Карен Хорни - Невроз и личностный рост. Борьба за самоосуществление
Уточним это различие. Эгоцентричность невротических требований можно кратко подытожить, говоря языком моего собственного переживания: с приоритетами военного времени все в порядке, но я должна лететь без очереди. Если у невротика где-то заболело или ему что-то нужно, все должны все бросить и кинуться к нему. Вежливое объяснение аналитика, что у него нет сейчас свободного времени для консультации, часто наталкивается на злобное или ядовитое замечание или просто на глухоту. Если пациенту нужно, время должно найтись. Чем меньше связан невротик с миром вокруг него, тем меньше он думает о других людях и их чувствах. Как сказал однажды пациент, временами высокомерно презиравший реальность: «Я – свободная комета, летящая сквозь миры. Реально то, чего хочу я, а другие с их желаниями нереальны».
Третья характеристика требований невротика лежит в его ожидании, что к нему все должно прийти без всяких усилий. Он не допускает, что сидя в одиночестве, он может кому-то позвонить; нет, это ему кто-то обязан позвонить. Обычное рассуждение, что нужно меньше есть, если хочешь похудеть, часто встречает столь сильное внутреннее неприятие, что он продолжает переедать, по-прежнему негодуя, что не выглядит так же изящно, как некоторые другие. Другой требует себе почетной работы, лучшего положения, денежного аванса – еще ничего особого и не сделав, чтобы все это заслужить, и даже (чего уж больше) не высказывая своего требования. Ему не нужно ясности – чего же он, собственно, хочет. Ему нужна позиция отказа от всего или получения всего.
Часто он весьма правдоподобно и трогательно рассказывает о том, как сильно он хочет быть счастливым. Но его семья или друзья рано или поздно осознают, что осчастливить его чрезвычайно трудно. Поэтому они могут сказать ему, что в нем самом, должно быть, сидит какое-то недовольство, которое и мешает ему получить причитающееся ему счастье. Бывает, что после этого он отправляется к психоаналитику.
Аналитик оценит желание пациента быть счастливым как хороший мотив для обращения. Но он, кроме того, спросит себя: почему пациент, при всем его стремлении к счастью, остается несчастным. У него ведь есть много такого, чему радовалось бы множество людей: славный дом, милая жена, обеспеченность. Но он почти ничего не извлекает из этого и не проявляет ни к чему особого интереса. Складывается впечатление, что слишком много в нем лени и потакания своим слабостям. Аналитик поразится, что на самой первой встрече пациент говорит не о своих трудностях, а, скорее, с какой-то наглостью предъявляет список своих желаний. Следующая встреча укрепляет первое впечатление. Инертность пациента в аналитической работе оказывается первым препятствием. Картина проясняется: перед нами человек, связанный по рукам и ногам, неспособный применить собственные силы и до краев наполненный упорными требованиями, что все лучшее в жизни, включая ликование души, должно свалиться к нему с неба.
Еще одна иллюстрация к требованию получать помощь, не прилагая к тому никаких усилий, глубже прояснит нам природу этого требования. Один пациент был вынужден прервать анализ на неделю, причем его беспокоила проблема, которая всплыла на предыдущей аналитической сессии. Он выразил желание разделаться с ней до отъезда – вполне законное желание. Я изо всех сил принялась раскапывать корни данной проблемы. Но вскоре я заметила, что он, со своей стороны, почти не прилагает усилий. Я словно должна была тащить его за собой. Час подходил к концу, и я почувствовала нарастающее раздражение с его стороны. На мой прямой вопрос об этом он ответил утвердительно: конечно он раздражен – он не хотел, чтобы его бросили одного с его проблемой на целую неделю, не сказав ничего, что могло бы принести облегчение. Я указала ему, что его желание вполне понятно, но оно, кажется, превращается в требование, в котором нет никакого смысла. Мог он или нет подойти ближе к решению данной проблемы, зависело от того, насколько доступна она была в этот момент и насколько продуктивными могли быть он и я. А в том, что касается его, должно быть существует нечто, не позволяющее ему делать усилия в желательном для него направлении. После долгого кружения вокруг да около, которое я здесь опускаю, он не мог не увидеть истинности сказанного. Исчезло его раздражение, исчезло иррациональное требование и ощущение неотложности проблемы. И он добавил одно разоблачающее обстоятельство: он считал, что проблема порождена мною, так что я должна ее и уладить. Каким же образом он возлагал ответственность на меня? Он не имел в виду, что я совершила ошибку; просто дело в том, что в течение предыдущего часа он понял, что еще не преодолел свою мстительность – которую он едва-едва начинал осознавать. На самом деле, в это время он даже и не хотел еще избавиться от нее, а только от некоторых огорчений, ей сопутствующих. Поскольку я не выполнила его требования освободить его от них немедленно, он почувствовал себя вправе мстительно потребовать возмещения ущерба. Этим объяснением он указал на корни своих требований: внутренний отказ брать на себя ответственность и недостаток конструктивного интереса к себе. Это приводило его в оцепенение, не давало ему что-либо делать для себя и отвечало за потребность в том, чтобы кто-то другой (в данном случае аналитик) принимал на себя ответственность за него и все для него улаживал. И эта потребность также превратилась в требование.
