Игорь Кон - Мужчина в меняющемся мире
Для алжирских кабилов, которым Пьер Бурдье посвятил одну из своих первых книг, мужчина, который проводит днем много времени дома, подозрителен или смешон: это «домашний мужчина», он «сидит дома, как курица на насесте». Уважающий себя мужчина должен быть видимым, постоянно выставлять себя на обозрение других, состязаться с ними, смотреть им в глаза. Он мужчина среди мужчин.
Характерно, что по мере исчезновения или ослабления одних специфически мужских институтов их немедленно заменяют другие.
В Средние века место первобытных мужских домов и тайных обществ занимают рыцарские ордена, позже их сменяют студенческие братства, масонские ложи, затем пивные, кофейни, клубы.
В современном обществе удельный вес исключительно мужских сообществ и учреждений резко уменьшился. Даже армия, включая военные училища, перестала быть чисто мужским институтом. Тем не менее потребность в закрытом для женщин пространстве общения с себе подобными у мужчин по-прежнему велика, мужское товарищество и дружба остаются предметами культа и ностальгии.
Чем заметнее присутствие женщин в публичной жизни, тем больше мужчины ценят такие занятия и развлечения, когда они могут остаться сами с собой, почувствовать себя свободными от женщин, нарушить стесняющие их правила этикета. Подчас трудно понять, являются ли такие исключительно мужские формы развлечений и массовой культуры, как футбол, бокс или рок-музыка, проявлением специфических мужских пристрастий и интересов или же их главный смысл заключается именно в консолидации мужской обособленности.
Это не может не накладывать отпечатка на психологию и идеологию маскулинности.
5. Противоречия и парадоксы маскулинности
Товарищ мужчина,
а все же заманчива доля твоя…
Практически все народы убеждены, что мужчинами не рождаются, а становятся, маскулинность – не природная данность, а социальное и личное достижение. Чаще всего маскулинность ассоциируется с силой, воинской доблестью и высоким социальным статусом.
Даже близкие по уровню своего социально-экономического развития и образу жизни племена могут иметь разные каноны маскулинности, и рядом с воинственными и агрессивными мундугуморами живут спокойные и миролюбивые арапеши (Мид, 1988; 2004). По словам антрополога Дэвида Гилмора, «маскулинность – это символический текст, культурный конструкт, бесконечно вариабельный и не всегда необходимый» (Гилмор, 2005. С. 236).
Нормативно мужчина всегда ориентирован на достижение чего-то. Это «что-то» не везде одинаково, но всегда высоко ценится.
Новая парадигма маскулинности, получившая распространение в последние 15–20 лет, тесно связана с общими тенденциями современного человековедения (Smiler, 2004). Ее главные теоретические истоки – феминистский анализ гендера как структуры общественных отношений и отношений власти, постструктуралистский анализ дискурсивной природы социальных отношений, включая половые и сексуальные идентичности, и социологические исследования субкультур и процессов, связанных с маргинализацией и сопротивлением разного рода социальных меньшинств. Эти исследования, каждое на своем собственном материале, выдвинули на интеллектуальную авансцену проблему понимания «Другого» и вообще «инаковости». Сначала проблема формулировалось преимущественно в философских терминах, но затем она получила специально-научное подтверждение в психологии и психиатрии.
На ранних стадиях развития «мужских исследований» проблемной выглядела лишь недостаточная маскулинность (гипомаскулинность) – мальчики, которые не сумели усвоить требования мужской роли и на всю жизнь остались неудачниками, «лузерами».
С гипермаскулинностью до поры до времени все было в порядке, мужчина мачо выглядел воплощением успеха. Но постепенно выяснилось, что реализация этого идеала порождает также и многочисленные отрицательные качества (агрессивность, эмоциональную скованность и т. п.).
Констатация трудностей индивидуального развития стимулировала в социологической литературе 1980—1990-х годов критический анализ самого канона и идеологического содержания маскулинности. Оказалось, что мужские роли включают в себя противоречащие друг другу и даже явно дисфункциональные элементы (например, опору на агрессию). Понятия «полоролевое напряжение», «полоролевой стресс» и «гендерно-ролевой конфликт» дали возможность научно описать социально-психологические процессы, которые не позволяют мужчине реализовать собственный человеческий потенциал. Выяснилось, что мужчины переживают стресс не только когда считают себя неспособными осуществить требования своей мужской роли (например, сделать успешную карьеру), но и когда ситуация требует от них «немужского» поведения (например, необходимость ухаживать за маленьким ребенком).
