Константин Банников - Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии
Р. А. Белик сталкивалась и со случаями летального исхода: так, больной пневмонией солдат, не долечившись, уговорил врача выписать его, зная, что будет, если он пролежит в санчасти дольше трех дней. Да и автор этих строк в свое время сбегал из санчасти, предпочитая «тяготы и лишения воинской службы» средствам организованного исцеления.
Когда нет смысла «косить по мелочи», а терпеть издевательства старослужащих больше невозможно, жертвы дедовщины начинают всерьез калечить себя, надеясь на комиссование по инвалидности:
[Из солдатских писем]<…> В госпитале когда был, дагестанцы обнаглели, начали бить в туалете, я при ударе стукнулся лбом о стеклоблок, рассек лоб. Это вообще не армия, а дурдом какой-то. Я в гробу видал такую армию, и кушать охота, и не спишь ни фига, все как дерганые. Вот сейчас подойдут и чего-нибудь сделают, а жаловаться бесполезно, офицеры сами тут этих правил придерживаются. Нет уже никакого терпения. У нас тут пацаны хлорку жрут, чтобы заработать язву и комиссоваться, потому что устали. Один в зенитном дивизионе повесился, от хорошей жизни, наверное. Двое уже из нашего батальона убежали. <…>
(«Армия рабов»)Здорово, Костян!
Вчера получил твое письмо с открыткой. Поверь друг, мне было очень приятно. Спасибо тебе. <…> Сразу хочу сказать, что то, о чем ты пишешь, мне чертовски знакомо. Первые полгода вообще были мраки, сейчас легче. Мне тогда, особенно первое время, дико хотелось заболеть чем-нибудь серьезным, чтобы пролежать где-нибудь в госпитале месяца 3–4. Каждый день я думал: вот сегодня сменюсь с вахты (я меняюсь в 1 час ночи), пойду в гальюн, разденусь до пояса и высунусь в форточку (дело было зимой). Но каждый раз, сменившись, мне хотелось только одного — спать. Я не мог заставить себя раздеваться в холодном гальюне, обливаться и т. п. Я только валился на шконку (на кровать) и моментально засыпал. Я в то время спал не больше 5 часов в сутки (с 1 до 6). Так я ничем и не заболел, а по прошествии 2–3-х месяцев я уже привык к этому мраку, и больше меня не тянет в форточку лезть. <…>
(Из архива автора // Переписка с В. А. Андреевым).<…> Руки гниют, трескаются до крови, кожа на сгибах расходится. Поэтому у меня и почерк плохой, но высылать мне ничего не надо, все отберут дембеля. <…> Здесь, если часто лежишь в медсанчасти, значит — косишь, а снять со службы они не захотят, лучше сгноят, чем будут возиться с тобой. <…>
(«Армия рабов»)Пишет вам ваш военный сын. У меня все хорошо. Есть много новостей — плохие и хорошие. Начну с плохих. Нашли мой тайник, забрали значки, мазь, таблетки от кашля и глюкозу, музыкальную открытку, ручки, лезвия «Рапира», письма не выкинули, 2 тетрадки оставили, таблетки от гноя не заметили. Бинты забрали. Жалко значки, открытку музыкальную.
(«Армия рабов»)Последнее письмо показывает еще одну проблему больного солдата — запрет лечиться собственными средствами. Опасения командиров, что солдаты, если им разрешить хранить лекарства, станут хранить наркотические и психоделические вещества, понятны. Но, во-первых, действующие запреты никак не мешают наркоманам «ширяться», а во-вторых, если кто-то «глючит» от паров бензина, то это еще не повод для перевода войск на альтернативные источники энергии.
Совершенно очевидно, что тотальный запрет на лекарства в армии должен быть снят и приведен в соответствие с общемедицинскими нормами, и солдатам вполне возможно разрешить пользоваться своими лекарствами от самых распространенных в войсках заболеваний. Не вижу большой опасности ни для боеготовности, ни для престижа армии, если солдат, больной наиболее распространенными в армии кожными заболеваниями (стрептодермия, часотка и пр.), будет пользоваться тем же купленным на собственные деньги стрептоцидом, если им не в состоянии обеспечить его санчасть. Эффект самолечения при данном заболевании будет гораздо выше, чем при регулярном посещении санчасти за порцией «зеленки». Понятно, что при дефиците лекарств лечат не тем, чем нужно, а тем, что имеется в наличии. Не понятно только, почему солдатам запрещают самостоятельно выходить из положения? И факт не объективных трудностей, но намеренного алогизма системы порождает анекдоты на тему армейской медицины:
Врач пациенту: «Чем болен? Говоришь, головная боль и понос? Сейчас вылечим», — достает таблетку аспирина, ломает на две части и протягивает пациенту со словами: «Вот эта — от головы, эта — от поноса. Смотри, не перепутай!»
