Игорь Калинаускас - Жить надо!
Труд души мучителен до тех пор, пока душа не знает любви. Труд души мучителен, мучительно осознавание, ибо осознавание, точнее говоря, одушевление мыслей, смысла, порождение смысла – это есть труд души, душевный труд, а не интеллектуальный. И он мучителен, но без него душа не узнает любви. Без него, кроме волнений тела и некоторого возбуждения мысли под общим названием «влюбленность», ничего другого не откроется перед вами.
Конечно, хотелось бы сразу – в полет. Безусловно, хотелось бы, как когда-то, когда без труда это было. У Цветаевой есть замечательные строчки: «Не возьмешь мою душу живу, не дающуюся, как пух». Понимаете, никуда не уйти от завета древних, замечательно выраженного Константином Сергеевичем Станиславским: «Трудное сделать привычным, привычное – легким, легкое – красивым». И так обрести «душу живу, не дающуюся, как пух». А хочется, как в детстве: к мамке припал и полетел. Это хорошо, ежели ты готов из-за этого «хочется» трудиться, творить.
Трудится во имя «хочу»Чем работа в обыденном смысле этого слова отличается от слова «работа» для меня? Когда я хочу так, что во имя этого готов трудиться, тогда получается творческая работа. Трудиться во имя «хочу»…
Но трудиться без «хочу» – это то же самое, что любить без «люблю». И поэтому в этой, казалось бы, простой фразе: делай только то, что тебе хочется делать, – заповедь великого подвига. Ибо, пожалуй, нет труднее на Земле задачи, чем эта.
Все твои «хочется», во имя которых ты готов делать, – они вряд ли повредят людям, а вот те твои «хочется», во имя которых ты ничего не делаешь, – они будут жить в тебе, как нерожденные, невоплотившиеся желания.
Это и есть творчество – расстояние от замысла до его воплощения, а акт творчества – это и есть соединение отцовского и материнского, мира и природы, смысла и бытия, духа и плоти. А иначе «свинья под дубом вековым, наевшись желудей досыта, до отвала…» сначала заснула, переварила, потом, глаза продравши, встала и тут же начала решать эту задачу рационализаторства – чего ждать? Сразу весь дуб повалить – и все желуди мои. А ведь они на нем растут, не появляются, а растут, и мы на Земле, в мире растем, а не просто упали с дерева неизвестного. Как в анекдоте о сумасшедшем доме: играли там в Мичурина. На деревья залезли. «Машка созрела?» – «Созрела». – «Прыгай». Бам! «Петька созрел?» – «Созрел». – «Прыгай». Бам!
«Ищите, и обрящете» – что тут можно сказать. Это радостный труд, потому что это творчество, это труд по заветам, ибо каждый человек от Бога, и в первую очередь об этом должен помнить он сам.
Пришел однажды ко мне сын и сказал: «Ба! Так ведь я же от Бога! А я все время думал о других, что они от Бога, и был озабочен, как бы не забыть, общаясь с ними, что они от Бога. И совсем забыл, что я ведь тоже от Него и что это то самое, начальное-то!»
С себя начать надо, в себе самом надо обнаружить и реализовать что-то там от Бога, от Отца то бишь, ибо от Матери-то ясно, это все описано в технологиях, социониках, гороскопах, это все от матери, от природы, а дом-то самому соорудить надо.
Отец – он такой, он говорит: давай делай, давай будем вместе делать. Но делать! Все от Бога, но не все к Богу.
Мир в наследствоКак нам достаются миры? Это отдельная история в каждом отдельном случае. Мы получаем эти миры, как правило, в процессе социального наследования. И я говорил вам уже, что эта тема науке практически неизвестна, поэтому я не знаю ни работ, ни людей, которые посвятили себя тому, чтобы выяснить, как возникает социально-психологический мир, как он развивается во времени и в пространстве.
Другой вопрос: как мы наследуем социально-психологический мир? Конечно, это в первую очередь семья, потом круг семьи. Это самое главное – семья и круг семьи, родственники, друзья, те, с которыми мы соприкасаемся через их стиль, способ думания, систему ценностей, систему взаимоотношений. Мы усваиваем это в возрасте до пяти лет.
Ведь известно, что человек к семи годам практически готов как характер, как природа, как бытие чистое. Он даже успевает проиграть все будущие сценарии своей жизни. Понаблюдайте за детьми, как они играют. Они все уже сыграли – как они женятся или выйдут замуж, какой семья будет, какую они карьеру сделают, как умрут. Я видел, как дети играют в похороны. Они проиграли уже всю свою жизнь наперед, и весь вопрос в том, какие сценарии им пришли в голову, как они окрашены, эти сценарии, и насколько жизнь будет подкреплять это или как-то все-таки давать возможность измениться.
