику какие-то вещи, чтобы помочь ему обрести себя в этой семье, какой бы она ни была.
