Борис Поршнев - Социальная психология и история
Однако как бы ни были интересны, подчас глубоки и плодотворны отдельные выводы и обобщения ученых-идеалистов, их подкашивает в данном случае не только то, что они признают объектом изучения психологической науки бесплотный дух, сущность которого, по определению, в качестве духа противостоит опытной науке, но и то, что они вынуждены странно противопоставлять свою науку психологии индивидуального человека. Ведь никто из психологов, занимающихся психологией личности, будь то даже идеалисты, не отрицает воздействия на нее социальной и национальной среды. Всякий психолог говорит: многое в духовном мире человека предопределено воспитанием, средой, кругом друзей, начальников, педагогов, товарищей по труду, членов семьи, соседей, подчас даже случайных знакомых, а с другой стороны — прочитанными книгами, увиденными и услышанными творениями культуры, радио- и телепередачами. Вот это и есть “социальная психология”. Она вся — в голове индивида. Все остальное производно: это общение и взаимодействие индивидов с их психикой, детерминированной как социальными условиями, так и индивидуальными особенностями.
Спор достигал и подчас достигает большого ожесточения. Сторонники коллективной психологии как особой науки отвечают всем критикам: кроме теории и философии вопроса есть же фактический материал, изучаемый нами. Он изложен в бесчисленных книгах и статьях. Речь идет не об умозрениях, а о фактах, факты же наука обязана исследовать. Нет таких форм общественного взаимодействия, которые не были бы объективными.
На это противники возражают: во-первых, надо совершенно отбросить ту группу фактов, когда речь идет в сущности не о психическом взаимодействии индивидов, а всего лишь об одинаковости или, скажем, об одновременности, или, наконец, совместности их действий. Действительно, надо согласиться, что все это не составляет предмета для особой науки — социальной психологии. Приводился, скажем, такой пример: берется количество самоубийств в данном обществе среди студентов в возрасте до 23 лет. Объект ли это для социально-психологического исследования? Нет, психический путь каждого из них не взаимодействовал с другими. Они составляют группу лишь в статистическом смысле, и социолог найдет путь для анализа этой группы, в том числе для анализа того общего, что имеется в психологии этих самоубийц. Точно так же дело обстоит во всех случаях, когда констатируется, что одинаковое общественно-экономическое бытие порождает у людей одинаковые черты психики и идей. Если речь идет только об одинаковых причинах и следствиях, мы явно не выходим за рамки индивидуальной психологии. Ведь тут прямо даже не ставится вопрос, обязательно ли эти люди общались между собой и какое действие общение оказало на их психику. Перед нами параллельные единичные ряды психологии личности с присущими ей закономерностями.
Точно так же общий результат, совместное действие многих индивидов еще не обязательно создает объект особой науки, кроме индивидуальной психологии. Так, Зиммель справедливо рассуждал: “Когда толпа людей разрушает дом, выносит приговор, издает крик, здесь суммируются действия отдельных субъектов в одно происшествие, которое мы обозначаем как одно, как осуществление одного понятия. Тут-то и возникает великое смешение: внешне — единый результат многих субъективных душевных процессов толкуется как результат единого душевного процесса в коллективной душе. Единство результирующего явления переносится на предполагаемое единство его психической причины” Отсюда Зиммель делал заключение, что нет иного носителя душевных состояний, кроме человеческого индивида, а следовательно, не может быть и социальной психологии как самостоятельной науки. Впрочем — и тут Зиммель делал первый шаг отступления — может быть такая часть общей психологии, которая изучает, какие модификации испытывает душевный процесс индивида под влиянием общественной среды. Дальше мы в полный рост поставим вопрос: действительно ли это только “часть науки о психологии личности”? Но Зиммель не задерживается долго на этом, а общественную сторону науки психологии видит главным образом в изучении тех или иных психических типов, т.е. некоторых средних черт характера, образа поведения, и т.д., которые порождены сходными общественными условиями.
Во-вторых, противники коллективной или социальной психологии выдвинули возражение, которое уже больше похоже на капитуляцию.
