Эрих Фромм - Забытый язык
Сновидение о монографии по ботанике – блестящая иллюстрация множества ассоциативных нитей, вплетенных в такое короткое сновидение. Если кто-нибудь попытается истолковывать сновидения, следуя ассоциациям, которые возникают в связи с каждым отдельным его элементом, его наверняка поразит их огромное богатство и то, каким чудесным образом они сплетаются в ткань содержания сна.
Этот пример не совсем удачен, потому что Фрейд воздерживается от исчерпывающего толкования и говорит только об одном желании, выраженном в сновидении, – о желании оправдать себя, отметив свои достижения. Опять-таки, если мы не будем настаивать на том, что каждое сновидение непременно выражает исполнение желаний, а признаем, что оно может отражать любой вид умственной деятельности, мы сможем истолковать это сновидение как-то иначе.
Центральным символом сновидения является засушенный цветок. Образ засушенного и бережно хранимого цветка содержит в себе элемент противоречия. Цветок – это символ жизни и красоты, но в засушенном виде он утрачивает свое качество и становится объектом отстраненного научного исследования. Ассоциации Фрейда, связанные со сновидением, указывают на это противоречие символа. Фрейд отмечает, что тот цветок, цикламен, книгу о котором он увидел в витрине книжной лавки, – это любимый цветок его жены, и укоряет себя за то, что так часто забывает принести ей цветы. Другими словами, увидев книгу о цикламене, он вдруг понял, что у него не все в порядке с той сферой жизни, символ которой – любовь и нежность. Все остальные ассоциации указывают на одно – на его честолюбивые устремления. Приснившаяся книга напоминает ему его собственную работу о кокаине, которую он оставил, не приложив достаточных усилий к разработке этого открытия. Он вспомнил об ущемленном самолюбии своего Эго («Я») в те времена, когда директор школы сомневался в том, что он сможет помочь очистить гербарий. А цветные таблицы напоминают ему о другом эпизоде, неприятном для его «Я» (Эго), когда коллеги посмеялись над одной неудавшейся цветной таблицей в его работе.
Представляется, таким образом, что сновидение отражает некое противоречие, которое Фрейд отчетливо ощущает во сне, но не осознает в состоянии бодрствования. Он упрекает себя за то, что пренебрегает стороной жизни, которую символизирует цветок и которая связана с его отношениями с женой, ради своих честолюбивых устремлений; за то, что у него, ученого, занятого только теоретическими размышлениями, сложилось одностороннее отношение к миру. На самом деле это сновидение выражает глубокое противоречие, присущее всей личности Фрейда и связанное с тем, чем он занимается в жизни. Главный объект его научного интереса – любовь и половые отношения. Но он пуританин; мы замечаем в нем характерное для викторианской эпохи отвращение к сексуальности и удовольствию, сочетающееся с грустной терпимостью к слабости человека в этом отношении. Он засушил цветок, сделал вопрос пола и любви предметом научного исследования и теоретизирования, вместо того чтобы оставить его живым. Этот сон отражает великий парадокс Фрейда: он вовсе не является – как часто неверно полагают – представителем «чувственно-фривольного, аморального духа Венеры», но напротив – пуританином, который мог так свободно писать о вопросах пола и любви лишь потому, что определил их в гербарий. В своем объяснении он стремится скрыть этот конфликт и неправильно истолковывает смысл сновидения.
В толковании мифов и сказок Фрейд следует тому же принципу, что и в толковании снов. Наличие символов в мифах Фрейд рассматривает как регрессию к ранним стадиям развития человечества, когда такой род деятельности, как земледелие или добывание огня, имел форму сексуального либидо. В мифах это древнее и ныне подавленное удовлетворение либидо выражается в «замещающем удовольствии», которое позволяет человеку ограничивать удовлетворение инстинктивных желаний областью фантазии.