Проблематичными оказались и механизмы эмоционального самоконтроля. Развитой аффективный самоконтроль всегда считался необходимым свойством «настоящего мужчины». Теперь выяснилось, что если «недостаточно социализированный», недовоспитанный мужчина не может адекватно контролировать свои агрессивные импульсы, то его «перевоспитанный» антипод не способен адекватно выразить собственные эмоции и страдает пониженным самоуважением (Levant, 1996; Levant, Fischer, 1998; Pleck, 1995). Более того, высокий уровень эмоционального самоконтроля статистически коррелирует с депрессивной симптоматикой. Появившийся в 1967 г. психиатрический термин алекситимия (Alexithymia, от греческих слов лексис – слово и тюмос – эмоции, буквально – «без слов для эмоций», речь идет о людях, испытывающих трудности с осознанием и выражением своих чувств и эмоций и отличающихся бедным воображением) стал не только диагнозом заболевания, но и способом описания некоторых мужских проблем. Лицам с выраженной алекситимией свойственно в высшей степени конкретное мышление. Они могут казаться приспособленными к требованиям реальности, но им недостает воображения, интуиции, эмпатии (способности к сопереживанию) и направленной на удовлетворение влечений фантазии. Они ориентируются прежде всего на вещественный мир, а к себе относятся как к роботам.
Если врачи и биологи ищут природные причины этих трудностей, то социологи выдвигают на первый план противоречия нормативной маскулинности. Одним из главных теоретических понятий новой психологии мужчин стала сформулированная Джозефом Плеком парадигма гендерно-ролевого напряжения (Gender Role Strain Paradigm) (Pleck, 1981; 1995). В отличие от ранней эссенциалистской парадигмы гендерной роли/идентичности, исходившей из того, что мужчины и женщины имеют врожденную психологическую потребность вырабатывать специфические, часто противоположные и потому дополняющие друг друга гендерные черты, парадигма гендерно-ролевого напряжения является конструктивистской. Усвоение гендерных ролей мыслится не как стандартный инвариантный процесс, ведущий к развитию типичных для данного пола и укорененных в сознании индивида личностных черт, а как сложный и изменчивый процесс, проходящий под сильным воздействием господствующих гендерных идеологий, которые видоизменяются в зависимости от социальной среды и культурного контекста. Господствующие идеологии направлены на поддержание существующих властных структур, которые большей частью, хотя и с вариациями, являются патриархатными и воспроизводят гендерное неравенство (Levant, 1996; Levant, Richmond, 2007).
Роберт Брэннон сформулировал четыре принципа или нормы традиционной маскулинности (Brannon 1976):
1. «Без бабства» («no sissy stuff») – мужчина должен избегать всего женского.
2. «Большой босс» («the big wheel») – мужчина должен добиваться успеха и опережать других мужчин.
3. «Крепкий дуб» («the sturdy oak») – мужчина должен быть сильным и не проявлять слабость.
4. «Задай им жару» («give 'em hell») – мужчина должен быть крутым и не бояться насилия.
На основе этих принципов была создана шкала – The Brannon Masculinity Scale (1984) – из 110 нормативных суждений, рассчитанных на измерение традиционной маскулинности. Однако некоторые ее субшкалы пересекались друг с другом. Кроме того, Доналд Левант с соавторами сочли необходимым дополнить ее такими параметрами, как гомофобия (страх и ненависть к гомосексуалам) и принятие деперсонализированной, не связанной с отношениями, сексуальности (non-relational sexual attitudes). Маскулинная идеология, по Леванту, означает усвоенную индивидом культурную систему убеждений и установок относительно маскулинности и мужских ролей, которая побуждает действовать в соответствии с этими требованиями и избегать того, что ими запрещено (например, походить на женщин) (Levant, 1996; Thompson, Pleck, 1995). Такое определение маскулинности разделяют большинство мужчин, но его нормы зачастую поощряют нездоровое поведение (пьянство, неоправданный риск), в результате чего у мужчин возникает «дисфункциональное напряжение». В то же время те мужчины, которые отклоняются от норм маскулинной идеологии, часто подвергаются остракизму и испытывают чувство стыда или «травматическое напряжение». Хотя большинство мужчин гендерно-ролевые ожидания так или иначе нарушают, им приходится расплачиваться за это чувством своего несоответствия, самозванства.