Этот пример указывает на четвертую характеристику невротических требований – они могут быть мстительными по своей сути. Человек считает, что ему причинен ущерб и настаивает на его возмещении. То, что так бывает, известно давно. Именно так это обстоит при травматическом неврозе, при определенных параноидальных состояниях. Существует много художественных описании данной характеристики, включая Шейлока требующего свой фунт мяса, и Гедду Габнер настаивающую на экстравагантных излишествах как раз тогда, когда она узнает о том, что ее муж видимо, не получит профессуру, на которую они надеялись.
Здесь я считаю нужным поднять вопрос: не является ли мстительность частым, если не постоянным, элементом невротических требовании? Естественно, степень ее осознания может быть различной. В случае Шейлока она сознательная, в случае рассердившегося на меня пациента она находилась на грани осознания, в большинстве же случаев она бессознательна. Мой опыт вынуждает меня сомневаться в ее вездесущности. Но я сталкивалась с ней настолько часто, что поставила себе за правило всегда ее искать. Говоря о потребности во мстительном торжестве, я уже упоминала о том что мы обнаруживаем очень много хорошо скрытой мстительности в большинстве случаев невроза. Элементы мстительности несомненно налицо когда требования выставляются со ссылками на прошлые фрустрации или страдания, когда они предъявляются в приказной манере, когда исполнение требовании ощущается как победное торжество, а их фрустрация как поражение.
В какой мере человек отдает себе отчет в своих требованиях? Чем больше взгляд человека на себя и окружающий мир определен его воображением, тем больше он и его жизнь в целом для него таковы, какими ему требуется их видеть. При этом в его сознании не остается места для идеи, что у него есть какие то потребности или какие то требования, а одно упоминание о подобной возможности может быть оскорбительным для него. Просто люди не заставляют его ждать. С ним просто не бывает несчастных случаев и стать старше ему тоже не предстоит. Погода правда прекрасная, когда он отправляется за город. Все происходит так, как он хочет, и он действительно справляется со всем на свете.
Другие невротизированные лица, кажется, отдают себе отчет в своих требованиях, поскольку явно и открыто требуют для себя особых привилегий. Но то, что очевидно наблюдателю, может быть вовсе не очевидным самому человеку. Более того, то, что видит наблюдатель, и то, что чувствует наблюдаемый – далеко не одно и то же. Тот, кто агрессивно выставляет свои требования, может, самое большее, помнить некоторые свои высказывания или смысл своих требований. Например, он признает, что проявил нетерпение или не вынес того, что с ним спорят. Он может знать, что не любит просить людей или говорить им «спасибо». Но пусть он даже знает за собой такое – это не означает, что он знает о своем внутреннем убеждении: все другие должны делать в точности то, что ему хочется. Он может знать о своей опрометчивости, но часто будет приукрашивать свои необдуманные поступки, выставляя их как храбрость или уверенность в себе. Он может, например, бросить очень хорошую работу без всяких конкретных видов на какое-то другое место и рассматривать этот шаг как выражение своей уверенности в себе. Может быть, так оно и есть, но, возможно, здесь присутствует еще и опрометчивость, проистекающая из его уверенности в своем праве на везение и счастье. Он может знать о том, что в глубине души он верит: уж он-то никогда не умрет. Но даже это еще не осознание своих претензий быть выше биологических ограничений.
