Лесли Кэмерон-Бэндлер. - С тех пор они жили счастливо.
Обнаружение репрезентативных систем, предикатов и ключей доступа и реагирование на них позволили мне ус-тановить раппорт и собрать необходимую информацию от-носительно того, как Джоан создавала свои персживания. Позже в течение сеанса Джоан заключила, что главным аспектом ее проблемы была сексуальная дисфункция. Он хотела успешных отношений с мужчиной и понимала, что для этого необходимы сексуальные переживания, которые были бы интимными и удовлетворяющими, какими они никогда для нее не были. Хотя у нее было множество возможностей для сексуальных встреч, она полагала, что «некоторые вещи» должны измениться, прежде чем она может воспользоваться ими. Но в этот момент она не знала, какие именно вещи могли или должны измениться. Важной частью структурной загадки, лежащей в основе проблемы, было ее привычное использование визуальной ведущей системы и визуальной репрезентативной системы. Сексуальное переживание – это прежде всего кинестетическое переживание, так что для достижения желаемых изменений было необходимо увеличить поведенческую гибкость Джоан, чтобы включить сознательный внутренний и внешний кинестетический опыт.
Поскольку сознание ограничено, проблемы часто возникают из-за того, что оно сосредоточено на чем-то другом, а не на кинестетической части переживания во время сексуальной деятельности. К счастью, большинство высоковизуальных людей достаточно гибки, чтобы быть способными перейти на кинеститеческую репрезентацию. Они могут зависеть от сексуально стимулирующего визуального впечатления, чтобы запустить кинестетическую реактивность, или могут использовать внутренне вызываемые визуальные образы для той же цели. Важно подчеркнуть, что люди, излюбленная ведущая система которых – визуальная, чувствуют не меньше любого другого. Они могут не сознавать своих чувствований, если только не привлекают намеренно внимание на этот аспект опыта. Там, где дело касается секса, большинство так и поступает. Если же они этого не делают, возникает дисфункция.
Когда человек привычно сознает только одну репрезентативную систему, часто все его страхи и страдания накапливаются в другом. Если эта другая – кинестетическая система, она приносит в сознание только плохие ощущения. Или для человека, который обычно ощущает реальность кинестетически и редко использует визуальную систему, картины могут быть только устрашающими. Он бессознательно избегает сознавания в области этой системы для защиты себя. В таких случаях ригидность человека в использовании только одной системы – лучший выбор, какой у него есть.
Один мой молодой клиент был типичный в этом отношении. Он десятилетие страдал от мигреней. Как и Джоан, он использовал визуальную систему в качестве ведущей и репрезентативной, несмотря на кинестетическую природу вопросов, которые я ему задавала. Кроме головных болей он не располагал чувственными ощущениями. Его голова шея и асимметрия лица указывали на привычный визуальный доступ (то есть правая сторона лица клонилась вниз; левая ноздря была короче и выше; левая сторона рта выше чем правая; голова наклонена вперед, подбородок вверх так что задняя часть шеи сжималась от привычного взглядывания вверх; узкая грудь и плечи, дыхание верхней частью груди, поднятые брови, сжимающие лоб; морщины от прищуривания для фокусирования внутренних картин) Похожие физические паттерны я видела и у Джоан.
В какой-то момент я своими руками наклонила его голову вниз и направо, и сказала ему, куда направить глаза, чтобы вызвать явную кинестетическую реакцию. Когда я спросила его: «Что там?» – он ответил: «Печаль», и слезы покатились из его глаз. Простое изменение положения головы заставило «печаль» «исчезнуть» (по его словам), но при каждом приведении в положение кинестетического доступа печаль и слезы возвращались. Он не сознавал свои ощущений, пока они не становились чрезмерно плохим) или не достигался определенный порог боли, как при головной боли. Мое вмешательство закончилось тем, что он смог с удобством воспринимать кинестетически. Он смог воспринимать тонкие сообщения своего тела и реагировать на них, и обнаружил, что если на некоторые из них не обращать внимание, то они порождают головную боль. Он научился создавать реакции, которые вели к улучшению а не к ухудшению, и головные боли прошли.
Джоан также оставалась фиксированной в визуально ведущей репрезентативной системах, переходя от эйдетических (глаза вверх и налево) к конструируемым (вверх направо) образам, несмотря на то, что я задавала ей вопросы вроде таких:
ЛКБ. И как вы себя чувствуете, вспоминая его слова?
