Xoce Антонио Марина - Поверженный разум. Теория и практика глупости
Половые или культурные различия в механизмах выражения или понимания не являются вредоносными сами по себе. Они вредны лишь в том случае, когда человек не может преодолеть их, не может вырваться из порочного круга полового или культурного автоматизма.
8
Речь терпит поражение тогда, когда, будучи средством взаимопонимания, приводит к непониманию. Пропадает динамизм, появляется косность, коммуникация становится механической. И вновь разум терпит поражение, когда:
1) вычислительный разум приобретает дурные навыки (ложные убеждения, неэффективные механизмы, опасные чувства);
2) исполнительный разум использует неверные критерии или неверные намерения (понимать другого человека — это намерение);
3) исполнительный разум не способен управлять вычислительным разумом.
V. Поверженная воля
Я размышлял над тем, не стоило ли назвать эту главу „Утраченная свобода“. Позже вы поймете почему. Человек терпит поражение в силу разных причин. Он обретает опасные убеждения, которые делают его глухим к критике, аргументам и невосприимчивым к опыту, так что он теряет способность усваивать что-то новое. Также он может выработать аффективные стили поведения, которые крайне осложняют его приспособление к реальности, потому что из-за них он неправильно оценивает происходящее, испытывает тягу к разрушениям, и будущее кажется ему недостижимым (например, в случае безнадежного отчаяния), а настоящее — непереносимым (например, в случае депрессии). В области межличностной коммуникации, чувственных отношений созревает обильный урожай неудач. Постепенно вырисовывается этиология пораженчества, весь спектр его причин, которые я перечислил в конце предыдущей главы.
В этой главе я займусь исследованием поражений, которые терпит „я исполнительное“, то есть проблем, которые традиционно связывали с волей — это понятие было отвергнуто психологией, однако теперь мы вернемся к нему, но в его обновленном виде. „Старая“ воля была одним из врожденных свойств. „Новая“ воля — это четыре усвоенных навыка: сдерживать порыв, размышлять, принимать решение, прилагать усилия. Когда один из этих навыков не усвоен или же усвоен плохо, возникают проблемы с поведением. Когда человек не способен научиться им, появляются четыре типа патологии. Я разъяснил это в „Тайне утраченной воли“ и на эту книгу буду опираться.
Особая сложность темы обязывает меня посвятить ей две главы. Вспомните, что, исследуя разум, я выделил структурный уровень и пользовательский уровень. Разум может быть структурно силен или слаб. Структурный разум может быть использован хорошо или плохо. Путешествие может провалиться, потому что автомобиль испортился или же потому что путешественник перепутал дороги. В этой главе я займусь исследованием структурных дефектов воли, а в следующей — ошибок в ее использовании.
2
Воля — это разумно управляемая мотивация. В нашу голову приходят многочисленные порывы и сильные желания, часто они противоречат друг другу. Я хочу отправиться в отпуск, но не хочу потерять работу. Хочу закончить книгу и одновременно хочу пойти в кино. Хочу есть, но хочу быть стройным. То, что я называю „я исполнительным“, должно навести определенный порядок в этом беспорядочном хоре. Его функция весьма проста. Чтобы разъяснить, в чем она состоит, незачем воображать, будто гомункул, который сидит внутри нашего черепа, будет отвечать за управление. Не существует никакого возницы (вспомним Платона), управляющего мыслительной колесницей. Не станем говорить и о душе, властвующей над телом. Воля — средоточие свободы, то есть немеханического поведения, — была частью стройной психологической мифологии. На самом деле все гораздо проще. „Новая“ воля эффективна, но роль ее скромнее.
Желания, которые появляются в моем сознании, проистекают из нашего потаенного, вычислительного разума, который есть постоянный источник идей и планов. Несколько месяцев тому назад, в то время когда я писал книгу, озаглавленную „Пособие по взращиванию мыслей“, которую я пообещал Хорхе Эрральде[44], мне пришла в голову мысль написать „Поверженный разум“. Почему именно в тот момент? Почему я так этого захотел? Не знаю. Существует период вызревания идей. Как и дельфины, они рождаются и питаются в воде, а потом вдруг выныривают из-под воды в солнечное пространство сознания.
