Владимир Аршинов - Синергетика как феномен постнеклассической науки
Одна из задач научного эксперимента состоит в создании условий, при которых изучаемое экспериментальными средствами явление может достаточно устойчиво воспроизводиться во времени. В воспроизводимости явления его повторяемости кроется одна из важнейших предпосылок экспериментального исследования.
Основная цель научного эксперимента состоит в расширении «зоны контакта» человека и среды его обитания. Для этого экспериментатор строит канал связи, соединяющий его и «внешний» фрагмент среды в единое «коммуникативное кольцо». Именно такой нелинейный и коммуникативный характер деятельности экспериментатора выводит ее за рамки чисто эмпирической трактовки, включает в нее в качестве необходимого сегмента осознание границы между познаваемым и познающим как границы между организмом и средой. [112]
В эксперименте путем специального создания искусственных условий практически преодолеваются ограничения на возможности наблюдения интересующего ученого явления. Создание этих условий предполагает выполнение экспериментатором определенных операций и процедур, связанных с изоляцией феномена и возможности его воспроизведения. Эту коммуникативную деятельность можно рассматривать также как деятельность по созданию феномена. Различие между естественным и искусственным здесь конвенционально. Искусственно изолируя «естественное» явление из совокупности природных связей, изолируя его от них, исследователь тем самым в каком-то смысле искусственно это явление конструирует. Эту мысль Ян Хакинг представляет в привычной для него парадоксальной полемической манере: тринадцатая глава его книги так и озаглавлена: «Создание феноменов». «Одна из ролей эксперимента настолько отрицается философами науки, что для нее даже нет названия. Я называю это созданием феноменов (явлений). Традиционно говорят, что ученые объясняют явления, которые они встречают в природе. Я говорю, что они часто создают явления, которые впоследствии становятся центральными элементами теорий...» Далее Хакинг, ссылаясь на «великого французского историка и философа науки, известного антиреалиста» Пьера Дюгема и Баса ван Фраасана, автора получившей широкую известность книги «Научный образ», говорит, что для этих авторов то, что явления открываются наблюдателем и экспериментатором, есть нечто само собой разумеющееся. Для него же, Хакинга, наоборот, «... создание явлений больше соответствует упрямому научному реализму». [162]
Но, думается, что здесь лучше уйти от упрямой дихотомии «реализм-антиреализм», уйти от противопоставления «искусственное-естественное», «открытое-созданное» и т.д.
Но для того, чтобы этот «уход» был конструктивен и имел свой смысл, нужен язык, с помощью которого можно было бы вышеуказанные различения определенным образом сохранить, так, чтобы о них можно было бы осмысленно говорить с разных позиций. Сохранить как топосы. В конце концов, мы так или иначе имеем дело не просто с некими абстрактными разграничениями, но с бинарными, двузначными кодами, ведущими различениями, дифференциями столетиями доминировавшей в западноевропейской культуре философской традиции, дифференциями, благодаря которым мы сейчас, здесь и теперь, можем говорить о мире Платона-Декарта-Гегеля как столетиями длящемся автопоэтическом дискурсе...
И именно в этом автопоэтическом дискурсе, дискурсе оязыченной христианской мысли, и стало возможным появление эксперимента как средства научного «вопрошания природы», [125] вопрошания, иногда превращавшемся в «допрос под пыткой» со всеми вытекающими из такого подхода ценностными и социальными последствиями.
