Эллиот Аронсон - Общественное животное. Введение в социальную психологию
Тем из вас, у кого отсутствует полученный, что называется, ‹из первых рук› опыт дебрифинга, пониманию этой процедуры поможет следующее детальное описание того, из чего она состоит, и как ее проходят испытуемые.
Сначала экспериментатор для того, чтобы выяснить, что вызывает у испытуемого смущение, побуждает его высказать общее впечатление о проведенном эксперименте, а также задать любые вопросы. Затем экспериментатор пытается определить, почему испытуемый реагировал именно так, а не иначе, и соответствует ли его интерпретация процедур тому, что задумывалось. Если имел место обман, то подозревал ли испытуемый об ‹официальной версии›, использованной для сокрытия правды? А если подозревал, то экспериментатору предстоит решить, было ли это подозрение достаточным, чтобы повлиять на поведение испытуемого. Если так и окажется, то реакции испытуемого должны быть исключены из дальнейшего анализа. Экспериментатора интересует спонтанное поведение испытуемых, а любые их реакции, мотивированные подобными подозрениями, уже не могут быть спонтанными, и, скорее всего, они недостоверны. Если среди подозревавших обман окажется не несколько испытуемых, а достаточное их количество, то на всем эксперименте можно поставить крест.
На протяжении первой части дебрифинга экспериментатор пытается как можно более точно понять, с доверием или с подозрением отнеслись испытуемые к предложенной ситуации. Затем экспериментатор сообщает испытуемому об обмане; делать это следует постепенно, в мягкой спокойной манере, с тем чтобы столкновение испытуемого с правдой не произошло внезапно и неожиданно. В качестве примера наихудшего экспериментатора в мире я бы привел героиню комиксов ‹Орешки› Люси, которая выдала главную новость другому персонажу, Чарли Брауну, в следующей манере: ‹Тебя надули! Мы тебе все врали, а ты и поверил! Ха-ха-ха!› Конечно, подобный подход должен быть исключен.
У каждого экспериментатора есть своя собственная техника постэк-спериментального собеседования. Позвольте мне в деталях рассказать о своей.
Начинаю я с того, что спрашиваю у испытуемых, абсолютно ли ясно они себе представляют проведенный эксперимент; есть ли у них вопросы по поводу его цели или процедуры. Обычно я задаю несколько открытых вопросов, например, просто прошу испытуемых честно рассказать мне, какое впечатление произвел на них закончившийся эксперимент. Поскольку люди отвечают по-разному, это помогает мне узнать, что они чувствуют.
После этого я обычно сужаю спектр наводящих вопросов, спрашивая испытуемого, не кажется ли ему какая-то часть процедуры странной, смущающей или беспокоящей его. Если у него есть какие-либо подозрения, то эти вопросы, вероятнее всего, их выявят или, по меньшей мере, я почувствую, что поиск в данном направлении следует продолжить. А если не выявят, то я постараюсь еще более конкретизировать мой вопрос: не думает ли испытуемый, что в эксперименте было еще что-то, скрытое за кадром?
Теперь все сказано: мой вопрос, фактически, уже говорит испытуемому, что да, было. И многие подтверждают, что они как раз думали об этом. Это не означает, что у них действительно имелись сильные и определенные подозрения; скорее, это означает следующее: некоторые знают о том, что обман часто составляет существенную часть определенных психологических экспериментов, и тот, в котором испытуемые только что принимали участие, мог быть одним из них. А мои расспросы лишь помогли подтвердить данные подозрения.
Очень важно ясно убедиться в том, что испытуемый не вполне поверил в ‹официальную версию› экспериментатора. Не менее важно и донести до испытуемого ту мысль, что быть ‹одураченным› примененной процедурой не означает быть глупым или легковерным; данная процедура как раз и предназначена для того, чтобы обмануть испытуемых. А если эксперимент хорош, то одурачены оказываются практически все
Это обстоятельство - решающее: ощущение, что ‹вас купили›, обидно только тогда, когда приводит к мысли о собственной исключительной глупости или легковерии. Однако в описанных экспериментах это не так: если эксперимент хорош, ‹купятся› все. Следовательно, перед экспериментатором стоит императив: не пожалеть ни сил, ни времени, чтобы донести эту мысль до испытуемых. Именно этот фактор часто является решающим в том, пойдет ли испытуемый домой в хорошем настроении или он будет чувствовать себя круглым идиотом. Тому, кто не проявляет особой заботы относительно этой части эксперимента, нечего делать в психологической лаборатории.
Однако вернемся к процедуре дебрифинга.