Сторонники коллективной или социальной психологии, такие, как Тард, Лебон, Сигеле, занимавшиеся “психологией толпы”, доказывали, что индивидуальные реакции, когда они проявляются в коллективе, в однородной человеческой среде, испытывают значительное повышение в смысле интенсивности, т.е. силы или быстроты реакции. Мы еще вернемся ниже к рассмотрению и этих теорий, и этих явлений по существу. Пока нам важно, что отвечают на них противники. Они говорят: ведь речь идет о повышении не всей душевной деятельности индивидов, а только некоторых сторон ее, так что не только ее изучение остается в пределах индивидуальной же психологии, но даже само установление такого факта, как быстрота реакции, предполагает индивидуально-психологический анализ. Ведь нет же в самом деле такого явления, как быстрота или сила реакции коллектива, группы, толпы людей. Здесь просто суммируются реакции этих людей. Реакции повышаются от пребывания индивида в этой среде? Ну и что же из того, ведь реакции индивида меняются в зависимости не только от социальной, но и от природной среды, например от температуры воздуха. Если и рассматривать воздействие таких механизмов, как психическое заражение, подражание, внушение, то это будет означать не более, чем изучение некоторой группы внешних факторов, воздействующих на психическое состояние индивида. Но ведь индивида же! — восклицает противник социальной психологии. Однако тут слабость его позиции очевидна. Раз есть такая группа факторов, она сигнализирует о какой-то особой стороне психической деятельности людей, и именно людей, а не человека. Почему бы сосредоточивать внимание только на личности, испытывающей внушение, а не на внушающей? Не получим ли мы пустоту, если станем рассматривать их друг без друга?
Этот вопрос ведет нас к еще одному, последнему возражению, которое выдвигают против социальной психологии противники. Да, говорят они, есть такие психические переживания, которые можно назвать переживаниями парными, т.е. для осуществления которых требуются два субъекта. Таковы переживания подражания, внушения, симпатии, понимания и т.п. Более того, лингвистами безоговорочно признано, что “минимальным условием” языкового явления служит наличность двух индивидов — говорящего и слушающего, сообщающего и воспринимающего. Без этого нет речи, языка, информации, понимания. Таким образом, ряд кардинальнейших психических явлений, может быть самых глубинных, оказываются и на самом деле локализованными не в одном головном мозге, а в паре головных мозгов.
На этом месте противники социальной психологии останавливаются в раздумье. Может быть, пара — в самом деле объект какой-то совсем особой науки? Но, к счастью, пара — это всего лишь пара, и так легко пренебречь различием между Робинзоном и Робинзоном вместе с Пятницей. Как будто тут ничего принципиально и не меняется. А всякую более сложную общность можно ведь разложить на пары, представить как сложные сочетания и комбинации разных пар. Элементарным явлением останутся “только двое” — Робинзон и Пятница, Вместе о тем остается луч надежды обойтись без какой-либо коллективной психологии, хоть, правда, “парные переживания” и остаются мучающей занозой.
От “я и ты” к “они и мы”
Оставим на минуту психологию и обратимся к философии. Одна из плодотворнейших новых идей, выдвинутых Людвигом Фейербахом в противовес немецкой классической идеалистической философии, состояла в требовании отказаться от прежней категории “я” как субъекта познания и заменить ее категорией “я и ты”. Плеханов такими словами излагал эту мысль Фейербаха: “Действительно я есть только такое я, которому противостоит ты и которое, в свою очередь, становится ты, т.е. объектом для другого я. Для себя я — субъект; для других — объект”. Иначе говоря, Фейербах провозгласил незакономерным рассматривать сознание независимо от отношения людей. Нет никакого “я”, субъекта познания, до отношения между двумя людьми: субъектом становится каждый из них только в этом их взаимном отношении. Философский материализм представлялся Фейербаху возможным только при оперировании не одним “субъектом” в противопоставлении “объекту” (предметному миру), не “я” с моими “ощущениями” и прочими атрибутами, а обязательно двумя “субъектами”, соотношением между ними. Фейербах пояснял это примером морали: ведь ясно, что о ней можно говорить лишь там, где заходит речь об отношении человека к человеку, одного к другому, “я” — к “ты”. “Я есть я только через тебя и с тобою. Я сознаю самого себя только благодаря тому, что ты противостоишь моему сознанию как видимое и осязаемое я, как другой человек”.