Здесь было бы весьма полезно вернуться к языку гештальт-подхода с его терминами и понятиями целостности, контактной границы в системе «организм-среда», «фигура-фон», осознавание. [112, 120] Эта явная или неявная реинтерпретация в языке гештальтпсихологии предполагается синергетикой в ее циклическом коммуникативном истолковании. Логика экспериментирования как процесса предполагает выход за границы изолирующей абстракции, ее практическое снятие путем установления в той или иной форме коммуникативного контакта исследователя с исследуемым им фрагментом реальности. Экспериментальная деятельность, будучи одновременно и коммуникацией, — это деятельность соединения различенностей, анализа и синтеза, причем коммуникативный момент синтеза конструктивно входит в экспериментирование на всех этапах, выступая в неразрывном единстве с анализом. Действительно, как уже говорилось, превращение феномена в коммуникацию, «говорящее свидетельство» — это деятельность выделения его из мира естественных явлений, естественных автопоэзисов и конструктивного включения в новую среду. [247, 248]
Руководствуясь целью познания внешнего мира, который не является только продуктом его собственного творчества, экспериментатор стремиться организовать эксперимент таким образом, чтобы в принципе иметь возможность вступить в диалог с внешней реальностью, «задать ей вопрос» и получить ответ. [127, 97]
Эту «диалогичность» экспериментального познания можно представить по-разному, в зависимости от того, каким языком при этом мы предпочитаем пользоваться. В традиционном обезличенном языке, долгое время верой и правдой служившим задачам повествования о «приключениях научных идей» в западной культуре, неплохо зарекомендовала себя метафора «диалога теории и эксперимента», особенно если имеется в виду обратить внимание на открытость, неокончательность, незавершенность, процессуальностъ человеческого познания, понимаемого, однако, как независимо от людей осуществляющийся, а потому естественный процесс. Но метафора несет в себе и риск не заметить автономии эксперимента, его способности развиваться во взаимодействии не только с теорией, но и с иными формами репрезентации реальности. Однако анализ его в этом качестве представляет собой непростую проблему, поскольку, как справедливо отмечаетг.Б.Жданов, «органическая связь, единство эксперимента и теории отнюдь не исключает диалектически противоречивого характера их взаимодействий». В этой связи он обращает внимание на тот весьма важный, но нередко остающийся в тени факт, что «на фоне общего единства и взаимодействия эксперимента и теории в решении фундаментальных проблем нередко наблюдается их относительная разобщенность, автономия. [62]
Речь идет, с одной стороны, о разработке принципиально новой аппаратуры для эксперимента и о вторжении его в область новых явлений природы, а с другой — о создании качественно иной системы основных понятий и нового математического аппарата, необходимых для освоения теоретической целины, т.е. создания совершенно новых теоретических моделей». Развитие теории и эксперимента может довольно долго осуществляться относительно независимо друг от друга, причем в этом развитии, как показывает реальная практика научно-исследовательской работы, лидерство поочередно может принадлежать как теории, так и эксперименту.
Последнее относится не только к тем областям знания, которые еще не достигли теоретической стадии своего развития, но и к тем научным дисциплинам, которые на этой стадии уже давно находятся. Примером может служить физика элементарных частиц — область исследований, где несмотря на существование достаточно мощных развитых теоретических средств познания лидирующей стороной в течение многих последних лет выступал эксперимент. В физике элементарных частиц в течение довольно долгого времени существовала ситуация своеобразного «теоретического эмпиризма», как удачно охарактеризовал ее М.А.Марков, когда новые теоретические идеи, такие, как идея кварков, входили в физику «не как «госпожа», а скорее как «слуга», как некоторое формальное представление, удобное для расчетов». [88]
Все это не означало, что физика вернулась к эмпирической стадии своего развития и что эксперименты в физике высоких энергий в течение всего этого времени проводились вслепую, наугад, без всяких предварительных теоретических предпосылок. Подобной ситуации, которую эмпиристы рассматривали в качестве идеальной с точки зрения их понимания сущности экспериментального метода познания, в реальной науке никогда не существовало.
Эксперимент не может существовать, а тем более развиваться в изоляции от теоретического фона своей эпохи. «Достаточно раз заглянуть в лабораторию точных исследований, — писал М.Планк, — чтобы убедиться в том, какой запас опытных данных и отвлеченных рассуждений требуется для одного такого простого на первый взгляд измерения». [117]
По сути дела, процесс экспериментирования требует от исследователя особого навыка телесной «самотрансценденции», навыка осознавания непосредственной деятельности, умения видеть ситуацию со стороны и, тем самым, опыта оценки и осознаваемого контроля зоны контакта с исследуемой средой.
