Дэниел Гоулман - Эмоциональный интеллект
Бесчувственный мужчина
Гэри приводил в бешенство свою невесту Эллен, потому что, будучи знающим, вдумчивым и успешным хирургом, оставался скучным в смысле эмоций, совершенно не отзываясь ни на какие проявления чувств. Хотя Гэри мог блестяще рассуждать о науке и искусстве, когда дело доходило до его чувств — даже к Эллен, он замолкал. Она, как могла, пыталась выжать из него хоть каплю страсти, но все было напрасно: Гэри оставался бесстрастным и ничего не замечал. «Я вообще никогда не выражаю свои чувства», — сказал Гэри психотерапевту, которого он посетил по настоянию Эллен. Когда речь зашла об эмоциональной жизни, он добавил: «Не знаю, о чем тут говорить; я не испытываю сильных чувств — ни положительных, ни отрицательных».
Эллен была не единственной, кого расстраивало равнодушие Гэри; как он сообщил по секрету своему врачу, он ни с кем не был способен открыто говорить о своих чувствах. Причина заключалась в том, что он прежде всего не знал, что именно он чувствует. Насколько он мог судить об этом, он не испытывал никакого гнева, никаких печалей, никаких радостей.
Как замечает его врач, такая эмоциональная пустота делает Гэри и ему подобных бесцветными и «никакими». «Они на всех наводят скуку. Именно поэтому их жены отправляют их лечиться». Эмоциональная тупость Гэри служит примером того, что психиатры называют алекситимией от греческого а — приставки, обозначающей «отсутствие», lexis («лексис») — «слова, выражения» и thymos («тимос») — «эмоции». Таким людям не хватает слов для выражения их чувств. В самом деле, кажется, что у них вообще нет никаких чувств, хотя в действительности они могут производить такое впечатление из-за своей неспособности выразить эмоции, а не из-за их полного отсутствия. Психоаналитики впервые обратили внимание на таких людей, приведенные в замешательство категорией пациентов, которые не поддавались лечению их методами, потому что не сообщали ни о каких чувствах, ни о каких фантазиях и бесцветных снах — словом, ни о какой внутренней эмоциональной жизни речь вообще не шла. Клинические признаки, характерные для алекситимиков, включают затруднения с описанием чувств, как их собственных, так и чувств других людей, и крайнюю ограниченность эмоционального словарного запаса. Более того, им трудно проводить различия как между эмоциями, так и между эмоцией и телесным ощущением, так что они могут жаловаться на то, что их мутит, на учащенное сердцебиение, потение и головокружение — и не знать при этом, что испытывают тревогу.
«Они производят впечатление особых чуждых существ, явившихся из другого мира, но живущих в обществе, где властвуют чувства» — так описывает их д-р Питер Сифнеос, психиатр из Гарвардского университета, который в 1972 году изобрел термин «алекситимия». Алекситимики, к примеру, редко плачут, но если уж они заплачут, слезы у них из глаз текут ручьями. Однако они жутко смущаются, если в этот момент их спросить, о чем они плачут. Одна пациентка, страдающая алекситимией, посмотрев фильм о матери восьмерых детей, которая умерла от рака, была так потрясена, что плакала, пока не заснула. Когда ее врач высказал предположение, что она расстроилась из-за того, что фильм напомнил ей о ее собственной матери, которая в это время умирала от рака, женщина словно окаменела и осталась сидеть в смущении, не шевелясь и не произнося ни слова. Когда же он спросил ее, что она чувствовала в тот момент, женщина ответила, что чувствовала нечто «ужасное», но не смогла четко определить свои чувства и добавила, что иногда вдруг осознает, что плачет, но никогда точно не знает почему.
В этом и заключается суть проблемы. Дело не в том, что алекситимики вообще ничего не чувствуют, просто они не в состоянии до конца понять — и особенно выразить это словами, — какие именно чувства они испытывают. Они полностью лишены главной способности эмоционального интеллекта — самоосознаний, то есть понимания, что мы чувствуем, когда внутри нас бушуют эмоции. Алекситимики опровергают аксиому, проистекающую из здравого смысла, об абсолютной самоочевидности того, какие именно чувства мы испытываем; это происходит из-за того, что у них нет, так сказать, ключа к пониманию чувств. Когда что-то, а чаще всего кто-то, побуждает их к чувствованию, они воспринимают переживание как нечто обескураживающее и подавляющее, от чего надо отделаться любой ценой. Чувства к ним если вообще и приходят, то исключительно в виде одурманивающего букета горестей и бед; как определила эта женщина, которая плакала в кино, они чувствуют что-то «ужасное», но никогда не могут точно сказать, что такое это «ужасное», что они в данный момент чувствуют.
