Мария Климова - Разговоры в песочнице, или истории из жизни мам.
Я не хочу это ни с кем обсуждать, даже в песочнице. От всех разговоров на тему ВИЧ меня отвратила одна дискуссия в Интернете в каком-то из наташкиных родительских ЖЖ–сообществ. Началось все с невинного вопроса: «Какие анализы надо спрашивать у потенциальной няни при приеме на работу?» А вылилось в большую виртуальную бучу. Одни обвиняли других в том, что «допустить до своего ребенка ВИЧ–инфицированного человека может только абсолютно безмозглая и даже ненормальная мамаша», те в ответ упрекали первых в дискриминации и отсутствии толерантности. Первые охотно соглашались быть нетолерантными и грозились размазать по стенке и/или засудить гипотетических ВИЧ–положительных нянь, ну, или, в крайнем случае, немедленно уволить, зато потом помогать лекарствами. Многие рекомендовали людям с ВИЧ работу корректорами или шитье на дому, так чтобы на улицу выходить не надо было, словом, от греха подальше…
В целом, молодые мамы, имеющие доступ в Интернет, считали, что представляют себе пути передачи ВИЧ. При этом они утверждали, что ребенок может укусить няню (видимо, до такой степени, что ее инфицированная кровь немедленно попадет в его кровоток) или няня непременно порежется и окровавленными руками начнет мыть ребенка (да так, чтобы кровь попала на его слизистую — в нос, рот или задний проход не уточнялось). И никто из них не считал дискриминацией отказ в работе няне с ВИЧ: «Ведь не зря закон предусматривает для педагогов медкнижку!»
Ну, допустим, страх за ребенка затмевает все доводы разума о способах передачи ВИЧ–инфекции. Предположим, не знают люди, что по российским законам анализ на ВИЧ обязателен только для врачей нескольких (далеко не всех) медицинских специальностей и иностранцев, въезжающих в РФ на срок больше трех месяцев. Возможно, они не в курсе, что отсутствие в анализе антител к ВИЧ не означает, что его действительно нет, а главное, не гарантирует, что никогда не будет. Но если эти мамы всерьез подозревают, что няня может засунуть ребенку в попу окровавленный палец — зачем они вообще ищут нянь?
Я не хочу никому доказывать, что для педагога анализ на вменяемость (если бы такой был) в тысячу раз важнее анализа на ВИЧ. Не хочу объяснять, почему нашим с Ирой детям безопасно ходить в один сад или школу, независимо от ВИЧ–статуса. Не собираюсь выслушивать лицемерные: «Им же самим так будет лучше, а то, мало ли, заболеют гриппом!» Я не полезу к заведующей поликлиникой, которая через всю карту ребенка ВИЧ–положительной мамы написала «ВИЧ–ИНФЕКЦИЯ», хотя это разглашение диагноза…
Не хочу во все это лезть. Только каждый год 1 декабря, во Всемирный день борьбы со СПИДом, я надеваю красную ленточку и думаю про таких, как Ира. Пока мы молчим, они будут боятся рожать.
Свобода. Равенство. Материнство
— Алеша, я кому сказала, иди сюда! Алеша! Я кому говорю? Тебя машина задавит! Ну, я тебе сейчас дам! — Малинка металась между детьми, но в какой-то момент выбрала старшего, когда он направился к проезжей части. — Девочки, поглядите за Тоней, я за Алешкой побегу! Вот поймаю тебя сейчас, засранца этакого!
Угроза не остановила Лешку; наоборот, он радовался отличной возможности поиграть с мамой в догонялки. Чем больше Малина распалялась, тем громче смеялся ее сын. В итоге беглец был отшлепан и возвращен на площадку. Уже через минуту он радостно устраивал «дождик», подбрасывая лопаткой песок в опасной близости от Тониных глаз. Не успев отдышаться после погони, Малинка снова бросилась в бой:
— Алеша, прекрати! Так нельзя делать! — Она подбросила горсть песка и повторила: — Вот так делать нельзя! Лешка остановился и удивленно наблюдал: мама делает дождик значительно лучше, чем он, но при этом почему-то громко кричит. Странно. Малина посмотрела на недоумевающего сына, поняла, что эффекта явно не будет, бросила лопатку и стала восклицать в пространство:
— Это просто невозможно! Все время делает то, что нельзя! Говорю: «Не кричи!» — кричит! Говорю: «Не бросай!» — бросает! Наказание какое-то, а не ребенок!
— Вообще, сила действия обычно равна силе противодействия, — заметила Юлька.
— Алина, разве ты не знаешь, что подсознание игнорирует частицу «не»? — упрекнула Наташка. Я промолчала, предчувствуя бурные дебаты.
— Откуда я могу это знать, интересно? — возмутилась Малина. — И как ты предлагаешь обходиться без этой самой частицы? — Она распалялась. — Все теперь можно, да? Ну, конечно, давайте будем убегать на дорогу, бить сестру совком по голове, залезать в лужи, кидаться песком — у нас теперь полная свобода! Тетя Наташа все разрешает!
