Эрнест Цветков - Досье на человека
Но по мере своего стремительного скольжения существо, отделившееся от тела, принадлежавшего некогда Сергею Лукину, постепенно снова начинало осознавать себя, во всяком случае в той мере, которая подразумевает осмысленное употребление слова «я». В соответствии с этим стали возвращаться и какие-то чувства, и какие-то переживания, первое из которых побудило задать вопрос: «Что же все-таки происходит»? В ответ последовали странные звуки, напоминающие то ли тоненькое хихиканье, то ли бренчание маленьких колокольчиков, то ли и хихиканье, и звяканье колокольчиков одновременно.
«Если я сплю, то тогда почему я осознаю себя? Если это галлюцинации, то почему я осознаю себя галлюцинирующим? Ведь последнее совсем невозможно, так как состояние психоза исключает всякую возможность осознавания и критического восприятия».
Тоненькие колокольчики будто загремели все разом в унисон и лопнули раскатистым взрывом, ударная волна которого прокатилась по всему тоннелю громоподобным хохотом. И когда этот демонический смех рассеялся, Лукин услышал некое подобие голоса, именно подобие, настолько оно казалось механическим, бесцветным, словно вещала плохо отлаженная говорящая машина:
– Это и не сон, и не психоз, голубчик. Это выход в астрал. М-м-м… ну если хочешь, это что-то вроде сна, одна из разновидностей сна, скажем так.
После короткой паузы невидимая машина вновь загнусавила:
– Вскоре ты войдешь во владения Демиурга.
– А кто такой, этот ваш демиург?
– В свое время узнаешь, – коротко отрезала машина.
Наступила тишина, и астральная тень Лукина плавно скользила среди призрачного безмолвия. Им овладело равнодушие, и все происходящее воспринималось теперь отстраненно. И когда навстречу хлынул яркий поток света, Лукин никак не отреагировал – не испугался, не удивился и не метнулся в сторону, он равнодушно и спокойно продолжал двигаться в одном направлении, и уже обволакиваемый ворвавшимся в трубу свечением, оставался безучастным и бездеятельным.
Между тем интенсивность света нарастала, и все пространство, залитое этим напором, потеряло свои контуры и очертания, как теряет очертания дорога, размываемая расползающимся знойным раскаленным полуднем. Одновременно скольжение прекратилось, и Лукин завис в неопределенном, подвешенном состоянии, окутанный непрерывно излучаемым ослепительным маревом. Впрочем, довольно скоро внутри этого свечения обозначились темные линии, вырисовывая нечто вроде человеческой фигуры, хотя сходство и представлялось весьма приблизительным. Тем не менее новоявленный фантом начал быстро уплотняться, приобретая объем и детали, свойственные человеческому телу. Он словно бы поглощал энергию света, питался ею, и Лукину показалось, что вокруг стало как-то тускнее, а вскоре в тоннеле и вовсе померкло, и только проявившийся призрак фосфорически мерцал в серовато-белесом тумане.
Наконец он кивнул, словно приглашая следовать за собой, и медленно поплыл вдоль тоннеля. Лукин тут же почувствовал, что его тянет за ним и, отпустив свою волю, беспрекословной тенью потянулся за проводником.
Труба сделала несколько изгибов, и они вскоре очутились в некоем подобии пустой комнаты, в центре которой зияла дыра то ли люка, то ли колодца.
– Жди здесь, – коротко бросил призрак и рассеялся в млечной дымке, наполнявшей комнату, после чего из колодца поднялось черное облачко и зависло над дырой. Некоторое время оно неподвижно висело, затем завибрировало, и тень Лукина, улавливая эти вибрации, ощутила смысл сообщаемой информации, исходящей от облака – происходящее напоминало телепатический контакт.
– Приветствую тебя в мире теней, – исходило от облака.
– А что представляет собой этот мир? – завибрировал Лукин.
– Э-э, – всколыхнулось облако, – как бы тебе попонятнее это объяснить… видишь ли, мы на время как бы похитили твою душу. Такое чаще всего происходит во сне, но не всегда.
– И я сейчас сплю?
– И да и нет.
– Как это понять?
– Твое сновидение – осознанное сновидение. То есть ты спишь и в то же время осознаешь, что находишься во сне. И это очень важно.
– Почему это важно?
– А потому что в таком состоянии связь с твоим телом практически отсутствует.
– А что же происходит с моим телом там, внизу?
– Да ничего особенного и не происходит. Оно будто в летаргическом состоянии. Но еще не мертво.
– Как это понять – еще не мертво?
– А никак понимать и не надо. Чего тут понимать?
