Дэвид Шапиро - Невротические стили
В общих чертах нетрудно себе представить развитие такой когнитивной модели, даже не имея представления обо всех ее истоках. Я предположил, что интеллектуальную ригидность обсессивно-компульсивного человека можно считать следствием гипертрофии нормального когнитивного развития способности управления вниманием - способности направлять, фокусировать и поддерживать внимание усилием воли, целенаправленно или намеренно. Обычно во взрослом возрасте - это способность к концентрации, к сохранению и развитию определенной мысли, к откладыванию сиюминутных дел и фокусировке на том, что требуется для дела и т.д. С этой точки зрения, параноидное подозрительное познание еще больше искажает обычное когнитивное развитие, включая в себя еще более ригидную, крайне напряженную и не вполне стабильную гипертрофию.
Параноидная потеря реальности
Никто не станет отрицать, что параноидный человек искажает реальность или страдает серьезным искажением ее восприятия, но природу этого искажения нельзя назвать столь очевидной. Этих людей характеризует не полное искажение, а искажение определенных видов восприятия реальности. И, говоря о серьезном искажении реальности, мы знаем, что оно весьма специфично, поскольку, даже в самой тяжелой форме, периодически позволяет человеку нормально воспринимать реальность. Я хотел бы прояснить природу этого искажения и показать, что оно отвечает за определенные черты субъективного мира параноидного человека.
Рассмотрим такой вопрос: какие аспекты жизни скорее всего пропустит подозрительный человек, не способный ослабить свое внимание и просто оглядеться? Я могу предложить пробный, частичный ответ. Он пропустит то, что для обычного человека будет ясной и несомненной ценностью. Подозрительные люди отбрасывают очевидное; в сущности, они считают все внешнее сбивающим со следа и ищут под ним что-то скрытое.
Так, в процессе психотерапии подозрительный пациент признал (возможно, преувеличивая), что на самом деле он никогда не слушал, что говорит терапевт; вместо этого он пытался понять из слов терапевта, что же тот "думал на самом деле".
Пациент слушал то же самое, что услышал бы любой другой; возможно, он пропустил значительно меньше сказанных в его присутствии слов, чем обычный человек. Но вопрос не в том, что он слышал, а в том, что он слушал. Вопрос в том, куда были направлены его внимание и интерес. Звукооператор очень внимательно вслушивается в музыку и слышит куда больше, чем средний человек, но в то же время музыки он не слышит. Как и большинство подозрительных людей, пациент из приведенного выше примера очень внимательно смотрел и слушал, но слушал нечто весьма далекое от объекта, характерного для нормального интереса. Он слушал, чтобы найти подтверждение тому, что, по его мнению, собирался сделать терапевт. Возможно, он заметил необычную фразу или намек на сомнение. Но в то же время сам смысл общения, его явная направленность и очевидная ценность от него полностью ускользали. Другими словами, подозрительный человек общается не для того, чтобы понять, что происходит, а чтобы понять, что подразумевается. Как и обсессивно-компульсивный человек, параноик высматривает индикаторы и конструирует из них субъективный мир. Но интерес параноика более узок, и индикаторы привязаны к предубеждениям и подозрениям. Его потеря реальности значительно глубже, чем потеря реальности у обсессивно-компульсивного человека, занятого техническими деталями.
Когда человек теряет интерес ко всему простому и ясному и смотрит лишь на определенные индикаторы и ключи, он теряет не только то, что придает миру его цвет и аромат, но и то, что обычно модифицирует и квалифицирует значение самих индикаторов; он теряет чувство пропорции. Так, фанатичные люди (среди которых широко представлен параноидный стиль), например фанатичные антививисекторы, видят человеческую жестокость не только в избиении лошади, но и в научных экспериментах. Возможно, они правы. Возможно, это действительно признак жестокости. Но эксперимент состоит не только из жестокости. У подозрительных людей такая потеря пропорций принимает крайние формы.
Таким образом, полезно рассматривать два аспекта субъективного мира параноидного человека: с одной стороны, предвзятое выхватывание "важных" ключей из контекста, а с другой - невосприятие контекста, который обычно придает ключу его истинное значение. Оба аспекта, и негативный и позитивный, присутствуют в каждом фрагменте подозрительного искажения реальности. Например, пациент, выискивающий какой-то нюанс в приказе босса, чтобы найти подтверждение своей идеи о том, что босс желает его унизить, и в то же время игнорирующий контекст приказа (ответственность босса за выполнение работы), не может вынести нормального когнитивного суждения, поскольку у него искажено чувство пропорции.
Таким образом конструируется субъективный мир, в котором сами по себе верные факты интерпретируются так, что получают совершенно иное значение. Субъективный мир рождается из смеси внутренних построений и фактов. Параноидный человек по-своему интерпретирует картину мира, но он очень точен в фактических деталях. Свои предубеждения и интерпретации он накладывает на факты. Его интересует не видимый мир, а то, что за ним скрыто, и в видимом мире он ищет к этому ключи. Его интересуют скрытые мотивы, тайные цели, особое значение и т.п. Он не спорит с обычными людьми о фактах; он спорит о значении этих фактов.
Отсюда следует кое-что интересное. Например, даже при серьезной форме паранойи люди различают основные моменты нормальной социальной жизни и к ним приспосабливаются, хотя интерпретируют все согласно своим предубеждениям. Такой человек может прекрасно понимать необходимость уплаты налогов, но при этом считать их частью фантастического правительственного заговора. И он может прекрасно понимать, что лучше свои необычные идеи держать при себе. С субъективной точки зрения, он живет в этом мире, как в чужой стране, жители которой по невежеству мало что понимают и враждебны к тем, кто понимает, однако с ними необходимо (и вполне возможно) иметь дело. Вероятно, так называемые "окукливающие" ("encapsulated") расстройства относятся к этому же виду и включают в себя структуры, позволяющие иметь дело с реальностью, которая дает возможность не отвергать факты и жить одновременно в двух мирах.
Искажение реальности может зайти очень далеко - включая серьезную потерю чувства реальности и материального мира и погружение во внутренние интерпретации и предубеждения - но логические процессы, как это бывает при шизофрении, повреждены не будут. Возможно, с этим связано то, что некоторых параноиков (если они неразговорчивы) трудно отличить от среднего человека, даже по тесту Роршаха. 36 Возможно, это происходит благодаря тому, что многие параноидные построения выглядят почти убедительно, хотя и явно субъективно. Поскольку эти построения логически безупречно сотканы из собственных интерпретаций реальных фактов (например, последних газетных новостей), иногда они вызывают тревогу, но выглядят похожими на правду.
Вообще говоря, поскольку при любой степени искажения реальности и интерпретации ключей может сохраняться логический мыслительный процесс, параноидные состояния простираются от непсихотическнх до серьезных психотических случаев. В самом легком варианте это будут слабые подозрения, а в самом тяжелом - не шизофрения, а крайне ригидное, "систематизированное" расстройство, состоящее из интерпретаций определенных ключей, вырванных из реального контекста - так называемых "зернышек реальности" в параноидном расстройстве. Такие случаи "чистой" паранойи крайне редки, хотя, конечно, они существуют. На практике почти всегда в психотическом параноидном состоянии присутствуют и шизофренические
