Михаил Решетников - Частные визиты
К описываемому периоду мы работали с ней уже три года, при этом, в связи с ее частыми командировками и поездками, периодичность наших встреч была крайне непостоянной: от одной-двух сессий в месяц до пяти в неделю. Обычно мы встречались вечером, но первая из приведенных здесь сессий была внеочередной, назначенной на дневное время. Поскольку, как мной уже было отмечено, в отличие от большинства других случаев мне все время приходилось поддерживать ее вербальную активность, весь материал изложен в форме диалога и лишь кое-где мной даны некоторые характеристики ее невербальной активности.
151-я сессия
П.: Я шла и ругалась: какое неудобное время!
А.: Почему было не обсудить это в прошлый раз?
П.: Я думала, вам так удобнее…
А.: Мы договаривались все обсуждать…
П.: Хо-ро-шо… Я помню… Ну вот… Я все сказала…
А.: Впереди — еще час.
П.:…Что это за свеча у вас в шкафу?..
А.: Подарок.
П.: Чтобы вы не угасли?..
А.: Почему такая ассоциация?
П.: А есть другие?..
А.: Масса.
П.: Да? Но я чувствую так… Угасание, смерть, страх…
А.: Чего-то боитесь?
П.: Угасания, смерти…
А.: А кто не боится?
Д.: Раньше я думала, все боятся, а сейчас нет. Это связано с завистью и жадностью. Щедрый — не боится…
А.: А вы?
Я.: Этот страх разный. Когда я раньше думала о папе… Как это будет? Сейчас думаю: как мои дети будут говорить? И будут ли?..
А/. Сомневаетесь?
Я.: Нет. Будут…
А.: Что?
Я.: Не знаю… У меня что-то изменилось. Я сейчас по-другому ощущаю… папу. Это время ближе, и мое. Раньше думала, как будто это было с кем-то другим. А теперь понимаю — со мной. И когда я смотрю на свои детские фото, возникает чувство узнавания. И очень приятное… Возникло ощущение, что вы меня изучаете… (привстает на кушетке и оглядывается).
А.: Зачем?
Я.: Чтобы отобрать?..
А.: Что?
Я.: Что-то…
А.: Я уже делал так?
Я.: Нет. Но чувство такое есть…
А.: Мы уже говорили об этом: я — не изучаю, мы — вместе исследуем и пытаемся понять, и только в ваших интересах, и только то, что вы хотите.
Я.: Но я не должна доверяться. Иначе могут украсть… Есть какие-то ценности, о которых не подозреваешь… Знаете, как старушка: продает картину по дешевке, а оценщик знает, что она дорогая, но виду не подает, и тут старушка догадывается…
А.: Я могу подтвердить, что эта «картина» — ваша, и она — бесценна. Все, что я способен сделать, это только направить на нее свет, обратить внимание на возможное прочтение сюжета или детали, которых вы, возможно, не замечали.
Я.: Но это еще и опасно…
А.: Что?
Я.: Говорить о себе…
А.: Почему?
Я.:…Что-то откроешь, а оно взорвется… Или выйдет и не вернется…
А.: А может быть, стоит выпустить? Пусть выходит.
Я.: Это не-воз-мож-но… О себе нельзя говорить…
А.: А о ком мы говорим?
Я.: А-а-х… Го-во-рим, но как-то не так…
А.: А как надо?
Я.: Внутри меня ничего нет. Как в «Маске Красной Смерти»… И часы эбенового дерева… Я не то говорю, но… У меня ощущение, что я… — где-то, и ко мне подходит мужчина, и что-то там начинает… А я сразу: нет!..
А.: Как это можно было бы связать: под маской ничего нет и мужчине — «нет!»?
Я.: Да, что-то есть…
А.: Вы — в маске?
Я.: Конечно!..
А.: А если снимете?
Я.: Все умрут!..
А.: Под маской что-то ужасное?
Я.: Да… Все… Точнее — я умру, и все умрут для меня…
А.: То, к чему подходит мужчина и где ничего нет, — это кто?
П.: Женщина, естественно…
А.: А он может ее найти?
Я.: Нет, конечно… Меня даже удивляет, что он ее надеется найти!..
А.: А если он ее найдет?
Я.: Это какой-то… м-м-м, вопрос…
А.: Какой?
Я.: Бессмысленный… Это все равно что надеяться выиграть в лотерею… Думать: а вдруг я выиграю?.. Эту вероятность можно рассчитать, но она не имеет никакого значения… Я никогда не играла и не верю в выигрыши…
А.: Мы говорим о мужчине?
П.: Да…
А.: И чтобы выиграть, то есть — найти женщину, ему должно сильно повезти? Значит, она там все-таки есть?
Я.: Мне стало как-то не по себе… Как будто вы посягаете…
А.: На женщину или на идею, что ее там нет?
Я.: И на то и на другое. И мы с вами соперничаем…
А.: За что?
Я.: За что-то важное для нас обоих. Но оно — только одно. Неделимое…
А.: Если вы скажете — за что [мы соперничаем], я отдам это вам. Всё.
