Эмоциональный интеллект. Как управлять своими эмоциями - Гожулян Егор

Но вот однажды я иду в гости к богатому человеку и вижу у него в квартире странный сувенир, какая-то жаба держит в пасти монетку. «Что это?», – спрашиваю я. «А это чтобы деньги в доме водились», – получаю ответ. И иду покупать себе такую же жабу (конечно, в этот момент я не считаю это идолопоклонничеством, одним из серьезных грехов почти во всех религиях). Значит до этого у меня не было денег, потому что не было жабы, так получается? И я беден не потому, что не умею зарабатывать деньги, и не потому, что так хочет Всевышний по одному ему ведомым причинам. Я беден потому, что у меня дома не стоит какая-нибудь хрень, и я не протираю с нее пыль каждый день 8 раз по часовой стрелке. Чья же это воля? Кто хочет, чтобы мое финансовое благополучие было привязано к какой-то фигурке и манипуляциям с ней? Я точно не хочу. Может, Всевышний? Едва ли, он бы об этом сказал в Священной Книге. Но тогда должен быть кто-то еще…

Латентные язычники – христиане и мусульмане, на всякий случай потирающие в путешествиях животик Будде.

Самый нечестный бойцовский клуб на свете

О том, что есть в мире добро и зло, человеческий ребенок узнает еще в детстве. Хорошие и плохие люди, правильные и неправильные поступки. Эгоистом быть плохо. Кинуться на амбразуру и пожертвовать жизнью во благо других – это подвиг. Не помочь соседу, оказавшемуся в беде – малодушие.

Но что, если все люди эгоисты? Не только те, кто не уступает беременной женщине место в автобусе, а тотально все, то есть каждый?

Предположим, что все люди страдают диссоциативным расстройством личности (ее раздвоением, растроением и т.д.), и те роли, которые играет человек (профессионала, мужа, любовника, борца за правду, хорошего друга и т.д.), существуют в виде различных персонажей, одновременно живущих в его голове. И каждый раз, когда надо принять решение, одна субличность должна победить другую, у которой противоположное видение ситуации. Съесть пирожное или нет? Этот вопрос должны решить между собой внутренний сладкоежка и внутренний спортсмен, а сам человек, вернее тушка его тела, отдается во временное пользование победителю и будет вести себя так, как тот скажет.

Что, если все людские решения принимаются таким образом? И от чего тогда зависит победа в этом закулисном бою? Вот человек пообещал не курить. А тут выпил, и силы воли поубавилось. И в левом углу ринга нарисовался заядлый курильщик по прозвищу «затянешься, дым выпустишь – кааайф», а напротив в красных трусах – человек слова по прозвищу «как сказал, так и будет». Так кто же победит? Конечно же, тот, кто слабее! Вернее, судья этого бойцовского клуба отдаст победу слабому. Потому что и тот, и другой одновременно являются субличностями одного и того же человека. И боль каждого – его боль. Значит, решение должно приниматься на основе взвешивания, чьих страданий будет больше, чтобы этого не допустить. Предположим, пострадает «человек-обещалка», тогда орать он будет громче и дольше, значит, бой надо остановить, пока его шибко не травмировали, и наглым образом присудить ему техническую победу. А курильщику подмигнуть, мол, извиняй, я знаю, ты парень не обидчивый, может быть, в следующий раз. И человек откажется от сигареты не потому, что у него великая сила воли, а потому, что в противном случае будет больнее за несдержанное слово. У кого-то все случится наоборот, он поймет, что кайфушник, если не покурит, будет страдать и реветь гораздо громче, поэтому победу надо отдавать ему.

Если оставить в стороне метафоры, то получается следующее: человек чаще всего принимает решения таким образом, чтобы минимизировать количество возможных страданий. Вот сидит нищий и просит милостыню. В каком случае я буду мучиться больше, если дам ему деньги или если не дам? Пожертвую 50 рублей, и жадина внутри меня получит пощечину и чуть всплакнет. Не пожертвую – и хороший добрый человек внутри меня получит монтировкой по голове и заревет во весь голос. Значит, нежелание терпеть боль от страданий добряка и заставляет жертвовать. Человек хочет минимизировать количество получаемого дискомфорта и отдает нищему деньги. И его ребенок (жена/друг/мать…) не съест лишнюю конфету или витаминку, зато жертвователь, в ту минуту, когда подаст нищему милостыню, почувствует себя хорошо. Не это ли и есть предпочтение своих личных интересов интересам других, то есть эгоизм?

