Александр Лук - О чувстве юмора и остроумии
Доведение до абсурда иногда достигается с помощью гиперболы или преувеличения, и не только в полемике, но также и в устном и письменном повествовании.
Из русских писателей наиболее охотно пользовался этим приёмом Н. В. Гоголь.
В «Мёртвых душах» можно отыскать много фраз, вроде следующей:
«Трактирный слуга был живым и вертлявым до такой степени, что даже нельзя было рассмотреть, какое у него было лицо».
Доведение до абсурда может быть достигнуто не только путем преувеличения или гиперболы. Наряду с ним весьма распространен и прием преуменьшения, нарочитого смягчения — эвфемизм. Возьмем, к примеру, французскую пословицу: «Если кто глуп — так это надолго». Всем известно, что глупость не проходит и не излечивается и что глупцы остаются таковыми до самой смерти. Но в такой: форме высказывание было бы просто констатацией факта. А преуменьшение, явно нелепое, делает поговорку остроумной. То же самое относится и к английскому определению бокса: обмен мнениями при помощи жестов.
Существует своеобразная форма эвфемизма, когда понятие выражается через отрицание противоположного понятия. Например, вместо красивый говорят недурной, вместо интересный — небезынтересный, вместо хорошо — неплохо. Эта форма преуменьшения тоже может быть доведена до абсурда и тем самым превращена в прием остроумия:
«В дворницкой стоял запах гниющего навоза, распространяемый новыми валенками Тихона. Старые валенки стояли в углу и воздуха тоже не озонировали („Двенадцать стульев“ И. Ильфа и Е. Петрова).
Прием ad absurdum широко использовал древний сатирик Лукиан. Его сатирический диалог „Зевс уличаемый“ весь построен па доведении до абсурда.
Остроумие нелепостиС приемом доведения до абсурда сходен прием, который лучше всего назвать остроумием нелепости.
Вот, например, известная фраза, произнесенная одним воинствующим безбожником.
Он закончил свою лекцию по атеизму таким эффектным высказыванием: „На вопрос, есть ли бог, надо ответить положительно: да, бога нет“.
Напомним читателю Популярный в начале века анекдот о привередливом посетителе кондитерской, который заказал торт с надписью „Привет с Кавказа“, трижды требовал переделать надпись потому, что она казалась ему недостаточно красивой, а на вопрос кондитера — упаковать ли торт в коробку, отвечал — „не надо, я его здесь же и съем“.
Прием этот — остроумие нелепости — используется не только в бытовых анекдотах, но также в литературе, особенно часто в жанре литературной пародии. В нем есть много общего с приемом доведения до абсурда, но есть и различия. Доведение до абсурда достигается, как правило, путем преувеличения, или гиперболы. А остроумие нелепости заложено в самой ситуации, противоречащей здравому смыслу и повседневному опыту.
Читая знаменитую сказку Льюиса Кэролла „Алиса в стране чудес“ читатель много раз смеется, — не всегда отдавая себе в этом отчет, — над остроумием нелепости.
Возьмем, к примеру, рассказ о чеширском коте, на лице которого почти всегда была улыбка. Иногда улыбка исчезала, и оставалось только лицо; но случалось, что исчезало лицо, и тогда оставалась лишь улыбка.
Лет сто тому назад в одной из законодательных комиссий, обсуждавших возможность отмены телесных наказаний (розог), некий либеральный юрист не без цинизма заметил:
„Пороть мужика гнусно, но что мы можем предложить ему взамен?“
Эти строки и сейчас вызывают улыбку, а в свое время эта острота считалась одним из „гвоздей сезона“.
В чем ее смысл? Обычно, когда у человека что-то отнимают, лишают его чего-то, то он вправе требовать компенсации, предоставления каких-нибудь других ценностей, льгот, преимуществ. Но телесные наказания едва ли относились к тем благам, лишившись которых мужик захотел бы получить что-нибудь другое. Однако построение фразы и мысль, выраженная в такой форме, исходят из предположения, что отмену розог надо якобы чем-то возместить мужику, иначе, пожалуй, он и не согласится с нею. Такое предположение противоречит здравому смыслу, оно нелепо. Поэтому высказывание юриста мы и относим к остроумию нелепости. Но нелепое предположение содержится в этой фразе не явно, в виде намека, пусть даже прозрачного. Так что здесь — соединение двух приемов.
Приведем еще пример остроумия нелепости. Когда вресса распространила ложные слухи о смерти Марка Твена, он выступил с таким опровержением:
„Слухи о моей смерти сильно преувеличены“. Едва ли нужно пояснять, что именно нелепость формулировки сделала ее остроумной.