Всем испытуемым, кто высказал конкретные подозрения, предлагается конкретизировать, каким образом эти подозрения могли повлиять на их поведение. От ответа на этот вопрос зависит многое. Если испытуемый действительно имеет четкие подозрения (верные или неверные) и если таковые могли оказать воздействие на его поведение, то я исключаю данные, относящиеся к этому испытуемому, из дальнейшего рассмотрения. Понятно, что это решение принимается вне зависимости от того, поддерживают ли исключенные данные мою гипотезу или нет!
Тем же испытуемым, подозрения которых не слишком определенны, я сообщаю, что их подозрительность оправдана: в проведенном эксперименте действительно было нечто, оставшееся за кадром. После этого я подробно объясняю, что именно исследовалось и каковы были причины, заставившие меня прибегнуть к обману. Я пытаюсь поставить себя на одну доску с испытуемыми, разделив с ними мое собственное чувство неловкости от того, что пришлось пойти на обман. Я также прилагаю все усилия к тому, чтобы объяснить, почему я считаю, что результаты эксперимента могут оказаться важными.
Если случится так, что кого-то из испытуемых мучает ощущение дискомфорта, злость или презрение к себе, я должен знать это, чтобы вовремя прийти на помощь. Однако большинство людей стараются быть вежливыми, поэтому я хочу помочь им набраться мужества и высказаться (если ими действительно владеют такие чувства) и с этой целью пытаюсь поделиться с ними моими собственными вопросами и критическими замечаниями по поводу только что проведенного эксперимента и его воздействия. Я делаю это в надежде, что такой подход устранит внутреннее сопротивление, которое они могут испытывать, желая высказать свои критические замечания, свои ощущения по поводу того, что эксперимент в целом кажется им тривиальным и бессмысленным, а также свое раздражение, дискомфорт в связи с тем, что он оказал на них большее воздействие, чем входило в мои намерения. Обычно испытуемые стремятся помочь мне усовершенствовать эксперимент, и часто от них исходили многие ценные предложения.
Чтобы завершить собеседование, я прошу его участников держать в секрете свой лабораторный опыт. Ведь если будущие испытуемые будут заранее осведомлены об истинной цели исследования, их реакции окажутся недостоверными и могут привести исследователей к неверным выводам. Чтобы исключить подобную потерю времени, экспериментаторы должны добиться помощи со стороны каждого человека, принявшего участие в их исследовании. Мне удавалось добиться требуемой секретности тем, что я подчеркивал, какой огромный вред будет нанесен всему научному сообществу, если какиенибудь ‹искушенные› испытуемые снабдят меня результатами, благодаря которым моя гипотеза получит ложное подтверждение [22].
Итак, в этой главе я обсудил преимущества экспериментального метода и показал, с какими сложностями сталкивается любой исследователь, который задумывает лабораторный эксперимента социальной психологии. В дополнение к этому я поделился с вами тем возбуждением, которое владело мною в процессе преодоления указанных трудностей, и рассказал о способах, позволявших сохранить благополучие моих испытуемых и дать им возможность чему-то научиться. Они внесли большой вклад в наше понимание социально-психологической реальности, и я перед ними в долгу.
Все знания, фактические данные и озарения, описанные в первых восьми главах книги, которую вы только что прочитали, основаны как на методиках и процедурах, которые обсуждались в этой последней главе, так и на сотрудничестве испытуемых. В конце концов наше понимание людей во всей их сложности в значительной мере зависит от того, насколько мы изобретательны в развитии методик для изучения человеческого поведения - методик, которые мы можем хорошо контролировать, которые оказывают реальное воздействие, не нанося в то же время урона достоинству индивидов, выступающих в роли испытуемых и вносящих свой вклад в наше понимание реальности.
Открытие неприятных истин и моральОсталось рассмотреть еще одну этическую проблему, причем достаточно сложную: проблему моральной ответственности ученого за то, что он открыл.
Напомню, что на всем протяжении этой книги я имел дело с рядом чрезвычайно мощных предпосылок процесса убеждения. Особенно это касается главы 5, в которой обсуждались методы самоубеждения, а также некоторых последующих глав, в которых речь шла о приложениях этих методов. Сила самоубеждения очень велика, потому что в этом случае убеждаемые действительно не знают, что на них так повлияло. Они начинают верить, что какое-то положение справедливо, не потому, что в этом их убедили Роберт Оппенгеймер, или Томас Стерне Элиот, или Джо по кличке Шкаф, а потому, что они сами убедили себя в этом. Более того, часто эти люди понятия не имеют, откуда и как к ним пришло подобное убеждение!