Джоан. Я вижу, что потерпела неудачу.
ЛКБ. Когда вы чувствуете себя действительно сексуально привлекательной?
Джоан. Я знаю, что привлекательна. Я могу видеть что мужчина хочет меня. Но я не получаю от этого удовольствия.
ЛКБ. Что вам больше всего запомнилось из секса с ва-шим мужем?
Джоан. Какие-то блестящие штучки на потолке. Просто ждала, когда это кончится.
ЛКБ. Какого рода сексуальные предпочтения у вас есть?
Джоан. Чтобы свет был выключен; должно быть темно.
Я использовала одни и те же техники (наложение – описанное в главе 14 – и изменение истории), как с упомянутым молодым человеком, так и с Джоан, одинаково успешно.
Важная роль, которую различные репрезентативные системы могут играть в создании конфликта, видна из следующего примера. Пара пришла ко мне на терапию, потому что каждый из них полагал, что не любим другим, и что партнер/партнерша постоянно проявляет отсутствие уважения. Это весьма ограничивало возможность выражения любви. В корне проблемы, как часто бывает, лежало различие в индивидуальных внутренних процессах. Она репрезентировала переживания прежде всего в чувствах. Она чувствовала все как либо конкретно правильное, либо неправильное. Ее вербализация часто страдала крайностью, будучи выражением чувств, а не фактов. Она часто употребляла слова «всегда», «никогда», «каждый раз». При расспросе я выяснила, что она не то чтобы действительно верила в то, что это было, например, «всегда», она просто так чувствовала. Он же нуждался в ясности мысли, чтобы принять решение, а решение было ему необходимо, чтобы приступить к действию. Ясность мысли требовала уточнения множества деталей, нужно было принять во внимание все «про» и «контра», просмотреть все последствия и пр. Когда все факты бывали представлены и указаны, и шли в том же направлении, что и ее чувства, проблем не возникало, но когда одно не соответствовало другому, возникали жестокие споры. Ее наиболее значимая жалоба, то, что ее больше всего огорчало, – что она не может поверить, что он сделает что-нибудь по единственной причине, что она его попросила. Их взаимодействие происходило примерно так:
Она. Я чувствую, что это хорошо.
Он. Я не вижу в этом ничего плохого. В чем твои возражения?
Она. Я подумала об этом, и мне просто это не нравится.
Он. Я не вижу, как ты могла просмотреть все факты и придти к такому выводу. Я хочу на самом деле знать, какие у тебя есть конкретные возражения.
Она. Ты просто не можешь дать этому идти своим чередом, правда? Тебе всегда нужно заключить соглашение.
Он. Давай не будем переходить на эмоции, и это не правда, что мне всегда нужно придти к соглашению. Бывали случаи, когда мы не соглашались и я принимал это например, дали Джеку остаться дольше на прошлой неделе.
Она. Ну вот, теперь ты хочешь, чтобы я плохо себя чувствовала.
Кроме паттернов, содержащихся в этих вербализациях, у них были явные различия в предпочитаемых темпах Она ценила скорость, стараясь, чтобы все шло так быстро, как возможно. Она все время чувствовала, что время уходит и она опаздывает. Он же предпочитал более медленный, умеренный шаг, что давало ему ощущение уверенности и соответствовало потребности в точности тщательности. По его мнению, ничто не должно было делаться пока не было определенно понятно, что именно это нужно делать – не делать ничего лучше, чем делать то, что возможно окажется неправильным.
Эти несоответствия создавали значительные и серьезные конфликты в их отношениях. Оптимальным выходом для них было – каждому разнообразить свое поведение настолько, чтобы включить и использовать ресурсы другого. Первым шагом, как это часто бывает, было показать им, что поведение каждого из них было естественным следствием того, как организуется опыт. Вторым шагом было подчеркнуть, что каждая из этих манер поведения содержит свои преимущества, и дать им понять, что каждый из них не имел в виду обидеть или ущемить другого. Сделав это, я стала помогать им расширить рамки их поведенческих выборов, чтобы дать им возможность лучше играть и работать друг с другом. Это создало для них контекст, в котором они могли учиться друг у друга и чувствовать себя ценимыми друг другом, так же как и учиться ценить друг друга по-новому. Они научились понимать, что эти отношения дают каждому из них как индивидууму много нового.