Подобная изначальная путаница с чувствами, видимо, часто заставляет их жаловаться на неопределенные проблемы со здоровьем, тогда как в действительности они испытывают эмоциональный дистресс — явление, известное в психиатрии как соматизация, то есть развитие соматических нарушений психогенной природы, когда боль, связанную с эмоциями, принимают за физическую (и отличающуюся от психосоматического заболевания, при котором эмоциональные проблемы переходят в разряд медицинских). Главную свою задачу психиатрия видит в том, чтобы вывести алекситимиков из рядов тех, кто приходит к докторам за помощью, поскольку они склонны долго и нудно приставать к врачам, домогаясь, чтобы те поставили им диагноз и назначили лечение от того, что в действительности относится к категории эмоциональных проблем.
Хотя пока еще никто не может наверняка сказать, что именно вызывает алекситимию, д-р Сифнеос высказал предположение, что в этом виноват обрыв цепи между лимбической системой и неокортексом, в частности, его центром речи, и эта гипотеза вполне согласуется с тем, что мы узнаем об эмоциональном мозге. У пациентов, подверженных тяжелым эпилептическим припадкам, у которых эта связь была прервана хирургическим путем для ослабления симптомов их болезни, как отмечает Сифнеос, эмоции притуплялись, как у людей с алекситимией, и они теряли способность выражать свои чувства словами и неожиданно лишались жизни, украшенной игрой воображения. Короче говоря, несмотря на то что цепи эмоционального мозга могут реагировать чувствами, неокортекс не способен рассортировать эти чувства и добавить к ним языковые нюансы. Как заметил Генри Рот в своем романе «Назови это сном» по поводу этой силы речи, «если ты сумел облечь в слова то, что ты чувствовал, значит, это твое». Результат, разумеется, и составляет алекситимическую дилемму: отсутствие слов, чтобы выразить чувства, означает, что эти чувства не ваши.
О пользе чувствования нутром
У Эллиота как раз подо лбом образовалась опухоль размером с маленький апельсин, которая была полностью удалена с помощью хирургического вмешательства. Хотя операция и была признана удачной, впоследствии люди, хорошо знавшие его, утверждали, что Эллиот уже не был Эллиотом — он пережил радикальное изменение личности. Некогда успешный адвокат, ведущий дела корпораций, Эллиот больше не мог работать. Его бросила жена. Безрассудно потратив сбережения на бесплодные капиталовложения, он был вынужден жить в доме брата.
В проблеме Эллиота присутствовала одна особенность, приводившая в замешательство. С интеллектуальной точки зрения он был блестящ, как всегда, но он ужасно распоряжался своим временем, безнадежно увязая в мелких подробностях; казалось, он утратил всякое понятие о приоритетах. Выговоры ничего не меняли; его последовательно уволили с ряда юридических должностей. Хотя многочисленные тесты интеллекта не выявили никаких отклонений в умственных способностях Эллиота, тем не менее он отправился к невропатологу, надеясь, что в случае обнаружения у него какой-либо неврологической проблемы он получит страховые пособия в связи с утратой трудоспособности, на которые он, по его мнению, имел право. В противном случае его, вероятно, сочли бы просто симулянтом.
Антонио Дамазио, невролог, консультировавший Эллиота, был поражен выпадением одного элемента из набора ментальных функций Эллиота: хотя с его логикой, памятью, вниманием, равно как и со всеми остальными познавательными способностями все было в порядке, Эллиот фактически забыл о своих эмоциональных реакциях на то, что с ним произошло. Самым поразительным было то, что Эллиот мог рассказывать о трагических событиях своей жизни совершенно бесстрастно, словно он был сторонним наблюдателем по отношению к потерям и неудачам из своего прошлого, — без нотки сожаления или печали, фрустрации или гнева по поводу несправедливости жизни. Его трагедия не доставляла ему никаких страданий. Дамазио чувствовал себя более расстроенным историей Эллиота, чем сам Эллиот.
Причиной эмоциональной неосведомленности, по заключению Дамазио, было удаление — вместе с опухолью — части предлобных долей головного мозга Эллиота. Фактически произошло следующее: в результате хирургического вмешательства была перерезана связь между низшими центрами эмоционального мозга, особенно миндалевидным телом и относящимися к нему цепями, и центром неокортекса, отвечающим за способности к мышлению. Эллиот стал мыслить по принципу компьютера: он был способен последовательно выполнять все шаги поэтапно, просчитывая какое-то решение, но не мог правильно определять значимость возможных вариантов. Каждый вариант был нейтральным. И такая бесстрастная манера рассуждать логически, по мнению Дамазио, составляла суть проблемы Эллиота, ибо неспособность понять собственные чувства, возникающие у него по поводу разных вещей, вносила ошибку в его рассуждения.