Я.: Я не знаю — что? Но… Вы — не отдадите…
А.: Но, хотя бы примерно, что?
Я.: Это связано… связано… связано с… превосходством…
А.: Превосходством… И чем-то еще, почему это так болезненно? Почему вы никому не хотите это отдать?
Я.: Боль… Боль… У-у, как странно вы говорите… Не знаю… Не знаю… Как-то… Как-то… Когда кто-то ко мне приближается — это покушение на мою боль…
А.: Я не хочу причинить вам боль. Мы можем сменить тему.
Я.:…Здесь есть что-то оскорбительное… Он покушается… не видя эту боль…
А.: Кто он?
Я.: (без ответа)
А.: Мы начали с попыток флирта со стороны какого-то мужчины и пришли ка- ким-то образом к тому, что он покушается на вашу боль. Ваша сексуальность, ваша женственность— это что-то болезненное?
Я.: Да… И это большой секрет… Как в рассказе, помните: мальчик предлагает девочке покататься на велосипеде, а она — не умеет, но говорит: «Я не хочу»… — Зачем об этом говорить?..
А.: Вы хотите сказать, что женщина с более чем 20-летним супружеским стажем и мать двоих детей не умеет… «кататься на велосипеде»?
П.: Х-м…
А.: Что вы не умеете?
Я.: Предположим… Не знаю… Я бы никогда не смогла вступить в сексуальные отношения с человеком, который мне нравится…
А.: Откуда такой запрет?
Я.: Не знаю… Считается, что я— верная жена и люблю мужа. Хотя он мне и не нравится. Но если мне мужчина нравится… это — просто невозможно…
А.: Невозможно.
Я.: Вдруг возникла мысль: а о ком это я вообще говорю?.. Нет никакого конкретного мужчины…
А.: Действительно, о ком?
Я.: Не знаю. Какое-то приближение к невозможности…
А/. Очень интересное выражение: «приближение к невозможности».
Я.: Да… Гипотетически… если бы это было… это — невозможно… Я подумала об отце, но это не отец… Я помню, что соперничала с мамой, за любовь… но телесно — нет…
А.: Мне почему-то вновь пришла в голову ваша фраза о «велосипеде».
Я.: Это о сексе?..
А.: Может быть.
Я.: Тогда — да… Вы правы…
А.: В чем?
Я.: Я как бы запрещаю себе…
А.: Что?
Я.: Получать удовольствие от секса…
А.: Почему?
Я.: Как только за мной начинают ухаживать, у меня возникает жуткое ощущение скуки… Вдруг вспомнила, как я ходила с папой на футбол. Он был страстный болельщик… Но сам футбол — это такая скука. Но я всегда соглашалась с ним пойти. Мама не ходила…
А.: Только вы и он?
Я.: Да… Я понимаю… Но я не согласна, что это как-то связано: секс и скука…
А.: Разве я сказал, что это связано?
Я.: Нет, не говорили, но это так… подразумевалось…
А.: Что-то в этом есть: ваши ощущения на футболе действительно сходны с отношением к сексу: папа страстный, а вам скучно, и с мужчинами потом — то же самое.
Я.: Да. Страсть — это не любовь. Любовь — это другое… И вообще, можно жить без секса…
А.: Можно.
Я.: Хотя что-то там есть. А любовь— это тихая спокойная беседа…
А/. Тогда мы с вами— самые настоящие любовники.
Я.: Да. (Смеется.) Хотя нет! Любовь— это еще и обида…
А.: Любовь — это обида. Страсть — это скука. Так необычно.
Я.: (Вздыхает.)
А.: У меня вдруг появилось такое чувство злости к вам (я всегда сообщаю пациентам о своих чувствах и стараюсь доверять своему бессознательному). Злость плохой советчик, и я не могу пока объяснить — почему? Но что-то вы сделали такое…
Я.: Лишила чего-то мужа… И себя… Да, я вредная, с детства. Вот возьму, и сделаю себе плохо…
А.: И что?
Я.: Вот они будут тогда знать!..
А.: Что они будут знать?
Я.: Какие они плохие, что надо их наказать!..
А.: Кого наказать?
П.: Всех. Если мне будет плохо, и им всем будет плохо…
А.: Прохожему у нас под окном — тоже?
Я.: Нет. Ему нет…
А.: А кому?
Я.: Тем, кто со мной…
А.: Я чего-то не понимаю: вы делаете себе плохо, чтобы стало больно тем, кто вас любит?
Я.: Они плохо любят! Они не понимают, не ценят, а надо, чтобы они оценили…
А.: Как это можно узнать?
Я.: Если я сделаю себе больно, они спохватятся и поймут, что они меня любят. Это примитивно, но верно…
А.: Вы им как будто мстите?
Я.: Ну да! Здесь такая ситуация: например, человек знает, как надо, а другой ему советует — неправильно, но нужно сделать так, как он советует, даже зная, что — неправильно…
А.: Зачем?
Д.: Очень важно, чтобы человек увидел, что он не прав… Это связано с превосходством. Его нужно устранять. Чтобы другой увидел: он — ничто!..
