Полный цикл жизни (СИ) - Эриксон Эрик
Безусловно, роль старости еще нуждается в переосмыслении. Мы же можем лишь попытаться приблизиться к этому переосмыслению, рассмотрев нашу схему. Что же мы видим в таблице: какое место старость занимает по длительности и охвату? Хронологически помещенная нами в правый верхний угол схемы, она заключает в себе свой последний дистонический элемент, а именно отчаяние, а если мы переведем взгляд в левый нижний угол, то увидим первый синтонический элемент, а именно надежду. В испанском языке между надеждой и отчаянием проведен мостик – esperanza и desesperanza. И конечно, в любом языке слово «надежда» означает самое важное качество «я», без чего жизнь не может начаться и не может осмысленно завершиться. Переместившись в пустую ячейку в верхнем левом углу, мы осознаем, что нам нужно слово для последней формы надежды, вызревавшей вдоль первой вертикали по восходящей: и сама собой здесь возникает вера.
В таком случае, если в конце жизненного цикла происходит возвращение к его началам, то в устройстве даже зрелой надежды и в вариантах веры («если не обратитесь и не будете как дети…») остается нечто, говорящее о том, что надежда – это самое детское из всех человеческих качеств. И конечно, последняя стадия жизни имеет огромное потенциальное значение для первой; в самых разных культурах дети учатся особым образом взаимодействовать со старыми людьми; и мы могли бы поразмыслить над тем, что будет и должно быть с этими отношениями в будущем, когда глубокая старость станет «среднеожидаемым» опытом, планируемым и принимаемым. Таким образом, исторические перемены, такие как увеличение средней продолжительности жизни, требуют соответствующей реритуализации, которая обеспечила бы действенное взаимодействие между началом и концом, а также давала бы чувство некоего итога и, возможно, более активного принятия смерти. При этом мудрость не теряла бы своего значения для характеристики этой стадии – как и отчаяние, как это нам представляется.
Еще раз вернемся в правый верхний угол и сделаем шаг назад по диагонали. Мы вновь оказываемся на стадии генеративности, предшествующей возрасту старости. В эпигенетической схеме, как мы указали, «после» должно означать лишь более позднюю версию предшествующей характеристики, а не ее утрату. И безусловно, старые люди могут и должны поддерживать высшую форму генеративной функции, потому что нет никаких сомнений в том, что разрыв непрерывности семейной жизни в результате переездов существеннейшим образом определяет и недостаток минимальной востребованности в старости, необходимой ей, чтобы жить в настоящем смысле этого слова. Отсутствие востребованности – ностальгическая тема, скрывающаяся за клиническими симптомами старых пациентов психотерапевта. Их отчаяние вызвано большей частью непреходящим чувством стагнации. Считается, что это заставляет стариков пытаться затягивать процесс терапии (King, 1980) – новый симптом, воспринимаемый как регрессия в более ранние стадии; тем более что старые пациенты сожалеют не только об утраченном времени и сжимающемся пространстве, но и (на схеме верхняя линия слева направо) об ослабнувшей автономии, ушедшей инициативе, упущенной интимности, потухшей генеративности, не говоря уже о нереализованном потенциале идентичности или ограниченности идентичности прожитой жизни. Все это, как было уже сказано, может являться «регрессией на службе у развития» (Blos, 1967) – то есть поиском решения (буквально) возрастного конфликта.
Мы вернемся к этим вопросам в финальной главе. Здесь же мы хотели бы, между прочим, подчеркнуть, что в старости все качества прошлого приобретают новую ценность, и их можно изучать самих по себе, а не в их предшествующих проявлениях – говорим ли мы об их здоровых или патологических формах.