– Ну хорошо, а если оно умрет, и от чего зависит, умрет оно или нет?
– Не от чего, а от кого, – поправило облако, – не от нас, голуб, чик, не от нас. Но в какой-то степени и от нас тоже.
– Ясно. Ну а где я сейчас нахожусь конкретно?
– В преддверии.
– В преддверии?
– Да, то есть ты еще по ту сторону двери, которая отделяет мир поверхностный от мира более глубокого. Но твое время проникнуть в мир более глубокий еще не настало.
– Я так понимаю, что мир более глубокий – это то, что ожидает нас после смерти?
– Правильно понимаешь.
– А преддверие – это чистилище?
– Преддверие – это преддверие. Ну ладно, хватит болтовни, пойдем, я покажу тебе свою коллекцию.
Лукин не успел отреагировать, как оказался втянутым в колодец, наполненный концентрированным черным мраком. Он ощутил, что находится в тесной норе, которая, постепенно сокращаясь, начинает стягиваться в одну точку. Вместе с тем он почувствовал невыразимую боль и страдание, заключившееся в переживании тоскливого одиночества. И теперь это уже была концентрация тоски, воплощенная в энергетическом сгустке. Казалось, еще мгновенье, и он разорвется в этой тоске и будет поглощен зоной абсолютного мрака. Но, когда мгновенье минуло, он обнаружил, что попал в освещенный зал и вновь ощутил вибрации, исходящие от черного облака:
– Что, голубчик, испугался? – и беззвучный хохоток пробежал под сводами зала. – Ты, главное, ничего не бойся. Но, впрочем, смотри. – Облако встрепенулось, и пространство наполнилось тенями. Они отрешенно плыли по залу, как инфузории в бульоне. Медленно и безучастно проплыла тень Лизочки и также отстранение просочилась в пол. Сгинула.
Вслед за ней потянулась вереница неизвестных очертаний, в толпе которых, однако, иногда попадались лица знакомые, и каждый раз при их появлении Лукин вздрагивал. Когда мимо скользнул образ Риты, он хотел приблизиться к нему, но непонятным способом был оттеснен назад, сопровождаемый все тем же знакомым хохотком, а унылая тень красавицы, прошествовав в своей одиозной сосредоточенности, скрылась в одной из стен.
– А что с ними происходит и почему они здесь? – послал свой мысленный вопрос Лукин.
– Охотно отвечу, – участливо отозвалось облако. – Все, кого ты здесь видишь, находятся у нас под колпаком. Они по тем или иным причинам интересуют Демиурга. У нас как бы своеобразная лицензия на право обладания ими, понимаешь?
– Не совсем.
– Видишь ли, все, что существует во Вселенной, существует именно потому, что поддерживает свое существование. Вот ты, например, живешь потому, что так или иначе поддерживаешь свою жизнь. Ты питаешься, дышишь и тем самым позволяешь себе быть. Согласен?
– Вполне.
– Но в мире существует множество самых различных уровней существования, и отнюдь не все из них поглощают ту же пищу, что и люди. Вот мне, например, накрой хоть самый изысканный стол, он меня никак не прельстит. И Демиургу абсолютно наплевать на все ваши разносолы. Мы питаемся другим, у нас иная пища. Мы поедаем души.
– Вы питаетесь энергией, как вампиры?
– Вампиры питаются кровью, но если тебе понятнее такое сравнение, то изволь. И, действительно, подобно тому, как чужая кровь дает вампиру силу, так и нам дает силу чужая душа. Но насколько душа сильнее крови, если б ты знал!
– А у нас среди людей бытует такое понятие, как энергетический вампир.
– А, понимаю, понимаю. Весьма ценные для нас существа. И мы весьма бережно к ним относимся.
– В каком смысле?
– В смысле? Знаешь, зачем откармливают свиней?
– Знаю.
– Ну вот в этом самом смысле.
– А чьи же души вы охотнее всего поглощаете?
– Незащищенные.
– Что это значит?
– А все-то тебе возьми и расскажи. А ты пойдешь и защитишься.
– Так я тоже кандидат на вашу кухню?
– В общем-то, да. Видишь ли, мы тщательнейшим образом наблюдаем за вашим миром. И практически на каждого человека заводим этакое своеобразное досье, которое по мере поступления материала становится все обширнее и обширнее. А затем, используя это Досье, мы преспокойненько задействуем того, на кого оно составлено, разумеется, если его содержание дает повод для этого.
– Досье на человека?
– Вот именно, милейший, вот именно. Служба наблюдения и Дознания у нас прямо отменная, скажу без ложной скромности.
– А я… извините… на меня тоже досье составлено?
– Непременно, милейший, а как ты думал?