Может ли «душевная» боль быть сильнее физической? Если да, то тогда героических поступков попросту не существует. Вот поймали революционера и под страхом смерти требуют выдать остальных, пусть даже так, чтоб те не узнали. Что для пленника субъективно воспринимается больнее? Потерпеть немного, пока убивают, или всю жизнь потом осознавать, что предал собратьев? От этого и зависит решение. И тогда мы не можем сказать, что тот, кто выдал своих, трусливый, а смолчавший – мужественный. Просто субъективно у этих людей разные ответы на вопрос, что будет больнее: умирать, не предав, или предать и потом с этим жить. И для некоторых мысль о том, чтобы предать единомышленников и провести остаток дней в осознании собственного ничтожества, настолько ужасна, что они, забыв про себя, про своих родственников, которые будут страдать без них, выбирают молчание и смерть. Не это ли и есть отказ от каких-либо действий вследствие страха, то есть трусость?

Чувство вины – переосмысление судьей бойцовского клуба неверно принятого решения о присуждении победы не той субличности, которой стоило бы. Вежливые люди оставляют чаевые

Согласно теории бойцовского клуба, все люди эгоисты. Но тогда встает следующий вопрос: почему в своем эгоизме человек почти всегда подставляет под удар близких людей, а не чужих?

Итак, мужчина заходит в ресторан, вкусно кушает и просит его рассчитать. Как воспитанный человек он оставляет чаевые, скажем, 50 рублей. Вообразим гипотетический диалог его щедрости с жадностью, со стороны наблюдающих эту картину:

– Зачем он это сделал? – восклицает жадность, – ведь он только что лишил нас этих денег.

– Это не те деньги, отсутствие которых мы ощутим, – ответит щедрость, – зато официант порадуется, он ведь трудился, и его труд должен быть вознагражден. Оклад у него копеечный, он только на этих чаевых и зарабатывает.

– Ну хорошо, мы не ощутим отсутствие этих денег, пусть они нам не нужны, так нужны нашим близким. Лучше бы мы купили другу или подруге мороженое. Не говоря уже о самых близких.

– У нас есть деньги и на это, купим и им.

– И давно ли мы так делали?

– Мы хорошие люди и часто так делаем. Так что хватит и близких порадовать, и на чай оставить.

– Но ведь запас ценных ресурсов ограничен! Официант не умирает с голоду и, скорее всего, отложит эти 50 рублей на какой-нибудь свой каприз. Так почему это сможет сделать он, а не кто-то из нашего круга? Ведь радости лишними не бывают, а на них нужны деньги. Почему любовь к людям выражается в стремлении помочь или порадовать кого-то чужого, а не своего?

Если это место постоянных обедов и неохота, чтоб в следующий раз в суп плюнули – здесь все понятно. Но если человек просто случайно зашел, никогда больше здесь не появится, зачем он оставляет чаевые? Что-то подсказывает, что зачастую дело вовсе не в стремлении помочь, а в том, чтобы не выглядеть идиотом и не терпеть косые взгляды, мол, каким же надо быть жмотом, чтоб ни копеечки не оставить. В бойцовском клубе только что победил воспитанный культурный человек, а любящий отец/муж/друг вытирает слезки и ждет следующего раза.

Почему же роли, которые люди играют для самого близкого круга, оказываются всегда самыми ущемленными? Почему бы не откладывать эти 50 рублей каждый раз в отдельный кармашек? Пусть он кушает вне дома только 6 раз в месяц. Тогда чаевых набегает 300 рублей, а это 3600 в год. И это ведь подсчеты по-минимуму, но чем не подарок кому-нибудь из знакомых на Новый год? Почему человек выбирает остаться в итоге хорошим для незнакомых официантов, но плохим для тех, с кем общается каждый день? Ну или не плохим, а хотя бы не настолько хорошим, насколько можно было бы?