Здравый смысл разнится у разных людей в зависимости от» жизненного опыта, развития, образования. Отсюда — непреднамеренное остроумие людей, вторгающихся без соответствующей подготовки в чуждые им области знания. Забавно бывает, например, врачу выслушивать рассуждения неспециалистов на медицинские темы.
В литературе эту форму остроумия используют очень часто. Пожалуй, один из наиболее известных в этом отношении рассказов «Письмо к ученому соседу», весь построенный на «нечаянном» остроумии высказываний полудикого степного помещика; апофеозом рассказа явилась фраза, ставшая впоследствии крылатой и вошедшая в наш повседневный обиход: «Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда».
Популярный среди читателей раздел «Нарочно не придумаешь» (в журнале «Крокодил») почти целиком состоит из непреднамеренных острот, сущность которых «остроумие нелепости»:
«Матроса Иванова за систематическую пьянку в период рейса с работы снять с исполнением служебных обязанностей».
В рассказе Юрия Тынянова «Подпоручик Киже» есть такой эпизод. Поручика Синюхаева по ошибке посчитали умершим. А когда он явился на службу, то военному министру пришлось написать рапорт царю:
«Умерший горячкою поручик Синюхаев сказался живым и подал прошение о восстановлении в списках».
Император Павел 1 на этом рапорте начертал высочайшую резолюцию: «…отказать по той же самой причине».
Пожалуй, трудно подобрать лучшие образцы остроумия нелепости.
Нужно сказать, что структура этого приема довольно сложна — в него входят весьма неодинаковые модификации. Необходимо точно определить — что такое нелепость? Критерии нелепости, впрочем, найти не так уж трудно. В простейшем случае нелепость состоит в том, что высказывание содержит взаимоисключающие моменты, однако форма высказывания такова, как будто бы они вполне совместимы. Возьмем, например, объявление о гулянье в городском саду: «Вход бесплатный, детям скидка». В записных книжках Виктора Кина есть такая запись (о любимом начальнике): «Мы надеемся, что преждевременная смерть скоро вырвет его из наших рядов». Хотя прием нелепости здесь не сразу бросается в глаза, но по сути и здесь соединение двух логически несовместимых высказываний.
Иногда нелепость заключается в неправомерном выводе, который основан не на посылках, не на исходных данных, а на второстепенных деталях ситуации.
Смешение стилей или «совмещение планов»Сначала приведем пример, а затем уже разберем его структуру. Общеизвестно выражение «пища богов», — так говорят, когда хотят похвалить вкус какого-либо блюда. Выражение это несколько высокопарно, принадлежит, так сказать, к «высокому стилю». Слово «харч» — просторечное, им почти не пользуются в так называемом интеллигентном обществе. Поэтому сочетание слов «харч богов» в «Золотом теленке» И. Ильфа и Е. Петрова неожиданно, остроумно и смешно. Здесь мы имеем смешение речевых стилей. Среди разновидностей этого приема — несоответствие стиля речи и ее содержания, или стиля речи и той обстановки, где она произносится.
У А. К. Толстого в «Истории государства Российского» сказано о татарском нашествии и княжеских междоусобицах так:
Плоха была услуга,
А дети, видя то,
Давай тузить друг друга,
Кто как и чем во что.
Узнали то татары
Но, думают, не трусь,
Надели шаровары,
Приехали на Русь.
Всё тот же прием — контраст между портными драматизма, трагическими событиями русской истории и нарочито упрощенной, бытовой лексикой, то есть смешение стилей.
Смешение стилей использовал А. К. Толстой и в другом своем сатирическом стихотворении — в послании к председателю комитета печати М. Лонгинову, запретившему издание книг Дарвина в России.
Правда ль это, что я слышу?
Молвят овамо и семо,
Огорчает очень Мишу
Будто Дарвина система?
Полно, Миша, те не сетуй
Без хвоста твоя ведь ж…
Так тебе обиды нету
В том, что было до потопа.
…И ещё тебе одно я
Здесь прибавлю, многочтимый:
Не китайскою стеною
От людей отделены мы.
С Ломоносовым наука
Положив у нас зачаток,
Проникает к вам без стука
мимо всех твоих рогаток.
Льет на мир потоки света
И, следя, как в тьме лазурной
Ходят божии планеты
Без инструкции цензурной,
Кажет нам, как та же сила
Вся в иную плоть одета
В область разума вступила,
Не спросясь у комитета.
Обращение «многочтимый» — это, разумеется, ирония. Но, пожалуй, главное средство, которое придает этим строкам сатирическое звучание, — это полные внутреннего пафоса слова о мощи науки, контрастирующие и оттеняющие бледность и невыразительность казенно-бюрократической терминологии тупого чиновника («ходят божий планеты без инструкции цензурной»).