— Не передергивай. Можно запрещать, но формулируя запреты позитивно. — В Наташке чувствовалась преподавательская закалка во втором поколении; она спокойно, но упорно гнула свое.
— Ах, бедные детки, они так страдают от негативных частиц! Скоро уже мама будет в полном позитиве… на том свете! — Малина не успокаивалась.
— Послушай, я тебе принесу хорошую книжку...
— Да когда мне ее читать, книжку твою?
— Тогда скажу своими словами...
— Тоня, не бери с земли бумажки! — Малина уже была на другом конце площадки.
— Ребенку нужно создавать «да–обстановку»… — продолжала Наташка, повысив голос, чтобы быть услышанной.
— Чего? — Малина выгребала из тониных карманов окурки и крышечки от пивных бутылок.
— Да–о–бста–нов–ку! — проскандировала Наташка.
— Какое еще дао? — Тоню вернули в общество, так что можно было больше не кричать.
— Не дао, а «да–обстановку». У тебя, точнее, у твоих детей, «нет–обстановка» — вокруг них сплошное «не, нет, нельзя». Но для маленького ребенка эти слова ничего не означают. Они постигают все исключительно на собственном опыте, познают мир руками. Можно все твои запреты сформулировать без «не» — и они станут гораздо понятнее и эффективнее. Например: «Это горячо», «опасно», «грязно».
— Тоже мне, позитив… — не удержалась от комментария Юлька.
— Позитив, как минимум, в построении фразы, — настаивала Наташка. — Она не отрицает, а утверждает. А лучше всего ребенка переключить, предложить ему что‑нибудь конструктивное, скажи «Давай лучше куличик сделаем» вместо «Нельзя бросаться песком». Так ты прекратишь опасное действие, но ребенку не захочется настаивать на своем и упрямиться. — Кажется, наконец, Наташка высказалась.
— Замечательно. А что твои книжки предлагают, если ребенок размазывает кашу по столу? «Дорогой, давай будем есть ножом и вилкой»? — упрямилась Малина.
— А что в этом такого? — не удержалась я. — Пусть размазывает.
Девчонки развернулись в мою сторону.
— Как это? — только и смогла сказать Малина.
Я собралась описать Нюсины трапезы, но вдруг задумалась над тем, есть ли у нас вообще какие-нибудь запреты. Почему-то не вспомнилось ни одного. Я смутилась: что за анархия? Но свобода выходила и вправду абсолютная.
Ела Нюся сама. После этого, отмывая ее под душем и засовывая испачканную одежду в стирку, я утешала себя: ребенок развивает координацию глаз–рука. Развивать еще было, куда.
Нюся по–прежнему требовала грудь в любое время, без всякой системы. Здесь уж я сама виновата, пошла по пути наименьшего сопротивления. Для меня это был тот случай, когда «проще отдаться, чем объяснить, почему не хочешь».
Ползать тоже можно было везде, как и открывать любые доступные ящики — все ценные предметы я заранее переложила на недосягаемую высоту. Нюське же все равно пока не понятно, почему это нельзя брать. А мне лень ходить за ней по пятам и отнимать. Короче, у меня была абсолютная «да–обстановка», и признаю, что в итоге вид у квартиры был соответствующий.
Не скажу, будто я считаю, что детей нельзя расстраивать или что им все можно разрешать. Просто я не вижу смысла объяснять маленьким совершенно абстрактные вещи.
Пока я пыталась все это хоть как-то сформулировать, Наташка одобрительно кивала.
— Погоди, а если Нюся что-то опасное хочет? — пыталась понять Малина.
— Ну, пусть попробует. Я ей уже давала свой чай потрогать. Слово «горячо» мы выучили на «отлично». Пусть сама получает опыт, не смогу же я ей свою голову приставить.
— А дорога? — Дошли до наболевшего.
— Дорога это «Ай!!! Машина!!!» — резко и с интонацией такого ужаса, что все желание идти у Нюси пропадает.
— А грязь?
— Слушай, ну, поставь себя на ее место! Ей же интересно! А у меня на этот случай всегда с собой влажные салфетки, я ей ручки протираю, вот и все.
— Вы что, тоже все разрешаете? И грязь, и горячее, и острое? — Малина огляделась, как будто вместо благополучных мамаш перед ней стояли голодные упыри.
— О дозированном отрицательном опыте даже Никитины писали! — сообщила наша библиограф.
Я продолжила расстраивать Малину:
— Знаешь, похоже, у нас творится полный беспредел. В свое оправдание скажу, что таким образом надеюсь приучить Нюську самостоятельно отвечать за свои поступки. Хочешь чего-то? Уверена? Получи со всеми последствиями. Ну, а если нет желания что-то делать, тоже не вижу смысла заставлять. Например, есть, гулять, спать. В конце концов, кому это надо, ей или мне? Я никуда не спешу. Слава Богу, для продуктов есть холодильник, кровать всегда на месте…