В терминах, более близких к экзистенциальной проблематике, то, что эта последняя стадия делает человека более свободным от невротической тревожности, не означает, что человек избавлен от ужаса перед противостоянием жизни и смерти; точно так же как самое глубокое понимание инфантильной вины не избавляет от ощущения зла, по-своему переживаемого в жизни каждого, или как психосоциальная идентичность не вытесняет экзистенциального «я». Если суммировать, то можно сказать, что лучше функционирующее эго не вытесняет осознающее «я». И социальный этос не должен пренебрегать своей ответственностью за те финальные возможности, которые были пророчески предсказаны в ходе истории религиозными и политическими идеологиями. Чтобы завершить наш обзор психосоциальных выводов: если парным антагонистом мудрости является презрение, то это (как любой антагонизм) должно восприниматься как естественная и необходимая реакция на человеческую слабость и неизбежное присутствие в мире развращенности и обмана. На самом деле отказ от презрения происходит лишь при угрозе косвенной деструктивности и более или менее скрытого презрения к самому себе.
Какова же последняя ритуализация, характерная для образа жизни на стадии старости? Мне кажется, это философичность: поддерживая порядок и смысл в разрушающейся связи тела и разума, она дает надежду стать мудрым. Соответствующей ритуальной угрозой при этом является догматизм, патологическая псевдоцельность, которая в соединении с излишней властью оборачивается принуждающей ортодоксальностью.
Но какое же финальное психосексуальное состояние мы можем приписать (предстарческому) старческому возрасту? Я думаю, что здесь нужно говорить о генерализации чувственных модусов, которая подпитывает телесный и ментальный опыт, даже несмотря на ослабевание функций органов и сокращение генитальной энергии. (Очевидно, что это утверждение потребует обсуждения в рамках теории либидо; поэтому в таблице 1 мы ставим его в скобки.)
Мы возвращаемся к тому, что назвали доминантной синтонной характеристикой последней стадии, – это цельность. В самом простом значении это чувство связанности и целостности, которое подвергается высочайшему риску в таких терминальных условиях, как утрата связей во всех трех организующих процессах: в соматической системе – общее ослабление тонизирующего взаимодействия между тканями, кровеносной системой, мышцами; на психическом уровне это постепенная утрата мнемонической последовательности опыта, прошлого и настоящего; в этосе – это угроза внезапной и полной утраты ответственной функции в генеративном взаимодействии.
Поэтому здесь требуется качество, которое позволяет сохранить себя, удерживать свой мир в его полноте. И мы должны признать, что ретроспективная мифологизация, свойственная этому возрасту и принимающая иногда формы псевдоинтеграции, является защитой против скрытого отчаяния. (Такая защита может состоять из всех синтонных качеств, доминирующих на диагонали в представленной таблице). Вместе с тем нужно отметить потенциальную способность человеческого существа при благоприятных условиях более или менее активно реализовывать опыт, накопленный на более ранних стадиях; и если следовать вдоль правой вертикали нашей схемы, то становится ясным, что она допускает постепенное созревание качества цельности.
Посмотрим на то, что мы уже сказали о цельности, с еще одной точки зрения: если мы говорим, что старики в некотором смысле «становятся как дети», то какой поворот они совершают: к детству, приправленному мудростью, или к тому, что мы назовем «окончательно впасть в детство»? (Старики могут стать и захотеть стать старыми слишком быстро или, наоборот, оставаться молодыми слишком долго.) Здесь им может помочь лишь ощущение цельности, под которой мы понимаем не только редкое качество индивидуального характера, но прежде всего склонность коллективного осознания к пониманию целостности цикла человеческой жизни или способности «слышать» тех, кто выразил это понимание. Это единение с упорядочивающим образом жизни древности и различными занятиями, проявляющимися в простых действиях и выражениях. Вместе с ощущением этого сродства рождается особая не подвластная времени любовь к тем немногим «Другим», которые стали «спарринг-партнерами» в самых значимых событиях жизни, сыграли главную роль в контексте основных событий жизни. Индивидуальная жизнь – это совпадение одного-единственного жизненного цикла с одним-единственным сегментом истории; и вся цельность человечества живет или умирает вместе с цельностью одного-единственного участника.