В мифах, как и в сновидениях, инстинктивные желания выражены не явно, а в замаскированном виде. В них речь идет о желаниях, которые, как предполагал Фрейд, характерны для периода детства; это прежде все го инцестуальные устремления, сексуальное любопытство и боязнь кастрации. Примером такого способа толкования мифов является объяснение Фрейдом загадки Сфинкс. Сфинкс поставила условие: чума, грозившая жителям Фив вымиранием, сможет прекратиться, если кому-нибудь удастся правильно отгадать загадку. Загадка была такая: «Кто ходит сперва на четырех ногах, затем на двух, а потом – на трех». Фрейд считает, что загадка и ответ на нее – человек – это завуалированная форма другого вопроса – загадки, которая больше всего волнует воображение ребенка: «Откуда берутся дети?» Вопрос Сфинкс коренится в сексуальном любопытстве ребенка, любопытстве, которое подавляется и загоняется вглубь властью родителей. Таким образом, Фрейд предположил, что загадка Сфинкс выражает вытесненное сексуальное любопытство, присущее человеку, но представленное в завуалированном виде, как невинная интеллектуальная задачка, далекая от запретной сферы вопросов пола.
Юнг и Зильберер, двое из самых талантливых учеников Фрейда, сумели понять, в чем слабость его теории толкования снов, и попытались внести свои по правки. Зильберер провел различие между, как он его назвал, «анагогическим»[18] и «аналитическим» толкованием снов. Юнг сделал то же самое, разделив «проспективное» и «ретроспективное» толкование. Они утверждали, что каждое сновидение выражает желания, испытанные в прошлом, но обращено также к будущему и указывает на цели и стремления человека, видящего сон. Как об этом писал Юнг: «Душа – это переход, и поэтому нужно ее рассматривать в двух аспектах. С одной стороны, она дает образ, составленный из обрывков и следов всех прошлых событий, с другой – набрасывает в том образе контуры будущих событий, поскольку душа сама создает свое будущее»[19].
Юнг и Зильберер полагали, что каждое сновидение следует понимать как в анагогическом, так и в аналитическом смысле, и были некоторые основания ожидать, что Фрейд мог бы согласиться с этими поправками. Но когда они попытались достичь компромисса с Фрейдом, им это не удалось. Фрейд решительно отказался согласиться с какой бы то ни было поправкой такого рода, он настойчиво утверждал, что единственно возможной основой интерпретации сновидений является теория осуществления желаний. После того как произошел раскол между школами Юнга и Фрейда, Юнг стремился изымать из своей системы понятия, введенные Фрейдом, и заменять их новыми; это изменило его теорию. Если Фрейд опирался главным образом на свободные ассоциации и понимал сновидения как выражение вытесненных желаний, испытанных в детстве, то Юнг отходил от концепции свободных ассоциаций все дальше и дальше и столь же догматически склонялся к тому, чтобы интерпретировать сновидения как выражение мудрости нашего подсознания.
Такое представление хорошо вписывается в концепцию подсознания Юнга. Он считает, что «область подсознания может временами проявлять гораздо большую способность осмысливать и принимать решения, чем область сознательного восприятия действительности»[20]. Против этого утверждения как такового у меня нет возражений; оно согласуется с моим собственным опытом толкования снов, о котором я писал выше. Но Юнг де лает отсюда вывод, что такое положение вещей является «фундаментальным религиозным явлением» и голос, слышимый в сновидениях, – это не наш собственный голос, а голос, исходящий из источника за пределами «Я». На возражение о том, что «мысли, которые выражают этот голос, – это не более чем мысли самого человека», он отвечает: «Возможно, но я назвал бы мысль моей собственной, если бы я сам до нее додумался, точно так же, как я назвал бы своими деньги, которые я честно заработал. Если кто-то дает мне деньги в подарок, я, конечно, не скажу своему благодетелю: „Спасибо вам за мои собственные деньги“, хотя потом какому-нибудь третьему лицу я мог бы сказать: „Это мои деньги“. Так же обстоит дело и с голосом во сне. Голос сообщает мне что-то точь-в-точь как друг, который поделился бы со мной своими мыслями. Было бы непорядочно и несправедливо считать то, что он мне сообщает, моими собственными мыслями»[21]. Еще яснее он говорит об этом в другой работе: «Человек располагает не своими собственными мыслями, но откровениями разума, высшего, чем он сам».
В этом высказывании – суть отличия концепции Юнга от моей. Я согласен с ним в том, что во сне мы часто мудрее и лучше, чем в состоянии бодрствования. Юнг объясняет этот феномен, допуская существование некоего источника откровения, находящегося вне нас, я же считаю, что то, о чем мы думаем во сне, – это наши мысли, и есть основания полагать, что те влияния, которым мы подвергаемся в состоянии бодрствования, во многом сводят на нет достижения нашего разума и духа.