Это фантастика, если непредвзято посмотреть, как они проигрывают всю свою будущую жизнь. Сразу видно, была ли мать матерью, была ли материнская любовь, это не важно, шла она от матери или от отца, была ли она, та материнская без размеров, без ограничений, без условий… Была ли отцовская любовь – не важно, от кого она шла – от отца, от матери, от дедушки, от бабушки, но отцовская, которая дает миру границы, которая учит делать во имя своих «хочу». От этого очень многое зависит. От структуры этой – да, конечно, но эта структура больше закладывает не столько основы социально-психологического мира, сколько эмоциональную структуру, то есть структуру души человека.
Спонтанность без любви – это дурь, расхлябанность. Так же как знание без любви – это просто смерть. Никаких границ.
Почему мы всегда говорим, что для формирования любой общности – от пары до коллектива – главную ценность имеют не идеи и даже не дела, а совместные переживания? Когда родители это забывают, они потом удивляются, почему между ними и их детьми отчуждение. У них не было совместных переживаний. «Я же все для тебя делал!» – «Ну и что? Ты это делал, тебе это было надо, ты так хотел себя проявить в качестве отца или матери. А мы с тобой что-нибудь вместе пережили?»
У меня были очень сложные отношения с моим отцом. Есть кусок совместных переживаний. Он нас с братом водил в детский сад, детский сад был около его работы. И рассказывал сказки, которые сам же сочинял. Это было совместное переживание. Весь символ любви к отцу для меня в этом кусочке. И в совместных переживаниях, связанных с тем, что он мне рассказывал про философию, – уже позднее, когда он не жил с нами.
Объединяет переживание, а не чувство. Чувство, поскольку это только Я, может возникнуть и исчезнуть. Переживание не исчезает. Ни одно переживание не исчезает. Почему мы говорим, что культура переживания – это и есть работа, переживание – это и есть работа души, в смысле творчества. Это и есть творчество души. И они никуда не исчезают. Они преобразуют нашу душевную суть.
Душа – это совокупность пережитого. Вот это и есть любовь. Чувство любви – это может быть жажда обладания. Или зависть, оформленная под любовь… Чувство – вещь приходяще-уходящая. А вот переживание – это уже точно никуда не денется: то, что совместно пережито, даже захочешь из себя выбросить – не выбросить.
Если рационализировать, то можно сказать, что переживание – это голос любви.
Меня спрашивают: пока человек находится в большой утробе, как он может встретиться с Отцом, если он находится в утробе и все воспринимает через Мать?
Он же воспринимает любовь Матери к Отцу. И ее счастье от того, что отец ее любит. Отсюда и возникает желание встретиться с Отцом. Может быть, это желание встретиться с Отцом и есть желание родиться, вот это, может, и есть духовный зов к рождению, к встрече с Отцом.
Отец нужен, это тот, у кого ты будешь спрашивать, что делать. И выполнять то, что он скажет. Нужна воля. Когда мы обращаемся к Богу – да будет воля Твоя! – мы обращаемся к Отцу. Нужна воля, нужен наказ, чтобы развить в себе это качество. Поэтому без Отца нет самоограничения, самодисциплины, самодеятельности.
Что такое каприз? Это реакция на нарушение первоначального блаженства, это раздражение по поводу задержки удовлетворения желания. И это очень тяжело. И для женщин это тяжело. Но особенно когда мужчина вырастает без отца, когда мать блокирует его так, когда он даже не встречает отца, не, как говорится, родного, а просто мужчину, который становится ему отцом, который ему отцовское-то начало закладывает. Он так и остается ребенком: «Дай, дай, дай, дай…» И в других женщинах ищет только мать, ничего не может дать, зато хорошо умеет взять. А есть и такие, которые могут только отдавать, а взять не могут – это ни плохо, ни хорошо, это разнообразно.
КРЕДО
Давайте попробуем еще раз, может быть, более обобщенно взглянуть на эту самую обыденную жизнь.
Есть такая знаменитая «Изумрудная скрижаль» Гермеса Трижды рожденного, великая заповедь: «Как внизу, так и вверху, как вверху, так и внизу». И есть высказывание Шанкары (индийского религиозного философа, реформатора индуизма) о том, что «нирвана – та же сансара, а сансара – та же нирвана». «Великий квадрат, – говорил Лао-Цзы (китайский философ, живший в IV-III в. до н. э. и считающийся основателем даосизма), – не имеет углов».
