Алисса Муссо-Нова - Я тебя сделаю!
«Шухерезада! — позвал дракон в терцию. — Подставь-ка ведро — сейчас снесусь! От этого грохота я до утра не дотерплю!»
Шехерезада приволокла небольшой чан, дракон покряхтел над ним, и миру предстали четыре прекрасных яичка в блестящей скорлупе.
Дракон склонился над своим творением: «Экий я дока! Глянь, уже продукт с картинками пошел!» Он взял из чана одно яичко, на котором четко просматривался осенний пейзаж, одинокая смешная девочка в розовой кофточке, и большая черная птица махала громадными крылами над ней. Дракон прислушался: «Черный ворон, что ж ты вьешься…» — доносился с картинки тонкий девчачий голосок.
Фанат Сальери приладил контрабас к тощему боку и тронул струны.
«Ё-моё, — мечтательно произнесла Шехерезада, — теперь Шах еще и песнями развлекаться будет!»
Второе яйцо являло взгляду картину полуразвалившейся деревеньки: на завалинке под березой, нежно прижимая к боку огромную бутыль чего-то мутного, перевязанная крест-накрест клетчатым платком женщина глубоко пенсионного возраста и неопределенной профессии лихо исполняла народные сказки: «…значится, посадил дед эту, ага, и она это, тово, выросла! Блин! Ну бил, бил не разбил», — выпалила дама выразительно и громко икнула. При этом выпустила такую мощную струю перегара, что даже Дракон затряс головами, а Шехерезаду спасла только шелковая юбка, молниеносно намотанная на голову. Фанат же Сальери же тривиально грохнулся в обморок, прихватив скрипку.
Местный кухонный алкаш Киряим-ака подскочил с проворностью мартышки и, проглотив нетрезвое яйцо, со счастливой улыбкой заголосил: «Выросла репка большаааааааяяяяяяя!!!!!!» и затопал босыми ногами к арыку, где мгновенно уснул у края воды.
Третье яйцо являло собой зеркальце. Даже небольшая ручка имелась. В зеркальце по желанию можно было увидеть свой облик в любом возрасте: и старше, и моложе настоящего. Ручка для того и придавалась, чтобы глядящий в зеркало не упал с ходу в обморок. Шехерезада нечаянно брякнула: «Через 5 лет!»
Из зеркала на нее глянула самоуверенная девица в дорогих парчовых одеждах.
«А я? — завопил фанат. — Скоро-скоро я какой?»
Вид фаната в будущем был столь диковен, что Дракон, попятившись, пробормотал: «Пока! Мне такое смотреть нельзя — нестись перестану!» — и поспешил из кухни прочь. Шехерезада посмотрела в зеркальце и… — во-первых, это была дама! Темнокожая красавица афро-азиатского происхождения. Впрочем, ее можно было принять и за представительницу слабого пола индейцев племени сиу. Смуглокожая — как отполированная, стройная красотка с роскошным бюстом, классическим изгибом талии и прелестными ножками так и просилась на первую страничку ВОГа. Переливы ее голоса подозрительно напоминали отрывки из концерта Вивальди!
«Э-э-это я?!» — В ужасе воскликнул фанат маэстро.
«Не-е-ет, — присмотревшись, сказала Шехерезада. — Сдается мне, что это — твоя скрипка! А вон там, за ней, на горизонте, видишь, карлик горбоносый, это ты!!!»
«Фухи-фухи, — перевел дух фанат Сальери. — А я-то уж перепужался — тут во дворце всем заезжим мужчинам, — он приосанился и злобно взглянул на хихикнувшую Шехерезаду, — да! Мужчинам! Норовят обрезать что-ньть… — он замялся. — …нужное! Да! И нечего хихикать! После этого как раз таким голосом аля Вивальди и поют!»
Потом он вгляделся в изображение карлика оценивающим взглядом и поскреб подбородок: «Зарядкой заняться не мешало бы… у вас тут есть во дворце какие секции?»
«Секций нет, — Шехерезада оглядела фигуру скрипача. — Только вот группа с танцами живота… по понедельникам занимаются и четвергам, там у них зарядка, йога, танцы…» Она представила фаната Сальери в прозрачных шальварах с бусами на тощих бедрах и расхохоталась.
«И нечего смеяться, — обиженно запыхтел фанат. — У меня, между прочим, 90-60-90, когда я в бронежилете. И вообще — Я НЕ ТОЩИЙ, Я — ЭЛЕГАНТНЫЙ!»
«А знаете, маэстро, — задумавшись всего на мгновение, произнесла Шехерезада. — Я, пожалуй, отправлю вас в поисках смысла жизни. Скажу вам по большому секрету — наиувлекательнейшее занятие!»
Шехерезада достала из корсета маленький пульт, направила его на «элегантного» и нажала крохотную красную кнопку. Фанат Сальери не успел ответить ни да ни нет, а уже очутился в одном из проходов лабиринта.