(Армейский фольклор)Специализированные подразделения
В настоящем разделе мы попытаемся проследить особенности неуставной иерархии в подразделениях, обслуживающих воинскую часть в плане жизнеобеспечения. Доминантные отношения в «рабочих» группах, сформированных на основе определенных критериев отбора кандидатур, в некоторых случаях развиваются несколько иначе, чем в остальных подразделениях, занимающихся исключительно строевой службой.
В специализированные подразделения (ремонтная рота, хозяйственный взвод, санчасть, оркестр, штаб и т. п.) набирают, разумеется, специалистов, т. е. в комплектации таких подразделений заложен некий принцип, учитывающий специальность, образование или даже тип личности и характер кандидата. Именно поэтому в специальных подразделениях служат люди, объединенные, во-первых, неким общим профессионально-личностным началом, во-вторых, ритмом жизни, отличным от общеармейского распорядка.
Так как проникновение в специальные подразделения связано с «естественным отбором», местом в них дорожат, и нежелание быть переведенным в обычную роту представляет собой серьезный стимул хорошо служить и «не зарываться».
Служба в таких местах гарантирует элитарный статус, формирующий идентичность, недостаточность которой в «простых» подразделениях вызывает компенсаторную агрессию. Все эти персональные водители, банщики, каптерщики и т. п. занимаются общим жизнеобеспечением, пребывая вне системы как формальной, так и неформальной. Поэтому они в компенсации идентичности не нуждаются, и доминантные отношения среди них менее жестоки, более ритуализованы и напоминают нравы, царящие в большой патриархальной семье, или отношениях вассальной зависимости.
Кандидаты на вакантные места увольняющихся дембелей проходят жесткий отбор, критерием которого является не только профессионализм, но и легкость характера, исполнительность и коммуникабельность, составляющие стереотип конформной личности. Это особенно важно в подборе таких «штучных» кадров, как личные водители командира части и его заместителей (так называемые таксисты). Часто начальник просит подчиненного самому подыскать себе замену из молодого пополнения. Неофит, попавший на «блатное» место, чувствует себя обязанным своему патрону за то, что он избрал именно его. Поэтому естественные доминантные отношения в специализированных подразделениях редко принимают «злокачественный» характер. Конфликт дедов и духов может здесь стать чисто номинальным, и в этом случае ограничивается областью знаков и символов.
Боевые задачи (тревога, полигон, боевые дежурства, учения, «точки» и т. п.)
В целом боевые задачи, как и любая рациональная и осмысленная работа, способствует преодолению ощущения бессмысленности собственного существования. Они приносят разнообразие в армейский распорядок дня, полный монотонных и часто абсурдных занятий. Организация жизни в конструктивной логике здравого смысла снижает потребность в самоутверждении деструктивным путем. Жажду серьезных целенаправленных действий вполне передает следующее письмо, в котором с характерным юношеским максимализмом и романтизмом описывается первая учебная тревога:
[Из солдатских писем]<…> Я проснулся где-то часа в четыре, натянул еще влажные носки и уснул. Сегодня в пять часов должна быть тревога, а после нее — стрельбы на полигоне. Так что я специально постирал носки в бане и сушил их под матрацем. Эту ночь я спал в штанах, ведь по боевому расчету я и мой сосед с нижней кровати — светомаскировщики. Едва только дежурный включил свет, я уже натягивал на окно одеяло.
По тревоге мы должны свернуть матрацы, надеть шинели, и, разобрав автоматы, построиться на улице. Я намотал портянки, схватил шинель и подбежал к оружейке. Там была толпа полусонных, полуодетых и полоумных курсантов. Никто никуда не спешил. Я взял свой автомат, рожки, подсумок и противогаз, тоже не спеша заправился, и следом за ковыляющими по лестнице «солдатами» вышел на плац. В общем, минут через пятнадцать мы, вторая рота, уже (!) стояли. Феликсов дал мне чей-то автомат (нельзя ничего оставлять в оружейке при тревоге) и подсумок. Мы немного постояли, посмотрели на третью роту, которой понадобилось лишь 5 минут от постели до построения. Опять замполит наш «поздравлял» с первой тревогой. Репетировали, репетировали целую неделю, а все равно четвертый и третий взвода не поделили окно, так и осталось оно не завешанным. После своей речи замполит приказал сложить шинели, снять противогазы, автоматы, сложить все это культурно на землю, и мы пошли в столовую. Наскоро перекусив, стали собираться на полигон. Димке Вороненкову повезло. Он и еще несколько ребят поехали вперед на машине, повезли патроны. А мы, все остальные, еще час ждали отправки на КПП. <…>