Пойдем дальше. „Я исполнительное“ не порождает никаких идей. Это всего лишь великий таможенник. Когда оно спит, все мысли переходят в поступки. Так бывает, например, в состоянии опьянения или при неконтролируемом поведении. В этом случае нет посредника между желанием и действием. Но когда „я исполнительное“ стоит на посту, оно осознанно фиксирует идеи „я вычислительного“ и оценивает их, с тем чтобы понять, можно ли позволить им пройти через таможню. „Я исполнительное“ нуждается для выполнения этой миссии в как минимум двух вещах. В методах контроля над движением и в критериях оценки. Если бы я был фрейдистом — каковым я не являюсь, — я говорил бы о супер-эго. Но я говорю о простом умении управлять, о программе, которую любой программист может распознать на своем компьютере. В ситуации, когда существует множество доступных программ, необходима одна, но более высокого уровня, которая определила бы, какую из них необходимо задействовать. В человеческой жизни происходит то же самое. Когда звучит множество голосов — в области глубоко личного так же, как и в области общественного, — необходима некая инстанция, которая упорядочит эту разноголосицу.
Достаточно легко различить два аспекта „я исполнительного“: его способ контроля и способ оценки. Таможенник либо бодрствует, либо спит, он порядочен или берет взятки, строг или уступчив. Кроме того, таможенник действует в согласии со своими критериями того, что пропускать, а что нет, можно сказать, согласно своему собственному своду правил. Сообразно этим критериям — адекватным или неадекватным, хорошим или плохим, умным или глупым — „я исполнительное“ станет применять свои способности тем или иным образом. Мастерство водителя ничего не стоит, если автомобиль движется в неверном направлении.
Для иллюстрации действия этого механизма можно привести примеры, связанные с описанием процесса творчества в искусстве. К примеру, у художника внезапно в голове мелькнула мысль. Поль Валери рассказывает, что при создании поэмы „Кладбище у моря“ у него в сознании возник „ритмический образ, пустой или наполненный бессмысленными слогами, который преследовал меня в течение некоторого времени“. „Добрый Бог — Муза — нам дарит первый стих“. Луи Арагон начинал писать роман, после того как у него в голове непроизвольно рождалась первая фраза. Он рассказывает об этом в своей книге „Я никогда не учился писать, или Первые слова“. Гарсиа Маркесу однажды пришла в голову фраза: „Много лет спустя, перед самым расстрелом, полковник Аурелиано Буэндия припомнит тот далекий день, когда отец повел его поглядеть на лед“[45]. Несколькими годами позже он вспоминал: „И тогда я подумал: а что же будет дальше?“ То, что получилось дальше, было романом „Сто лет одиночества“. Гарсиа Маркес придает большое значение первой фразе. „Это может стать лабораторией для определения многих элементов стиля, структуры и даже длины книги“. Достоевский рассказывает, как Раскольникову, главному герою „Преступления и наказания“, пришла в голову мысль совершить убийство, в то время пока он пил чай в трактире. „Странная мысль проклевывалась в его мозгу, подобно цыпленку сквозь скорлупу“. Достоевский находит удачную метафрору. Это всегда неожиданность — видеть голову цыпленка, высовывающуюся из яйца. Или чувствовать, как мысль появляется в сознании.
При появлении таких идей — а они рождаются тысячами — „я исполнительное“ действует по очень простому шаблону. Оно сопоставляет идеи со своей шкалой ценностей и впоследствии препятствует или разрешает им развиваться дальше. Это и есть то, что мы называем „решением“. Часто решение не исчерпывает проблему, если только оно не сопровождается планом действий: продолжить роман или совершить убийство. В этом случае вычислительный разум должен производить все новые и новые идеи, пока не будет достигнута цель. „Я исполнительное“ примется классифицировать их, деля на хорошие и плохие. Это и есть его главная функция. Дильтей[46] написал: „Когда нам удается заглянуть во внутреннюю жизнь поэта, мы видим, что там происходят беспрестанные пробы и прикидки, и совсем малая часть всего этого воплощается во что-то реальное“.
Согласно Т.С. Элиоту, „возможно, большая часть авторского труда при создании произведения является трудом критика: ему приходится строить, отвергать, исправлять и доказывать“. Валери был с этим согласен: „На три четверти хорошо сделанная работа состоит в том, чтобы отвергать“. Чайковский также придавал наибольшее значение фазе оценки, когда „то, что было написано в минуту озарения, должно быть критически выверено, улучшено, расширено или сжато“. В науке происходит нечто похожее. Гордон Гоулд, изобретатель лазера, утверждает, что „нужно быть способным критически оценить то, о чем думалось, и выделить то малое, в чем есть толк. Нужно быть способным отвергнуть девяносто процентов мыслей, которые нас озаряют, не подавляя при этом прогресс нашей мыслительной деятельности“. Великий математик Анри Пуанкаре изрек: „Изобретать означает прежде всего не создавать бесполезные конструкции и строить только те, что могут быть востребованы, — хотя таких на самом деле лишь ничтожная часть. Изобретать — значит распознавать, выбирать“.