Был он теперь размером со среднеоткормленного таракана, какие водятся на просторах домов центра Среднерусской возвышенности, и легко умещался в лабиринте на изящном столике посреди тарелок с рахат-лукумом, блюд с янтарным виноградом и орехами. Он даже попытался подпрыгнуть, чтобы на бреющем полете откусить кусочек свежего персика, но…
…запнулся о виноградную косточку и плюхнулся в тарелку с лукумом. Моментально сахарная пудра облепила его со всех сторон, сиропная сладость набилась в кармашки и, похожий уже
больше на украшение для торта, маэстро уселся на кубик лукума.
«Смысл жизни! — простонал он. — Вот он, смысл этой дурацкой жизни, — когда хочешь котлету, обязательно сахара дадут!»
«Ой! — над ним звонко хлопнули розовые ладошки. — Ой, девочки, смотрите — говорящий таракан!»
* * *Теперь ты видишь, Кант, что мир материален?
Это кто идет в пальто?
Любил Падишах, вскочив на лучшего скакуна Григория-Падишахоносца, осматривать свои владения, вдоль и поперек, пополняя казну и карманы. Жены всегда участвовали в этих победоносных походах, покупая себе новые наряды, косметику и звонкие брямки. И даже жара или стужа не могла всем им испортить походное настроение.
И только Шехерезада ленилась шататься по походам…
Она шаталась только в пределах дворца. Поэтому, когда все уехали и улеглась пыль, поднятая копытами Падишахоносца, пошатнулась Шехерезада как следует, и брякнулась возле фонтана, уронив куда надо четыре тома своих сказок и дискетку с планами еще трех книг. От удара шехерезадом о каменные плиты в голове у нее что-то сдвинулось, и она произнесла голосом мультфильмного зайца:
«Четыре сыночка и лампочка дочка!» И тут же перед ее ясными очами встали, как кони перед грозой, четыре танкиста и Анка-пулеметчица с абажуром наперевес.
«Кому тут счастье не светит? — спросила Анка, пулеметными очередями света обдавая присутствующих. — Кто в темень несчастий угодил?»
Шехерезада, перезагрузившись внутри себя, открыла очи шире, молвила: «Мне не светило до твоего появления, о несравненная Анка. Но если ты мне подаришь свой абажур, то я спасена!»
«Хм», — хмыкнула Анка с абажуром и давай совещаться с четырьмя танкистами, которые уже курили кальян… Абажур в курении участия не принимал и поэтому был решительно против акта дарения.
«Не хочу, не желаю! — горячо шептал он Анке на ухо. — Я тебя уже давно знаю, я к тебе уже почти совсем привык, а эту Шухерезаду вижу первый раз в жизни!»
Танкисты же на Анкины вопросы не откликнулись, они, не отрываясь от кальяна, в один голос только рявкнули загадочно:
На полу валяется —
на «Ш» называется!
Четырехкратное эхо отразилось от башен дворца и упало в фонтан, окатив абажур веером брызг и заодно умыв Анку, которая вечно была перепачкана пороховой гарью.
«Так-так-так!» — пробасила пулеметчица.
«Так-так-так!» — передразнил ее пулемет.
«Тааааак!» — нараспев протянула Шухеризада, вставая с пола… и в недоумении оглядываясь в поисках того, ЧТО же все-таки валялось на полу и называлось на букву «Ш»… На полу она ничего не нашла, зато подняв взгляд, с удивлением увидела абажур, кокетливо прикрывшийся веером из искрящихся брызг. За абажуром стояла Анка, с которой потоками стекала пороховая гарь, обнажая невиданный доселе розовый бюст олимпийских размеров…
«Оба — на!» — не удержалась Шехерезада.
«Оба? — удивилась Анка. — Давай!»
И Анка потянулась к спелым арбузам, которые торчали из карманов распашного платья Шехерезады.
«Уж больно люблю я азрузы, они такие вкусные и для олимпийских рекордов и соответствующих бюстов пользительны», — затарахтела Анка, держа в каждой руке по арбузу
«Врааааааагууууууу не сдааааааеееееется наш гордый матрац», — запели вперемешку четыре танкиста.
«Раззява! — прошипела про себя Шухерезада. — Ну вечно рот и карманы разину — и становлюсь добычей любой заезжей интриганки! Опять без завтрака! На фиг! Буду теперь на пельменной диете сидеть — на комок остывших пельменей в кармане небось никто не польстится!»
«Так-так-так! — сказал пулемет Анке. — Таки-таки — у Шухерезады в голове враки и мраки!»
Диеты и комитеты!
Плацдармы и командармы!
Лампасы и пампасы!
Лиссы и Генералиссы!
Солки и комсомолки!
Паны и пропаны!
Падишах и шах!
«Ага! — веером выстреливая косточками арбуза, сказала Анка. — Падишах, шах, и мат матерный!»
